Читаем без скачивания Собрание сочинений в десяти томах. Том девятый. Ave Maria - Вацлав Михальский

За кофе на большой генеральской кухне с окном во внутренний двор Александра первым делом рассказала Нине о своем разговоре с Иваном, о его обещании «сохранить» мужа Нины, вспомнила даже про Кутузова, в том смысле, что «шестьдесят лет не возраст» для увольнения опытного и много знающего генерала.

– Как твои сыновья? – спросила Александра.

– Большие, у старшего уже усы растут, скоро окончит школу. Младший тоже вымахал на голову выше меня. Послушай, а чего это ты такая перевернутая? – вдруг внимательно взглянув в лицо подруги, спросила Нина.

– Приехал, – чуть слышно ответила Александра.

– Да ты что! Неужели? Поздравляю!

Нине ничего не нужно было объяснять: ни кто приехал, ни откуда.

– Где он сейчас?

– На курсах повышения. К трем я должна заехать за ним.

Подруги замолчали, и не потому, что говорить им было нечего, а потому, что хотелось сказать слишком многое. А нужно ли? Вот вопрос. Наверное, все-таки говорить не о чем, и так все понятно.

– Ты дашь мне ключи от своей дачи? – не глядя Нине в лицо, кося глазами, спросила Александра.

– Саша, что за вопрос? Айн момент! Скоро Нина вернулась с ключами и положила их на стол перед подругой.

– Большой ключ от дома, маленький от сарайчика – там дрова, топор. Дом вымерз за зиму. Ты когда-нибудь управлялась с печкой?

– На фронте. А так, нет. Даже в «дворницкой» у нас с мамой было паровое отопление.

– Ничего, управишься. А он рукастый?

– Какой же хирург не рукастый?

– А-а, наверное. Время есть, сиди, я тебе все соберу честь честью – вроде приданого, – засмеялась Нина, уходя в глубину квартиры. Провожая ее взглядом, Александра не могла не обратить внимания, как красиво ступает Нина, как величественно несет свое прогибающееся в такт шагам, чуть-чуть располневшее и такое ухоженное тело. «Ей к сорока, как и мне, – подумала Александра, – она в расцвете зрелой женственности. Она завидует мне белой завистью – это правда…»

Александра прошла в коридор к телефону, позвонить маме. В те времена почти у всех телефон почему-то стоял в коридоре, люди, видимо, еще не были приучены к комфорту, а телефонные звонки раздавались очень редко – и телефонов было мало, и звонили, как правило, только по делу.

– Ма, привет! У меня? Все в порядке. Да, встретила и сдала его на курсы. Да, общежитие есть. Ма, я звоню сказать, что сегодня у меня ночное дежурство. Все, пока! – и Александра бросила трубку, как раскаленную.

Узкая, непривычно гладкая и чистая от снега асфальтированная дорога, разделенная посередине свежей белой полосой, замысловато петляла среди соснового леса.

– Чего она так петляет? Прямо не могли проложить, – досадливо сказал Адам.

– Я слышала, нарочно так проложили, чтоб хуже простреливалась.

– Зачем ее простреливать? Теодолитом, что ли? – с нажимом спросил Адам.

– Винтовкой. В этой местности живет много всяких шишек. О безопасности начальства всегда кто-то заботится. Да и испокон веков это была царская дорога на Звенигород.

– И повороты крутые, а ты гонишь!

– Гнать здесь полагается.

– Ну, ты, я вижу, все знаешь, – усмехнулся Адам. Ему было непривычно видеть Александру за рулем. И вообще он еще не освоился ни с Москвой, ни с Александрой, поэтому и разговор у них шел такой пустой, а ведь не виделись почти десять лет, и вроде было, о чем поговорить… Но оба пока не спешили раскрываться навстречу друг другу. Присматривались. Сказать: принюхивались – было бы и слишком грубо, и не по существу, поскольку весь салон автомобиля благоухал «Шанелью № 5». У Нины всегда были в запасе эти духи, она и помазала Александре чуть-чуть за ушами, чуть-чуть волосы, чуть-чуть шею, но в закрытом пространстве автомобиля этого вполне хватало, чтобы подавлять все другие запахи. Стойкий запах духов угнетал Адама и вызывал в нем подспудное раздражение, у него даже голова начала болеть, чего с ним давно не случалось.

– Можно, я приоткрою окошко? – спросил Адам.

– Конечно, приоткрой. Жарко тебе?

– Ну-у, как сказать… душновато.

Сама Александра, во-первых, любила запах «Шанели № 5», а во-вторых, что называется, принюхалась к себе – свое на то и свое, что его не чувствуешь как бремя, а чаще всего просто вообще не замечаешь.

Скоро с правой стороны показались заснеженные поля, а за искрящимися под солнцем белыми с синевой полями Александра повернула направо, на проселочную дорогу, на удивление вполне проезжую, видно, совсем недавно чищенную, еще рифленую свежими следами гусениц, наверное, тракторист жил где-то в одном из бревенчатых домов, проплывающих с левой стороны.

– И какие это шишкари живут в таких хибарах? – насмешливо спросил Адам.

– Не-е, шишкари там, в глубине леса, а это деревенька Жуковка, ну и по ее имени все окрестности так называются.

– В честь маршала Жукова?

– Нет. В честь лесного урочища – Жуковка. Нина у меня от скуки краевед, она все про эту деревеньку знает. Я тебя познакомлю. Будет интересно – расспросишь.

– Зачем мне чужая деревенька, а ваши шишкари – тем более, – равнодушно сказал Адам, которому полегчало с приоткрытым окошком. – Будь они трижды великолепны!

Машина катила к правому берегу Москвы-реки, туда, где на фоне ярко-голубого высокого неба стояли черной стеной высокие деревья. Александра знала, что эти деревья – аллея вековых лип, милостью Божией благополучно пережившая пока все напасти XX века, до конца которого было не далеко и все еще могло случиться с этими замечательными липами, которые способны жить-поживать и двести, и триста лет. И с домишками деревни, и с аллеею вековых лип, и со всей округой было у Александры связано много радостного, пронзительного, такого, что не забывается женщинами никогда.

Наконец подъехали к старенькому, обшитому обрезной доской внахлест, когда-то голубому, а теперь облезлому дому Нины. Строго говоря, это был не дом Нины, а дом ее мужа, который достался ему от матери, к дому прилегал, на правах собственности, даже не огороженный участок в четверть гектара, на котором рос бурьян, и все это торжественно именовалось: «дача в Жуковке».

Когда у Александры родилась дочь Екатерина, Нина настояла на том, чтобы первое лето и дочь, и мать, и бабушка Анна Карповна прожили у нее «на даче в Жуковке».

– Первые месяцы жизни для малышки важнейшие. А там у меня и воздух, и птички поют, и липы, и высокий правый берег Москвы-реки. Даже и думать не надо – переезжайте прямо с середины мая до середины сентября, пусть укрепится ребеночек, – настоятельно сказала Нина.

Муж Александры Иван поддержал Нинино предложение, и они переехали.

Из удобств имелась только водопроводная колонка на улице, да и то, чтоб набрать воды, нужно было энергично качать железную ручку, отполированную до блеска многими ладонями соседей. Но Нина оказалась права: солнце, воздух, липы, река, птичий щебет действительно перекрывали все бытовые тяготы.

Иван приезжал каждый день, кроме тех суток, на которые выпадали штабные дежурства. Приезжал и привозил продукты, которые заказывали ему накануне Александра и Анна Карповна.

С утра до вечера Александра катала коляску с Катей по липовой аллее на высоком берегу Москвы-реки. Наверное, это были самые светлые дни ее жизни. «Какая я счастливая, – думала Александра, – войну прошла. Сколько пуль, сколько осколков миновали меня, сколько бомб разорвалось чуть дальше, скольким людям я закрыла глаза… И вот осталась сама живая и невредимая, чтобы катать коляску с доченькой по этой усыпанной солнечными зайчиками аллее вековых лип. Спасибо тебе, Господи!»

В именовавшемся дачей бревенчатом и обшитом снаружи ветровыми досками доме Нины было тепло, но все равно частенько топили печку: и еду приготовить, и Катеньке на купание воды нагреть, и постирать – стирки набиралось много.

В часы прогулок с Катей времени у Александры на раздумья было много. Чего греха таить: не раз думала она на этой липовой аллее и об Адаме. А между тем, ее отношения с Иваном становились все лучше и лучше. Он оказался великолепным отцом, чем безоговорочно и окончательно покорил тещу Анну Карповну, а там и до жены было рукой подать.

– Хорошо, что приехали засветло, – сказала Александра, когда она и Адам вышли из машины. – Успеем и дров натаскать, и печку растопить, и дом обогреть. Мне Нина все рассказала. В сенях у них лопата совковая, снег расчищать.

– До сеней еще добраться надо, – сказал Адам, глядя на ровный полуметровый слой от крыльца до калитки, – здесь метров семь, а как я в своих туфельках. У тебя есть какой-нибудь кусок брезента в багажнике?

– Ой, Адась, да у меня ж в том багажнике и саперная лопатка есть! – обрадовалась Александра.

– Тащи, – сказал Адам и, сняв пальто, повесил его на штакетину забора, туда же приладил и шляпу.

Александре было приятно смотреть, как энергично и умело орудует саперной лопаткой ее Адам, какой он, оказывается, ловкий и сильный мужчина.