Читаем без скачивания Ледяное сердце Северины - Мария Воронова

Катя могла бы усадить ее на лучшее место, но Александра вдруг встала среди молодых перед самой сценой. Собственную юность она, конечно, не вернет, но на минуту ощутит себя юной бунтаркой…

Впечатление оказалось мощнейшим! Мешков приехал один – видимо, не смог уговорить свою группу, – поэтому аккомпанировал себе на гитаре, но от этого его песни звучали не хуже, а, наоборот, приобрели особую душевность и глубину.

Вопреки принятому среди интеллигентных людей стремлению к чистоте языка, Александре очень нравились неологизмы, в частности, слово «интерактивный». Так вот, Мешков был именно интерактивным: он спрашивал зал, какую песню ему спеть, просил подтягивать припев, а свой самый известный, почти хрестоматийный, хит только проиграл, с улыбкой слушая, как поет зал. Надо сказать, что исполнение любимой песни сотнями молодых офицерских глоток проняло Александру до самого сердца.

Потом он пригласил на сцену Катю. Ее белая блузка, юбка-карандаш и учительский узел на затылке составили любопытный контраст с рокерским прикидом Всеволода.

Поклонившись залу, она села за рояль.

– А теперь я исполню для вас настоящие песни! – Мешков кивнул Кате, и зазвучала хорошо знакомая мелодия: «Лодка диким давлением сжата, дан приказ дифферент на корму».

Он стоял на самом краю сцены и смотрел, как показалось Александре, прямо ей в глаза, хотя, наверное, это особое умение артиста, сделать так, чтобы каждая влюбленная девчонка думала, что он смотрит только на нее.

На глазах многих женщин показались слезы, и Александра поняла, что сама готова заплакать.

То, о чем поется в песне, это настоящее, и у них с Витей есть это настоящее. Оно было, есть и никуда не исчезнет.

Время шло, а Руслан все не давал о себе знать. Когда истекли положенные по закону дни, он взял отпуск, в клинике не появлялся, и даже закадычный друг Спасский ничего не знал о его планах.

Инга нервничала, крутила в руках телефон, потом откладывала, так и не придумав, что скажет любимому. Она сочувствовала Руслану, понимала, как ему тяжело сейчас, не только и не столько из-за утраты, но и из-за поднявшего голову чувства вины. Это жгучее чувство сейчас нашептывает ему, что слишком мало времени он уделял Ольге, изменял ей, а теперь она мертва, и ничего уже не исправишь. Но как бы ему не было плохо, мог бы хоть краешком сознания подумать о возлюбленной. Неужели он относится к тем эгоистичным натурам, что переживают горе с размахом, тщательно следя за тем, чтобы никому в их окружении, не дай бог, не было хорошо, когда им так плохо?

Страдаешь ты, так приди, попроси утешения, а если хочешь побыть один, скажи об этом так, чтобы женщина дожидалась тебя со спокойной душой, а не терзалась дурными предчувствиями о перспективах ваших отношений!

Она не знала Ольгу лично, поэтому нельзя требовать от нее ничего, кроме обычного сочувствия. Настоящему горю и скорби просто неоткуда взяться.

Руслан прекрасно знает, что сейчас сложное время. Оптимизация здравоохранения, которую не знают как проводить и на всякий случай сокращают все подряд в надежде, что на пустом месте само собой зародится что-то путное. У нее куча хлопот, огромные объемы надо переводить на амбулаторную помощь, а Стрельников впридачу к уже имеющимся проблемам подкинул ей организацию дневного хирургического стационара. Мол, Инга Валерьевна лучше всех знает, что такое хирургия одного дня, и под ее руководством это будет не клуб для выживших из ума старух, а дельное учреждение с высокой оперативной активностью.

Все было бы неплохо, только она никак не могла набрать штат. Никто из сокращаемых хирургов не хотел заниматься «мелочевкой» и, главное, идти под руководство к женщине. Когда она заглядывала к ним, над ней смеялись, говорили: о, пришла на невольничий рынок рабов выбирать.

Приходилось расписывать все прелести дневного стационара и собственные достоинства руководителя, сулить золотые горы.

И насколько было бы ей легче, будь она уверена в Руслане! Если бы знала, что все у них хорошо, выждав положенный приличиями срок они поженятся и заведут детей… Она бы занималась этим чертовым дневным стационаром азартно и с огоньком, в руках бы все кипело, и, чувствуя ее энергию, все бы охотно вовлекались в процесс.

Все же она собралась с духом и позвонила Руслану. Тон его был холоден и сух, намного хуже, чем Инга представляла.

– Я же просил тебя пока не звонить!

– Но я беспокоюсь о тебе, – сбивчиво заговорила она, – давай встретимся, не хочешь ко мне, посидим где-нибудь, поговорим. Побудем вместе, одному же тяжело.

В трубке долго молчали, и, когда в сердце уже шевельнулась надежда, Руслан вдруг сказал:

– Послушай, я не хочу обижать тебя, но что делать, если ты отказываешься понимать самые простые вещи? Кажется, я ясно выразился, что хочу побыть один.

Это была унизительная отповедь. Положив трубку, Инга почувствовала, как запылали щеки. Интересно, почему он позволяет себе так разговаривать? Будто она каким-то образом виновата в смерти его жены? Господи, да ее поведение было безупречным! Все эти годы она терпела унизительное положение любовницы, считаясь с интересами Волчеткина гораздо больше, чем со своими собственными! Они встречались только когда это было удобно ему, и она никогда не требовала отчета, где он проводит остальное время. Она никогда ни о чем его не просила, хотя частный дом – не квартира, в нем всегда найдется, куда применить мужскую силу. А она даже дрова колола сама, если хотела затопить печку!

И никогда не обижалась, что он делает ей мало подарков, ведь у человека на руках больная жена и мама-пенсионерка. Нет, менее обременительную любовницу просто невозможно представить!

А теперь он, видите ли, хочет побыть один! А один ли?

Ответ на этот вопрос нашелся очень скоро. В конце рабочего дня, когда Инга смаковала последнюю чашку кофе перед тем, как переодеться и идти за Грегори, к ней вдруг постучалась Полина Андреевна.

– Проходите, – сказала Инга сухо и сделала глоток. Незваной гостье она кофе решила не предлагать.

– Я хочу с вами поговорить, – начала Полина, воинственно надув губки.

– Слушаю.

– Мы думали, вы сами все поймете. Но раз вам неясно, я скажу: оставьте Руслана в покое.

– О чем вы говорите, милочка?

Сердце колотилось, как сумасшедшее; руками, чтобы не дрожали, пришлось крепко схватиться за подлокотники. Удар был сокрушительным, но лучше умереть, чем показать свою слабость этой рыжей дряни.

– Я говорю, что вы не нужны Руслану, и пора уже это понять, а не мучить его всякими звонками! – расхрабрилась Полина.