Читаем без скачивания Сын Розовой Медведицы. Фантастический роман - Виталий Чернов

— Не исключено. — Федор Борисович весело и на этот раз громко рассмеялся.

Вскоре им опять повезло. Впрочем, везение доставалось немалой ценой. В лагерь обычно они возвращались усталыми, выжатыми, как лимон. Порой даже не хотелось есть: так ныло и болело от усталости все тело.

— Нам бы его выносливость, — не раз, бывало, шутил Скочинский.

Перед этим у них в стане побывал Кара-Мерген. Он принес мяса, соли, рису и муки для лепешек. Напившись чаю, начал собираться в долину, говоря, что завтра снова отправится на охоту за архарами. Кара-Мерген ушел, а они легли отдыхать, уставшие и разбитые после очередной полдневной прогулки в горах. Но Кара-Мерген неожиданно через час вернулся.

— Дундулай-ага, я аю видел. Два большой аю и два аю кичкетай. Вот там в ореховом лесу. Я помню приказ, я стрелять не стал, но я так думал: ты сам пойдешь и посмотришь. Может, шибко интересно будет. Может, этот самый аю нашего Садыка учил, корм давал. Ему как папа-мама был…

Хоть все и валились с ног от усталости, но собрались мигом. Дину решили не брать. Федор Борисович прихватил винчестер, бельгийку на всякий случай оставили Дине.

Кара-Мерген вывел их к скальной россыпи, откуда ниже начинался ореховый лес. Но перед лесом и россыпью лежала огромная поляна. Вот на ней-то и видел Кара-Мерген медведей.

Лежа за камнем, Федор Борисович стал осматривать местность в бинокль. Во все глаза глядели и остальные. Но медведей нигде не было. Лежали час, второй и уже хотели спуститься ниже, к самому лесу, когда вдруг на поляну вразвалку вышел огромный космач. Он понюхал землю, воздух и неожиданно повалился на спину и стал кататься по траве, прихлопывая передними лапами себя по вздувшемуся животу.

— Ах, косолапый! — бормотал Федор Борисович, еще точнее подстраивая по глазам фокус бинокля.

Сильная десятикратная оптика приблизила медведя. Можно было разглядеть даже клоки свалявшейся шерсти на его боках. «А старый, видать», — подумал Федор Борисович и передал бинокль Кара-Мергену.

— Попробуйте определить, сколько ему лет.

Кара-Мерген долго разглядывал медведя, цокал языком, не переставая восхищаться проказами косолапого. Потом зашептал Федору Борисовичу в ухо:

— Я когти смотрел. Совсем хорошие когти.

— А какие же они должны быть?

— Если аю не совсем старый, то мало-мало светлые, мало-мало темные. Полосатые. Но, наверно, около двадцати лет есть этому аю. У него сейчас самый хороший желчь. Жаксы! Давай команду — стрелять будем…

Федор Борисович замахал рукой:

— Ни-ни, ни в коем случае!

Вскоре на поляну вышла и самка с двумя медвежатами. Медвежата бежали за нею, а она шла, степенно покачивая боками. Шерсть на спине лоснилась и отливала под солнцем розовым оттенком. Со щек свисали мохнатые клоки шерсти. Она шла, посматривая маленькими черными глазками по сторонам, принюхивалась, оборачивалась к медвежатам, уже затеявшим борьбу. Вот тут-то, впервые увидев медведицу так близко, Скочинский и окрестил ее Розовой.

— Эта аю тоже не совсем молодая, — тихо заметил Кара-Мерген. — Я в прошлом году такую стрелял. Коренной зуб гладкий был. — И кивнул на медведицу: — Пожалуй, пятнадцать лет есть. Ах, какой аю! Еще двадцать баран был бы. Нутряной жир опять же…

Федор Борисович отобрал у него бинокль. «Неужели вы те самые, которых мы видели семь лет назад? — подумал он. — Да иначе и быть не могло, — рассуждал дальше. — Здесь обитал Хуги, здесь жили медведи, его приемные родители. Старик мог остаться из-за мальчика. Ему везде хорошо. Самка исконно могла считать это место своим. Наверняка и пещера ее. В ней она вывела уже не одно поколение. Медведи строго придерживаются определенных участков». Дорого бы он дал сейчас за то, чтобы еще раз увидеть мальчика среди этих медведей.

Федор Борисович, Скочинский и Кара-Мерген ушли только тогда, когда медведи снова скрылись в лесу.

Федор Борисович строго наказал Кара-Мергену:

— Смотрите не стреляйте ни в коем случае. Эти медведи воспитали Садыка, а Садык человек, родной племянник Ибраю. Большой грех будет.

Кара-Мерген кивал: чего-чего, а греха-то он боялся не меньше Жалмауыза, в которого раньше верил. Федор Борисович и его друзья старались глубже проникнуть в тайну воспитания человека зверем. Коль уж природа поставила такой эксперимент, следовало взять из него все, что возможно.

Природа всегда была безжалостной к тому, что она создавала, и тем не менее ее нельзя упрекнуть в беспощадности ко всему живому: слабый и неприспособленный, исчерпав возможности выживания, должен был погибнуть; более сильный отыскивал в лабиринте борьбы за жизнь единственно верный из многих путь, проложенный природой. Нашел — выжил, не нашел — погиб. Выход из этого лабиринта никому не закрыт, но найти его способен не всякий. Что же произошло здесь? Человек всесилен только в обществе и беспомощен, когда одинок. И все-таки сумел выжить. Как это все случилось? Наверно, лишь потому, что образ жизни медведей, их всеядность, миролюбивый характер — все это в какой-то мере могло быть приемлемым и для человека. Но главную роль, бесспорно, могло сыграть только прямохождение. А Хуги действительно ходит на двух ногах: об этом рассказывали оставленные им следы, об этом говорил Кара-Мерген. Другого предположения просто не дано. Надо будет записать его в дневник. Потом все это проверится скрупулезным наблюдением.

Кара-Мерген отправился в долину Черной Смерти, а Федор Борисович и Скочинский стали взбираться вверх, возвращаясь к лагерю. Еще никогда они не оставляли Дину одну, и это их теперь тревожило.

— Наверно, мне надо было идти с Кара-Мергеном одному, — обеспокоенно сказал Федор Борисович. — Мало ли что может быть?

— Да вот и я так подумал, — ответил Скочинский. — Она, правда, не робкого десятка, а все-таки… Я даже не представляю, что бы мы делали без нее…

Федор Борисович приостановился, тяжело дыша. Вопрос друга как будто застал его врасплох.

— Нет, нет!.. Этакие подъемы… Они выматывают страшно. — Он потоптался, выбирая место, и сел, опираясь на винчестер.

Скочинский вытер фуражкой лоб, незаметно улыбнулся, На сугубо личные темы они почти не вели разговоров. Федору Борисовичу было известно, что у Скочинского в Челябинске есть приятельница, с которой они весьма дружны: из Алма-Аты, из Талды-Кургана он посылал ей письма, но, по его же словам, жениться пока не собирался. Скочинский, в свою очередь, тоже знал, что Федор Борисович по своей натуре отшельник и поэтому даже разговоры на интимные темы ведет крайне неохотно. Но он знал о нем и другое: если этот человек однажды полюбит, то второй любви у него не будет.