Читаем без скачивания Любимый жеребенок дома Маниахов - Мастер Чэнь

Возможно, Хашим считал, что катакомбы делают его неуязвимым. Первые же мгновения операции показали, как он ошибался.

Наш отряд постарался создать у Христодота как можно больше шума, сделать вид, что нас — десятки человек. Охота как охота. Драться с нами на глазах множества людей в гостиничном дворе эти циркачи и прочие убийцы должны были постесняться. Лучше исчезнуть под землю, куда, как им казалось, мы не должны сунуться, выйти в нужном месте, рассеяться, затаиться и потом расправиться с нами ночью, в глухих переулках, поодиночке, особенно со мной и по возможности — с Юкуком.

Они не знали, что один из невидимок лежит на крыше и наблюдает за происходящим, считает тех, кто скрывается под каменной плитой среди мальв в углу двора. Все тринадцать. Включая длинного гибкого человека с лицом, закутанным в черную ткань, как у девицы на форуме.

Хашим здесь, он в нашей ловушке под землей.

И еще одного его люди не знали. Что, выломав запертые перед нашими носами ворота в два приема, вся наша команда уверенно побежит к той же каменной плите, двинется вниз. И что первым делом она нащупает в углублении стены шахты два длинных свертка, один из них — гремящий железом.

Мерварруд, может быть, и был слишком толст для драки, но свою работу он сделал отлично. Он снабдил нас оружием и факелами, и он дал нам Георгиоса.

Юкук шел во мрак первым, и как только его ноги коснулись горизонтальной поверхности, мы, теснившиеся сзади, услышали характерный низкий, свистящий звук лезвия его меча. Раз-раз.

Это был очень опасный момент. Но чуть раньше те, кто нас поджидал в темноте, могли бы услышать другой звук — характерный сухой стук кремня и потрескивание трута.

Первый факел я, шедший сразу за плечами Юкука, швырнул, как мы и договаривались, через его голову во мрак. И высветил пугающую картину: столпившаяся в пяти-шести шагах от нас кучка людей с выставленными вперед лезвиями (запрет на оружие их тоже явно не останавливал).

А один из них падал вбок, закрываясь локтем от факела, летевшего прямо, ему в лицо, и валил с ног товарища.

— Ага, — вполголоса сказал Юкук, прыгая вперед.

Тут не было никаких любимых им полукруглых траекторий и прочих взмахов меча, а только серия длинных ударов вперед, как жалом. После чего счет жертв открылся, под нашими локтями проскочили вперед невидимки, фигуры врагов начали втягиваться в темноту и исчезать в ней.

Кто охотник, а кто — дичь, стало окончательно ясно с этого момента. Гонка началась.

Первые несколько десятков шагов я просто не верил, что все это происходит со мной. Мы бежали рысью по низкому берегу подземного ручья, скользя в слизи и тухлых лужах, не упасть в эту дрянь было невозможно, и снова, и снова, погрузить в нее руку, стараясь другую руку держать высоко. Мы падали в эту жидкость, тонули в ней по пояс, она забрызгивала наши лица, попадала в глаза.

У меня не было оружия, только факел, сначала их было даже два. Факелы нес также Георгиос. Мы освещали другим дорогу и помогали убивать, мы не имели права уронить факелы в воду.

Под землей никто не орет, здесь говорят шепотом и прислушиваются к музыке капель, журчанию нечистот, эху шагов. Еще здесь пытаются различить пятна света — а их в катакомбах на удивление много, этих пятен, видимо, узкие шахты на поверхность делались в немалом количестве.

Но эта тишина — для обычных путешественников по подземному миру. Сейчас на сводах с полуобрушенной кладкой пляшут рыжие пятна факельного света, слышится плеск шагов, хриплое дыхание, иногда — пыхтение и стоны очередной драки: вот еще двух хашимовских людей зарубили быстро и молча. А вот невидимке разорвали ножом руку от плеча, он упал в грязь, мне нужно сейчас срочно что-то делать. Времени нет, я стягиваю рану той тканью, что есть — обрывками собственной туники — а Георгиос подводит его к шахте вверх и показывает руками: поднимайся, и дальше ты дойдешь по солнцу.

Георгиос — замечательный человек: на поверхности, когда мы коротко поговорили с ним, обрывки его разговоров дошли до меня в двойном переводе Мерварруда и Юкука, и оказались просто чудом. Оказывается, под землей можно ориентироваться по запаху. На форуме Амастриана торгуют лошадьми, вся площадь изрыта стоками, и если здесь вы ощущаете этот характерный запах зверинца у себя из-под ног — значит, вы прошли поворот Меси, ее развилку, и двинулись направо, к Порта Триумфалис. А вот если вам нужен форум Вола, то нужно пройти немножко к юго-западу от Амастриана, и тут все туннели погружены в дикую вонь тухлой рыбы, ею торгуют у Вола, и сгнившие овощи тоже попадают в клоаку.

Городу, рассказывал Георгиос, повезло. Стоки идут к морю, туда, где старинный храм Сергиуса и Бахуса, порт Буколеон, монастырь Студиос и все прочее, и в этом море — течение, очень сильное, из Понта Эуксинского на юг. Ни один вражеский корабль не может пристать к берегу с этой стороны, его сносит, и поэтому морские стены с башнями очень слабые, не то, что стены Феодосиуса на противоположной стороне. Ума не приложу, говорил Георгиос, как бы наши предшественники делали катакомбы, если бы все их содержимое не уносилось на юг по морским водам так быстро.

Сейчас Георгиос шел по катакомбам походкой хозяина и, казалось, совершенно не волновался по поводу драки, которая постоянно вспыхивала в нескольких шагах впереди него. Он, похоже, наслаждался. На его глазах шла чистка города от негодяев. А чистка — это было дело его жизни.

Плеск шагов, судорожное дыхание, капли, качающийся свет факелов. Невидимки начали развлекаться со светом — научились бросаться вперед, как только мы входили в черноту между шахтами, бить наугад. Они ничего этим не добились, только ускорили бегство Хашима.

Впереди тишина, кажется, мы не можем их догнать. Вдруг у самых ног трогается с места серый подвижный ковер — крысы разбегаются веером. Проходим волну трупного запаха. Не надо выяснять, кто это был, машет мне рукой Георгиос.

Вот из узкого туннеля шумит поток воды — ну, да, здесь все сделано так, чтобы стоки смывались, ускорялись на пути к морю, иногда, кроме стоков из бань, сюда направляют и почти нормальную воду. Плеск, прыжок, из воды показывается тяжелое тело в чешуе, я вздрагиваю. Георгиос показывает рукой что-то извивающееся — рыба, змея? — и машет той же рукой, с факелом, у собственных губ: это не едят. Я киваю в знак благодарности.

Дикий крик спереди, удовлетворенное «ага» Юкука. Он подзывает нас с факелами, опять бросает меч на дорожку, прыгает в грязь, снова погружает руки в жидкость, делает рывок и отшатывается: в его руках что-то другое, белеющие ребра среди обрывков одежды.

И я вижу, что даже Юкук иногда боится. Он вылезает из стока, не пытаясь больше опознать убитого врага, хватается за меч, как будто тот спасет его от всего зла в мире.

Бег с факелами — не то время, чтобы размышлять о зле и добре, и я успеваю только подумать: зло чаще всего — это нормальные, даже обаятельные люди. Но здесь, среди качающихся красных огней на сводах и трупов в черной слизи, нет никаких сомнений, какое оно, зло. Это когда уничтожают людей, одного за другим. В наших руках — свет, свет факелов; у убийц Хашима факелов нет; но это не значит, что мы — добро.

Вдруг что-то меняется, Юкук начинает замедлять бег, прислушиваться. Никаких схваток что-то давно нет, мы пробежали по тоннелю шагов сто без препятствий. Откуда-то сверху и чуть сзади льется тусклый свет. Послушав, он продолжает движение, но отдает пару команд, знаком приглашает Георгиоса оторваться от меня, стать поближе к голове колонны, сам же держится ко мне поближе.

— Сколько их? — успеваю спросить я.

— Только пять, и они поэтому стали опасны, — выдыхает Юкук. Затем делает несколько шагов вперед, озирается, заглядывает в темные провалы боковых тоннелей.

Две черные фигуры выскакивают из тоннеля и бросаются на него, блестят оранжевые клинки, и Юкук… Юкук падает прямо в черную жидкость, доходящую дерущимся до пояса.

Двое поворачиваются ко мне, лиц их не видно, зато видны мечи, такие же, как у Юкука. Один, кажется, наступает на тело Юкука под водой, с усилием приближается ко мне, вооруженному лишь факелом.

Факел так факел, если это все, что мне осталось… Я делаю несколько шагов навстречу им по относительно сухому берегу — не бежать же, подставляя спину. Сейчас, сейчас прибегут невидимки из темноты впереди. Или я проскочу, пока эти лезут из воды.

Дикий женский — или детский? — крик раздается откуда-то совсем близко, я вздрагиваю, падаю на слизи, роняю факел; рядом с тем местом, где у меня только что была голова, по кирпичу стены чиркает лезвие, высекая искры. Подняться, встать, только не оставаться на коленях, шепчу я себе. Значит, кто-то зашел мне за спину, а двое — спереди — вылезают из воды совсем рядом. Нужен ли я им живьем?

Вода сзади них вспучивается маслянистым бугром, Юкук, страшный, длинный, весь в потоках жидкости, оказывается, не выпустил меч из руки — он рубит одного по ногам и почти одновременно, в конце движения, чуть отклоняет лезвие и втыкает его куда-то под ребра второго. А потом вытаскивает и добивает первого.