Читаем без скачивания Когда порвется нить - Эрлик Никки

Сестры прогуливались по парку Вашингтон-сквер, который в этот теплый вечер заполонили скейтбордисты и любители выгуливать собак, семьи и влюбленные, а также к ним присоединились как минимум два наркодилера в противоположных углах парка — их были рады видеть и длиннонитные, желающие что-нибудь отпраздновать, и коротконитные, ищущие спасения.

Эми и Нина прошли под массивной мраморной аркой у входа в парк, где кто-то написал краской из баллончика-распылителя: «Что, если бы у ВАС была короткая нить?»

Обычно Эми наслаждалась разными «что, если» — с этого начинались все ее мечты. Но на этот единственный вопрос она не могла ответить, как и не могла открыть свою коробку с нитью. Неважно, предскажет ли ей нить пятьдесят или девяносто лет жизни, она не хотела мириться с неким числом. Эми находила прибежище в фантазиях, в размышлениях о будущем. Точное число лет разрушило бы все. Прижало бы ее к земле. Ей было необходимо прожить жизнь, не зная о длине своей нити, как будто ее нить была бесконечной. Только так, и никак иначе.

И ей было трудно понять, как столько людей — Нина, Мора, ее друг по переписке — могли жить по-другому.

— Иногда я думаю обо всем, с чем вам с Морой приходится сталкиваться, — сказала Эми, — и не понимаю, как вы справляетесь.

Нина на мгновение задумалась.

— Наверное, я просто стараюсь помнить, что, как бы тяжело мне ни было, Море намного тяжелее. Вот почему я и решила устроить это путешествие.

— Ну, может быть, я не такая сильная, как вы, — вздохнула Эми.

— Потому что не открыла свою коробку?

— Нет, не только… — Эми подумала о письме, на которое так и не ответила. — Я вроде как обмениваюсь письмами с неизвестным коротконитным, и чем дальше, тем труднее мне становится писать, когда я знаю, что он переживает нечто настолько ужасное.

Нина растерянно взглянула на сестру.

— Кто «он»?

— Ну, дело в том, — нерешительно сказала Эми, — что на самом деле я не знаю. Мы не сообщили друг другу имен.

— Как это началось? Когда?

— Это началось в школе, — сказала Эми. Слишком странная история, чтобы объяснять подробно. — Еще весной. И я думала, что летом это пройдет, но каждую неделю, когда я заходила в свой класс проверить, как там дела, приходило новое письмо.

— Ты знаешь, сколько времени осталось этому человеку?

— Около четырнадцати лет, я думаю.

— И сколько ему сейчас лет?

— Этого я не знаю. Скорее всего, он примерно наш ровесник. Упоминал о подруге, которой исполнилось тридцать. Ну и, строго говоря, меня нельзя назвать длиннонитным, поскольку я не смотрела на свою нить, — сказала Эми, — но я все равно чувствую себя виноватой. И очень ему сочувствую.

Они прошли мимо пары, обнявшейся на скамейке, и Нина обратила внимание, как встревожилась Эми.

— Ты бы стала встречаться с коротконитным? — неожиданно спросила Нина.

— Да, конечно, я бы пошла с ним на свидание, — ответила Эми, хотя она ни с кем не встречалась с тех времен, когда нити еще не появились.

Склонность Эми к мечтам привела к досадной привычке уже на втором или третьем свидании воображать свадьбу, и в то же время самые незначительные недостатки мужчины она невероятно преувеличивала. Парень, оборвавший ее в разговоре, в ее воображении прерывал ее клятвы у алтаря, а мужчина, которому казалось неловким находиться рядом с матерями, кормящими грудью на публике, отказывался заботиться о своем вымышленном ребенке.

А иногда, как бы она ни старалась, Эми просто не могла увидеть будущее с конкретным мужчиной. Образы не складывались в ее сознании или появлялись нечеткими и темными, а мужчина возникал с размытым, расплывающимся лицом. И это было даже хуже, чем воображаемые неприятности.

До сих пор только двое мужчин прошли проверку ее воображением, бывшие бойфренды Эми, с которыми она встречалась с тех пор, как ей исполнилось двадцать лет: адвокат, у которого не было времени на серьезные обязательства, и поэт, еще более мечтательный, чем сама Эми.

— То есть ты, возможно, стала бы встречаться с коротконитным, но вышла бы ты за него замуж? — спросила Нина.

— Честно говоря, не знаю, — медленно произнесла Эми. Она не впервые задумывалась над этим вопросом. — Я уверена, будь я влюблена до того, как появились нити, как вы с Морой, — это одно. Но в самом начале отношений? Понимаешь, я знаю, что вы не хотите детей, но я уверена, что хочу, так что речь пойдет не только обо мне. Я бы сознательно подвергла семью такой ужасной потере. Выбирая детям будущее без отца.

— Я понимаю, — сказала Нина.

— Жизнь и так достаточно тяжела, к чему приносить в нее еще больше печали? — сказала Эми и повернулась к сестре. — Как ты считаешь, это ужасно, так думать?

— По-моему, это означает, что ты сама не знаешь, на что способна, — ответила Нина. Неподалеку заиграл джазовый квартет, уличные артисты.

Эми прислушалась.

— Мы с Морой всегда останавливаемся их послушать хотя бы на десять минут, — сказала Нина. Вокруг музыкантов уже собралась небольшая аудитория. Зрители покачивались и притопывали в такт мелодии.

— Потанцуем? — Эми улыбнулась, покачивая плечами и бедрами.

Нина инстинктивно напряглась, скрестив руки на груди.

— Нет, спасибо, — отказалась она.

— Ну давай, пожалуйста, — просила Эми. Она нежно потянула сестру за руки, и Нина расслабилась, отдаваясь ритму, пусть заторможенно, но двигаясь в такт.

И сестры стояли, раскачивались взад и вперед в толпе танцующих зрителей, благодарных, что пусть ненадолго, но отвлеклись от проблем и оказались в объятиях прекрасной музыки.

ХАВЬЕР

После сентябрьских дебатов Хавьер надеялся, что Джек сам заговорит о наболевшем: упомянет, что его дядя рассказал на телевидении душещипательную историю своего племянника-солдата. Как будто этим можно было похвастаться. Как будто речь шла о его нити и судьбе.

Но Джек вернулся в их квартиру на следующий день после дебатов и ничего не сказал. Хави хотелось верить, что Джек просто готовился к разговору, возможно, даже советовался со своей семьей по поводу поведения Энтони, прежде чем обратиться к Хави с решением. Но прошло несколько дней, и Хавьер понял, что сыт по горло молчанием.

Он решил сам задать вопрос, когда они с Джеком были в боксерском зале. Хотя Джек прекратил большинство тренировок после того, как сообщил о своей «короткой нити» армейскому начальству, он каждую неделю ходил с Хави на бокс, выступая спарринг-партнером.

Хави отрабатывал удары на щите, который держал Джек.

— Мы когда-нибудь поговорим о том, что твой дядя устроил на дебатах на прошлой неделе? — спросил он.

— Да, это был идиотский поступок, — ответил Джек в перерывах между ударами. — Даже для него.

Хави ждал, что Джек скажет что-нибудь еще, но в зале было тихо, только перчатки Хави били по щиту.

— Ты с ним потом поговорил? — спросил Хави.

— С ним сейчас не так-то просто связаться.

— А как насчет твоей тети? Что говорит твой отец?

— Наверное, я просто не хотел поднимать из-за этого шум, — пожал плечами Джек из-за щита.

— Но это важно! — воскликнул Хави. — Я бы хотел, чтобы ты относился к этому серьезнее.

— А мне не хочется привлекать лишнее внимание к своей нити, — парировал Джек. — По очевидным причинам.

— Я просто не хочу, чтобы твой дядя использовал мою нить, чтобы добиться своего избрания, — сказал Хави, ударяя себя перчаткой в грудь. — Это моя жизнь. Он не имеет права ее использовать.

Джек со вздохом кивнул.

— Я знаю, Хави. Ты прав. Он не должен был этого делать. И мне жаль, что у меня не было возможности поговорить об этом с семьей, — ответил он. — Я просто разбирался с тем, что все пишут мне и звонят, спрашивают, был ли я тем коротконитным, о котором он говорил по телевизору. И теперь все хотят со мной пообщаться, но меня не тянет на разговоры.

Хави слушал и не верил. Какой эгоизм! Думает только о себе. Конечно, Джек не лежал на полу в часовне, переживая за свою семью, молясь Богу сквозь слезы.