Читаем без скачивания Когда порвется нить - Эрлик Никки

Еще в апреле, когда кризис только начинался, несколько буддийских монастырей открыли двери для иностранных гостей, ищущих наставлений, но они недооценили огромное количество душ, жаждущих просветления. К лету некоторые регионы Бутана и Индии были настолько переполнены, что правительства ввели новые ограничения на количество путешественников, которых они могли принять. Территории, раньше лежавшие нетронутыми, теперь были покрыты молитвенными флагами туристов; целые тибетские поля пересекались линиями завораживающих радужных полотнищ.

И многие из самых святых мест в мире привлекали на миллионы людей больше, чем обычно: паломники несли свои коробки и нити к Стене Плача в Иерусалиме, в Каабу в Мекке, в грот Масабьель в Лурде; одни стремились вернуться к своим духовным истокам во времена всеобщего смятения, другие молились о чуде.

Мора посещала бесчисленные митинги в защиту окружающей среды и протестовала против чрезмерного туризма. Но она не могла винить путешественников за то, что они хотят исследовать Землю, пока есть возможность. За то, что они задаются вопросом, не найдутся ли ответы в далекой земле, если не удалось отыскать их дома.

Как и те священные места, Венеция тоже была полна гостей, но едва Нина и Мора сели на паром в аэропорту, наблюдая, как из воды вокруг них поднимается город, и потом, когда они с трудом катили свои чемоданы на колесиках по неровностям улиц, вверх и вниз по маленьким мостикам, перекинутым через каналы, с каждым вдохом их легкие наполнялись приподнятым настроением от пребывания на новом месте. Их разум с ликованием пытался выполнить тысячу задач одновременно, вбирая достопримечательности, звуки и запахи; восприятие обострилось, зная, что они переживают особенное, смелое и запечатленное во времени мгновение, которое нужно запомнить.

Хотя был октябрь и пресловутые летние толпы уже рассеялись, семьи и большие скопления туристов все еще заполняли широкие площади, греясь под лучами солнца. Именно поэтому уже на второй день Мора и Нина научились сворачивать с главных площадей и пускаться в более узкие тенистые переулки, на некоторых из которых едва могли разминуться двое пешеходов, следуя по лабиринту города без определенной цели. В эти маленькие переулки, окруженные осыпающимися каменными стенами, почти не долетал окружающий шум. Повсюду, где они ходили, эхо отбойных молотков и слабый звон постоянно напоминали о хрупкости города, его неизбежной гибели. Казалось, Венеция постоянно ремонтирует себя, пытаясь избежать страшной судьбы.

Однажды днем Нина и Мора наткнулись на особенно живописный перекресток, где одна из пустых улочек уступала место деревянному пирсу у тонкого канала, вдали от больших водных путей, по которым на дорогих гондолах переправлялись туристы.

Мора спустилась к причалу, желая пощупать ногой воду, но Нина возразила, сославшись на прочитанную статью о загрязнении каналов и о том, как редко их чистят. Так что они решили просто посидеть рядом с тихо журчащей водой, и Мора положила голову Нине на плечо.

Мора посмотрела на воду внизу, зеленую и непрозрачную, медленно струящуюся мимо. Вода была даже мутнее, чем она ожидала, как будто художник только что сполоснул кисти в канале.

— Нам повезло, что мы видим Венецию вот такой, — произнесла она. — Честно говоря, мне не верится, что этот город построили на воде.

— Я читала об это статью в самолете, — сказала Нина. — Строители вкапывали деревянные колья в грязь и глину под водой, строили деревянные платформы на кольях, сверху клали каменные плиты на них и, наконец, возводили здания.

— И древесина не сгнила? — удивилась Мора.

— Строители использовали водостойкую древесину, и в воде, без воздуха, она не гниет, — добавила Нина. — Город простоял века.

Хотя на улицах иногда пахло, как в рыбацком порту, город завораживал, непохожий ни на один другой, в которых они бывали. Разноцветные пастельные здания, готические арки которых исчезали в сверкающей воде, и ряды гондол у входов, покачивающихся в ожидании, выглядели именно так, как на открытках и в мечтах.

Особенно забавляли их любопытные лица, которые они встречали на каждом углу. Скульптуры на крышах, фигуры на фресках, фасады, украшенные маленькими бюстами, даже дверные ручки, вырезанные в форме голов, — куда бы они ни пошли в городе, повсюду на них смотрели глаза святых и художников.

Однажды Мора чуть не подпрыгнула от неожиданности при виде дюжины нарисованных лиц, глядящих на нее пустыми глазами из окна маленького магазинчика.

Нина последовала за ней внутрь, где каждый сантиметр стен и потолка был покрыт традиционными венецианскими масками, сотнями фарфоровых лиц, каждое со своим особенным выражением. Здесь был шут в колпаке дурака и с бубенцами. Зловещий чумной доктор с длинным клювом. Были маски всех цветов палитры художника. Некоторые были украшены лентами, перьями и изысканной сусальной позолотой. На других лица страдальчески хмурились или озорно ухмылялись. Мора подошла поближе, чтобы полюбоваться белой маской, расписанной тонкими музыкальными нотами.

Вскоре из задней части магазина, опираясь одной рукой на трость из красного дерева, вышла женщина и кивнула Нине и Море. Ее темные волнистые волосы, усеянные седыми прядями, были скручены в свободный пучок, а очки в красной оправе она носила на шее, как ожерелье.

— Чао, — сказала она. — Откуда вы приехали?

— Из Нью-Йорка, — ответила Нина.

— А, «Большое яблоко», — рассмеялась женщина. По-английски она говорила хорошо, хотя и с сильным акцентом. — Вы знаете историю наших масок?

И Нина, и Мора покачали головами.

— Все знают, что мы надеваем маски во время знаменитого карнавала, но было время, когда жители Венеции надевали маски ogni giorno, то есть каждый день. И не только на праздники.

Свободной рукой женщина жестом указала на мир за окном.

— Если вы решали прогуляться по улице, то надевали маску, и никто не знал, кто вы такой.

— Это очень… освобождает, — сказала Мора.

— Свобода. Sì[24], — торжественно подтвердила женщина. — В Венеции разделение на классы было очень строгим. Но под маской вы могли быть… кем угодно. Мужчиной, женщиной, богатым, бедным. Это немного похоже на ваш Нью-Йорк, верно? Туда едут, чтобы быть кем угодно.

Нина кивнула в знак согласия.

— Тогда почему люди перестали их носить?

— Как бы сказать, есть такое слово… анонимность? Sì. Анонимность имеет свою цену. Кажется, что можно делать все что угодно. Ты пьешь, обманываешь, играешь в азартные игры…

Женщина откинула голову, с улыбкой рассматривая ряды бесконечных лиц, глядящих на нее.

— По крайней мере, у нас остался карнавал.

Мора захотела выбрать маску, чтобы повесить дома на стену, и Нина примерила несколько вариантов, один ярче и экстравагантнее другого. К невероятному изумлению Моры, в каждой маске Нина становилась по-новому неузнаваемой, и девушка вспомнила о том, что сказала хозяйка магазина о свободе, которую дают маски владельцу. Они внушают ощущение неуязвимости. «Возможно, именно так чувствовали себя длиннонитные», — подумала она.

И хотя время, проведенное в Италии, было прекрасным, ничуть не похожим на жизнь дома, Мора не могла не думать о возможности надеть маску, стать на время кем-то другим, кем-то с другой нитью. Ощутить облегчение, покой хотя бы на один день.

Мора наблюдала за тем, как хозяйка магазина с изяществом снимала маску с лица Нины.

— Что произошло здесь, в Италии, когда пришли коробки? — вдруг спросила она. — Большинство жителей посмотрели на свои нити?

Женщина кивнула, как будто ожидала этого вопроса.

— Некоторые посмотрели, но, мне кажется, большинство не стало этого делать. Моя сестра очень строго придерживается традиций. Католичка. Она не открыла коробку, потому что сказала, что пойдет на небеса, когда Бог призовет ее. А я не смотрела, потому что довольна своей жизнью.