Читаем без скачивания Песнь серебра, пламя, подобное ночи - Амели Вэнь Чжао
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это, – начал он, – источник Кристального холода.
«Неудивительно, что вода такая холодная», – подумала Лань, но, опустив голову, сказала:
– Прости.
– Говорят, этот священный источник вытекает из слез Луны и является олицетворением энергии инь на этой горе. Множество тысяч циклов мастера и прихожане в надежде восстановить баланс в своих энергиях молились у его вод, а ты… в этих водах искупалась.
Лань едва удавалось побороть желание рассмеяться, поэтому она решила, что молчание будет лучшим ответом.
Цзэнь провел рукой по лицу и вздохнул. Его румянец начал спадать. Наконец практик прочистил горло и повернулся к ней.
– Мастер Нань сообщил мне о твоем опоздании и о том, как дерзко ты себя вела.
– Ничего подобного! – сказала Лань, но затем задумалась. – Ну, я и правда опоздала, но совсем не дерзила.
Цзэнь бросил на нее скептический взгляд и сказал:
– Ученик не должен ставить под сомнения задания, что дает ему мастер. «Классика общества», иначе известная как «Контенсианские аналекты», глава вторая, правило первое.
– Но что если его мастер ошибается? – возразила она.
Цзэнь вздохнул, потирая рукой рот. Он посмотрел на нее с такой безнадежностью, что Лань практически слышала, как вопрос «Что мне с тобой делать?» эхом отдается в его голове.
Затем практик выпрямился и прочистил горло:
– У меня есть идея. Почему бы тебе сначала не выучить классические трактаты, прежде чем подвергать сомнению их содержание? – Он поднял бамбуковую корзину. – Пойдем, я пришел, чтобы помочь… и принес пирожки.
Пирожки оказались восхитительными. Вот бы все в этом мире также легко приносило ей радость. Конечно, пирожки были с овощами («В пределах Пограничной печати Края Небес запрещается отнимать чью-либо жизнь», правило «Кодекса поведения» номер семнадцать», – напомнил ей Цзэнь), но для пустого желудка сгодилась бы любая еда.
– Четыре классических трактата, – сказал практик, и его голос эхом отозвался в пустом классе. Легкий вечерний ветерок колыхал газовые занавески, проникающий сквозь них лунный свет серебрил пол. Цзэнь зажег свисающие с карниза лампы-лотосы, и их свет окутал его и Лань теплым сиянием. – Мастер Нань уже рассказал тебе о каждом из них, верно?
Лань покачала головой. Она не пыталась понять содержимое, просто открыла одну из книг и начала копировать символы так быстро, как только могла.
– Что ж, – Цзэнь грациозно опустился на колени и потянулся к книгам. С большой осторожностью практик поднимал один том за другим. Каждый был переплетен шелковым шитьем и исписан строгими черными иероглифами, слишком сложными для понимания. – Первый трактат «Классика добродетелей», иначе известная как «Книга Пути». Второй – «Классика общества», иначе известная как «Контенсианские аналекты». Третий – «Классика войны». И последний – «Классика смерти». Каждый из них является основополагающим столпом Ста Школ Практики. Каждый содержит исторические записи и интерпретации, которым люди Последнего царства следовали тысячи циклов.
Цзэнь взял одну из страниц, написанных Лань, и девушка внезапно устыдилась своих угловатых каракулей. Когда она отвлекалась или ленилась, иероглифы становились едва разборчивыми.
Практик положил страницу на место.
– Невозможно скопировать все четыре тома за один вечер, – сказал он. – Я поговорю с мастером Нанем.
А пока давай сделаем все, что в наших силах. Я вижу, ты начала с «Классики общества». Ты не поймешь ее, пока не прочитаешь «Книгу Пути». – Он взял кисточку и, обмакнув в чернила, провел ею по чистому пергаменту. – Продолжай. Я буду писать вместе с тобой.
Каллиграфия Цзэня была совершенной. Каждый взмах его кисти с легкостью нес в себе точность скальпеля и изящество искусства. Лань почувствовала, как пылают ее щеки. Она старалась изо всех сил, но ее обучение прекратилось, когда ей было шесть, и она не брала в руки кисть вот уже двенадцать циклов.
– Ты держишь ее слишком крепко, – заметил Цзэнь. Лань почувствовала, как он оценивает выведенные ею иероглифы, торчащие как разросшиеся сорняки.
Жар пополз вниз, к шее, еще больше затуманивая разум. Она всегда гордилась своей сообразительностью, красноречием и умением выйти сухой из воды, но в этот момент, когда Цзэнь наблюдал за ней, она бы отдала что угодно, лишь бы оказаться достойной, образованной дамой.
– Попытайся расслабить запястье, позволь кисти двигаться так, слово она – продолжение твоей руки, – посоветовал практик. – Это займет время, но… вот так. – Он накрыл своими прохладными пальцами ее руку, и жар на лице Лань больше не имел ничего общего со стыдом.
Она почувствовала его дыхание на своей шее, когда он наклонился, чтобы правильно сжать ее пальцы. Сердце бешено колотилось в груди, пока Цзэнь тихо рассказывал ей о способах держать кисть, но все, на чем она могла сосредоточиться, было ощущение его прикосновения.
Он больше не носил черных перчаток, в которых провел большую часть их путешествия. Свет ламп очерчивал шрамы на его руках, слишком ровные, чтобы быть результатом несчастного случая.
– Твои шрамы, – услышала она собственный голос после долгого молчания. – Как ты их получил?
Цзэнь замер, повернув к ней голову. Прядь черных волос упала ему на лицо. Он сидел так близко, что она могла разглядеть каждую ресничку, видеть свое отражение в полуночной глубине его радужек.
Цзэнь опустил взгляд, но не отстранился, от чего Лань почувствовала легкий трепет.
– Несчастный случай, – сказал он, а затем, к ее удивлению, приподнял часть своего рукава. Его предплечье рассекали бледные отметины, похожие на грубые порезы клинка. – Сувенир от элантийцев.
Трепет превратился в ужас.
– Во время завоевания они взяли меня в плен. Держали у себя целый цикл. – Голос Цзэня был ровный, а его взгляд стал замкнутым. Она знала этот взгляд. То был взгляд человека, делающего все возможное, чтобы отгородиться от воспоминаний.
Лань слышала истории – слухи, что ходили среди напуганных жителей деревни, – о захваченных элантийцами хинах, которых они забирали в качестве объектов для своих экспериментов. Большинство несчастных погибали, их тела были сброшены в реку свернувшегося в кольцо Дракона. Трупы, найденные рыбаками, были изуродованы до неузнаваемости: с вырванными глазными яблоками и ногтями, рассеченной плотью и всевозможными металлическими вставками.
– Они ставили на тебе эксперименты, – прошептала она.
Тяжело дыша, Цзэнь закрыл глаза.
– Да.
Скажи ей такое кто-то из певичек в чайном домике, Лань бы заключила бедняжку в объятия и не отпускала бы до восхода солнца. Но перед ней был Цзэнь, элегантный, красивый, отстраненный Цзэнь. Так что ей оставалось только сидеть на месте, сжимая кисть так, что побелели костяшки пальцев. Его рука все еще свободно лежала поверх ее ладони, словно он совсем забыл об этом.
Вместо этого ей в голову пришла
