Читаем без скачивания Он снова здесь - Тимур Вермеш

И разумеется, я поступил правильно, нанеся ей визит в гражданском платье.

Глава XXX

Я нервничал, но лишь слегка. Такая мягкая нервозность даже успокаивает меня, она означает, что я сосредоточен. Мы работали над этим четыре с половиной месяца. Как некогда я перерос подвальчик “Хофбройкеллер”, так и ныне – программу этого Визгюра, как некогда я въехал в цирк Кроне, так ныне – в новую студию для моей собственной передачи. Насколько я слышал, доходы от рекламы немецкой промышленности во время моей передачи достигли такого уровня, что были сравнимы с нашими финансовыми средствами перед захватом власти в 1933 году. На меня накатила радость в преддверии грядущих событий, но я хранил железную концентрацию. Еще раз проверил мой вид в зеркале. Безупречно.

На экране студии пустили заставку. Она получилась очень хорошей, я все выше ценил бывшего бронировщика отелей Завацки. Ему пришло в голову взять для заглавной песни простую басовую мелодию. Вначале были кадры из хроники, как я принимаю парад штурмовиков в Нюрнберге. Потом несколько коротких отрывков из Рифеншталь, из “Триумфа воли”. А поверх – милый шлягерный голос: “Он снова здесь, он снова тут”.

Затем шли съемки из польского похода. “Штуки” над Варшавой. Стреляющие пушки. Неистовые танки Гудериана. Потом несколько очень красивых кадров моего посещения войск на фронте.

“Он снова здесь, – пел чудесный женский голосок, – так говорят”.

Старые съемки сменялись новейшими. Я прогуливаюсь по новой Потсдамской площади. Покупаю у продавщицы булочки. И любимый момент, как я на детской площадке треплю по головам двух ребятишек – мальчика и девочку. Молодежь – это все-таки наше будущее.

“Зачем ко мне он не пришел, – жаловался голос (что было понятно), – как получилось? Я не могу совсем понять, что же случилось”.

Я был очень тронут, когда впервые услышал этот шлягер на обсуждении мелодии для заставки, потому что я действительно совсем не мог понять, что же случилось. Далее меня показывали на заднем сиденье черного “майбаха” по дороге к месту съемки – это был отслуживший свой век кинотеатр. И пока я выходил из машины и заходил в здание, а камера сзади поднималась вверх, на вывеску на кинотеатре, которая служила и названием передачи – “Говорит фюрер”, – дама допевала свою удачно смонтированную песню: “Он снова здесь, он сно-о-о-о-о-ва-а-а-а-а-а ту-у-у-у-у-у-у-у-у-ут”.

Я мог смотреть заставку снова и снова, но самое позднее на сцене с булочками мне уже надо было направляться за кулисы, чтобы точно под конец песни оказаться за письменным столом и с серьезной миной встретить приветственные аплодисменты. Все это вместе смотрелось несколько более вольно, чем, например, во Дворце спорта, но довольно торжественно благодаря вступлению.

Мне выстроили прекрасную студию, никакого сравнения с простой трибуной у Визгюра. Ее сделали по образцу “Волчьего логова”. Это был компромисс. Я вначале предложил Оберзальцберг, но дама Беллини сочла, что это выглядит чересчур весело и симпатично, и предложила фюрербункер, в результате мы сошлись на “Волчьем логове”. Я даже съездил туда вместе с производственным отделом, скорее из любопытства, потому что, естественно, мог по памяти детально нарисовать весь комплекс внутри и снаружи, включая личный состав. Но дама Беллини не без основания хотела, чтобы производственный отдел набрался впечатлений непосредственно на месте.

Я считал само собой разумеющимся, что русские стерли с лица земли все свидетельства нашего прошлого, расположенные в их зоне влияния, но против железобетона Организации Тодта у них, конечно, не было ни малейшего шанса. Пришлось даже оставить зенитные башни в Вене, потому что их просто-напросто невозможно было взорвать. Конечно, можно было бы до самой крыши набить эти наземные бункеры тротилом, но шельма Таммс гениальным образом установил их ровно в центре жилых районов. Так они и стоят, внушительно мрачные памятники немецкой крепостной архитектуры.

Зато поляки устроили из “Волчьего логова” какой-то увеселительный парк, прямо сердце заболело при виде той равнодушной наивности, с которой любой тупой невежа шастает по территории. Нет ни следа необходимой серьезности, уж если выбирать, то мне больше по душе информационные центры, которые сейчас всюду понастроили. Конечно, там народу промывают мозги, но, по крайней мере, корректно изображается серьезность нашего движения и его цель, даже включая еврейскую проблематику. Понятно, что нынешние “преобразователи мира” красят все в свой цвет, однако для верности они еще везде добавляют: мол, наша политика была “человеконенавистнической”. Геббельса на них нет! Он бы сразу все это вычеркнул со словами: “Если вам приходится вставлять подобные определения, значит, у вас негодный текст. Когда текст хорош, у читателя после него в голове остается лишь одна мысль: какое же человеконенавистничество! Тогда и только тогда он поверит, что понял все сам!”

Милый Геббельс. Как я любил его детей, они были самыми хорошенькими в фюрербункере!

Итак, “Волчье логово”. У них тут теперь отель, в столовой каждый день мазурская кухня, а рядом тир для стрельбы из пневматического ружья, в общем и целом – жалкое зрелище. Если б мне предложили управлять данным заведением, я бы положил наше оригинальное оружие: винтовка G43, пистолет Vis.35, люгер, армейский вальтер или вальтер PPK[69], хотя нет, лучше без PPK, а то при мысли о старом добром РРК всегда начинаются досадные головные боли. Нужно бы проконсультироваться с врачом, хотя в последнее время мне это дается нелегко. Раньше-то было удобно, когда Тео Морелль всегда был под рукой. Геринг его не любил, но Геринг не во всех отношениях был светлой головой.

Я подождал, пока аплодисменты совсем затихнут, что постоянно выливалось в соревнование по крепости нервов между каналом, публикой и мной, потому что мне нужна была абсолютная тишина. А я до сих пор умел успокоить любую публику.

– Фолькс-

геноссе!

Мы знаем:

нация живет своей землей.

Земля —

это ее жизненное пространство. Но в каком состоянии сегодня эта земля?

“Канцлерша”

говорит:

мол, в великолепном.

Ну-ну.

Раньше в этой стране считалось высшей похвалой, когда говорили: здесь можно есть с земли.

И где же, хочу спросить я эту

“канцлершу”,

желаете вы поесть с земли?

Я до сих пор жду ответа, ведь даже “канцлерша” знает:

немецкая земля отравлена ядом крупного капитала, международных финансовых магнатов!

Немецкая земля полна мусора, немецкому ребенку нужен высокий стул, чтобы расти здоровым, немецкий мужчина, немецкая женщина, немецкая семья забираются как можно выше, в высотные дома, маленькая немецкая собачка по имени Штруппи или, может, Шпицль своей нежной лапкой может наступить на пивную пробку, полизать диоксин и умереть в ужасных муках и судорогах!

Бедный, бедный

Штруппи.

И все это на земле, с которой желает есть наша

“канцлерша”.

Ну так приятного аппетита!

Наш сегодняшний гость – эксперт по немецкой земле.

Зеленый политик

Ренате Кюнаст.

Ее провел в студию рослый ординарец по имени Вернер, блондин с прекрасными манерами, и хотя на лице дамы явно читалась неприязнь к его форме, но в ее мимике скользило определенное признание его физических достоинств. Женщина остается женщиной.

Эта идея родилась тоже у Завацки. В рядах “Флешлайт” появилось мнение, что мне нужен ассистент.

– Это важно, – сказал тогда Зензенбринк. – Это даст вам возможность обращаться к третьему человеку. Если гость вялый, если реплика провисает, то вы не останетесь наедине с публикой.

– Значит, я могу спихнуть вину на другого?

– Как бы да.

– Я не согласен. Фюрер делегирует задачи, но не ответственность.

– Но фюрер и не станет сам открывать дверь, когда звонят, – вставила дама Беллини. – А гостей у вас будет более чем достаточно.

Это было верно.

– Раньше-то у вас тоже был какой-нибудь ассистент? Кто у вас открывал дверь? – Она осеклась и добавила: – То есть не у вас. А у Гитлера.

– Ладно, ладно, – ответил я. – Кто открывал дверь? Наверное, Юнге. Или, под конец, кто-то из людей Шедле…

– Господи, – вздохнул Зензенбринк, – да их ни одна собака не знает.

– Ну а вы что думали? Что мне лично Гиммлер по утрам гладил форму?

– Его-то хоть знают!

– Не надо усложнять, – осадила нас Беллини. – Вы же назвали сейчас не просто мелкого эсэсовца, а… этого… Шубли?

– Шедле.

– Вот именно. Заменим его. И поднимемся на этаж повыше. Это ж чисто символически.

– Ну хорошо, – сказал я, – так мы дойдем до Бормана.

– До кого? – переспросил Зензенбринк.

– Борман! Мартин! Рейхсляйтер!

– Никогда не слышал.

Я уже был готов высказать ему все, что думаю, но это пресекла дама Беллини.

– Ах, какие у вас богатые познания, – запела она мне, – прекрасно, что вы знаете все детали, на такое никто больше не способен! Но если нам нужна широкая аудитория и действительно высокий рейтинг, – тут она весьма кстати сделала небольшую паузу, – то придется выбрать ассистента из очень узкого круга. Давайте посмотрим реалистично: мы можем взять Геббельса, Геринга, Гиммлера, может, еще Гесса…