Читаем без скачивания Иосиф Сталин – беспощадный созидатель - Борис Соколов

В «Кратком курсе» истории ВКП(б), писавшемся под наблюдением Сталина, коллективизация была названа революцией, которая «была произведена сверху, по инициативе государственной власти, при прямой поддержке снизу со стороны миллионных масс крестьян (те, кто не поддерживали, – передохли с голоду. – Б. С.), боровшихся против кулацкой кабалы, за свободную колхозную жизнь».

В период очередного «обострения классовой борьбы» – коллективизации и экспроприации крестьянства, подавления связанных с ним национальных культур, разумеется, было неудобно признаваться в симпатиях к национальной государственности. Здесь, наоборот, требовалось продемонстрировать западной леволиберальной интеллигенции свою приверженность интернациональным социалистическим ценностям и благу рабочего класса – самого передового класса современности. Вот когда в конце 30-х годов в воздухе запахло порохом, Сталин сместил акцент в сторону патриотических ценностей. Тогда были востребованы многие герои русской истории, в том числе и Петр Великий, родство с которым в беседе с Людвигом Сталин еще решительно отрицал.

А 28 января 1929 года на встрече с американским бизнесменом Кэмпбеллом Сталин утверждал: «Каждый период в национальном развитии имеет свой пафос. В России мы имеем теперь пафос строительства. В этом ее преобладающая черта теперь. Этим объясняется, что мы переживаем теперь строительную горячку. Это напоминает о периоде, пережитом ССШ (Североамериканскими Соединенными Штатами. – Б. С.) после гражданской войны. В этом основа и возможность технико-промышленной и торговой кооперации с ССШ». Вскоре грянул мировой финансовый кризис, особенно больно ударивший по Соединенным Штатам. В результате Сталин получил возможность по дешевке покупать американское промышленное оборудование и заполучить для его монтажа первоклассных американских инженеров, которые в условиях массовой безработицы были рады любой работе.

В феврале 1930 года Сталин позволил наградить себя вторым орденом Красного Знамени «за огромные заслуги на фронте социалистического строительства». Иосиф Виссарионович с собственными наградами и званиями не перебарщивал, до брежневского «звездопада» ему было далеко, но все же время от времени ордена и иные регалии на себя возлагал. Этим он принципиально отличался от Гитлера, который так и не позволил ни разу наградить себя в бытность канцлером и президентом.

На первом Всесоюзном съезде колхозников-ударников 19 февраля 1933 года Сталин открыл нехитрый рецепт счастливой жизни на селе: «Чтобы стать колхозниками зажиточными, для этого требуется теперь только одно – работать в колхозе честно, правильно использовать тракторы и машины, правильно использовать рабочий скот, правильно обрабатывать землю, беречь колхозную собственность». Он забыл еще добавить: надо было еще не умереть с голода. А беречь собственность колхозов колхозникам предписывал драконовский закон от 7 августа 1932 года, прозванный в народе «законом о колосках». Сбор колосков на колхозном поле приравнивался к хищению социалистической собственности и карался заключением в лагерь на срок до 10 лет или, при отягчающих обстоятельствах, высшей мерой социальной защиты – расстрелом. А без «кражи» колхозных запасов колхозникам, частенько получавшим на трудодни лишь галочки в табеле, порой было не выжить.

Коллективизация, в основном завершившаяся в 1934 году, позволила Сталину завершить процесс социальной унификации советского общества. В результате крестьянство было деклассировано, лишено возможности сопротивляться любым, самым диким и абсурдным мероприятиям власти. Колхозники нужны были диктатору только как поставщики почти дармовой сельскохозяйственной продукции и как пушечное мясо во время войны. Наиболее активные и непокорные из крестьян были расстреляны во время подавления стихийных бунтов, сгинули в ссылках и концлагерях, наконец, просто погибли от голода. Показательно, что на Украине закон от 6 декабря 1932 года предусматривал занесение в «черный список» тех деревень, жителей которых признавали виновными в саботаже и диверсии (а таковыми считалось сокрытие зерна). В этих деревнях немедленно закрывались государственные и кооперативные магазины и изымались их запасы. Здесь запрещались все виды торговли и кредитования, производился немедленный возврат всех прежних долгов, а также осуществлялась чистка от всех «чуждых элементов» и «саботажников». Аналогичные меры применялись в России и других союзных республиках. Голод 1932–1933 годов был хорошо организован и направлен в первую очередь против тех, кто сопротивлялся коллективизации. Например, уже к 15 декабря 1932 года на Украине в «черный список» попали все деревни 88 районов из 358.

С 26 января по 10 февраля 1934 года состоялся съезд победителей – XVII съезд партии, после которого раскаявшийся Бухарин был назначен редактором газеты «Известия», и другие раскаявшиеся оппозиционеры получили второстепенные номенклатурные должности. Сталин играл с ними, как кошка с мышкой.

С лета 1933 года многим в стране стало казаться, что наступила «оттепель», что период репрессий против оппозиционеров и казней тех, кто выступал против коллективизации, позади. Многие раскаявшиеся троцкисты возвращались из тюрем и лагерей. Но уже 13 мая 1934 года, всего через три месяца после общепримиряющего «съезда победителей», арестовали поэта Осипа Эмильевича Мандельштама. При обыске были найдены стихи «О кремлевском горце».

Мы живем, под собою не чуя страны,Наши речи за десять шагов не слышны,А где хватит на полразговорца,Там припомнят кремлевского горца.Его толстые пальцы, как черви, жирны,А слова, как пудовые гири, верны,Тараканьи смеются усища,И сияют его голенища.

Еще до ареста это крамольное стихотворение Мандельштам читал ряду своих знакомых, в том числе Пастернаку. Борис Леонидович прямо сказал ему: «То, что вы мне прочитали, не имеет никакого отношения к литературе, поэзии. Это не литературный факт, но акт самоубийства, которого я не одобряю и в котором не хочу принять участие. Вы мне ничего не читали, я ничего не слышал и прошу вас не читать их никому другому». Но Мандельштам продолжал читать «Кремлевского горца» друзьям и знакомым, среди которых, несомненно, были «стукачи».

Сталин позвонил Пастернаку. Разговор шел о Мандельштаме. Сталин спросил, какого мнения Пастернак об опальном поэте и почему он, Пастернак, не хлопочет за Мандельштама. Пастернак отвечал, что если бы он не хлопотал, то Сталин ничего бы не узнал об этом деле. Сталин до конца не выслушал ответ и повесил трубку, заметив, что если бы его друг попал в такое положение, он бы его защищал. Крайне расстроенный и недовольный собой, Борис Леонидович стал звонить в Кремль и просил соединить его со Сталиным. Но ответ был один: «Сталин занят»…

На многих писателей и поэтов у НКВД имелся компромат. На того же Пастернака, автора революционных поэм «Девятьсот пятый год» и «Лейтенант Шмидт», которого и в СССР, и на Западе нередко называли «первым советским поэтом». Бухарин на 1-м Съезде советских писателей охарактеризовал Пастернака, наряду с Тихоновым, Сельвинским и «отчасти» Асеевым, «поэтом очень крупного калибра», хотя и признал, что Борис Леонидович «является поэтом, наиболее удаленным от злобы дня, понимаемой даже в очень широком смысле. Это поэт – песнопевец старой интеллигенции, ставшей интеллигенцией советской. Он безусловно приемлет революцию, но он далек от своеобразного техницизма эпохи, от шума битв, от страстей борьбы».

Зато Пастернаку крепко попало в докладе В.П. Ставского на общегородском собрании московских писателей, посвященном принятию советской Конституции. Попало за положительный отзыв в кулуарном разговоре об Андре Жиде. 9 января 1937 года в спецсправке секретно-политического отдела НКВД о настроениях среди писателей отмечалось: «В своей критике поведения Пастернака Ставский указал на то, что в кулуарных разговорах Пастернак оправдывал А. Жида.

Б. Пастернак (рассказывая об этом кулуарном разговоре с критиком Тарасенковым): «…Это просто смешно. Подходит ко мне Тарасенков и спрашивает: «Не правда ли, мол, какой Жид негодяй».

А я говорю: «Что мы с вами будем говорить о Жиде. О нем есть официальное мнение «Правды». И потом, что это все прицепились к нему – он писал, что думал, и имел на это полное право, мы его не купили».

А Тарасенков набросился: «Ах, так, а нас, значит, купили. Мы с вами купленные».

Я говорю: «Мы – другое дело, мы живем в стране, имеем перед ней обязательства».

Чекистам особенно не понравилось, что многие из писателей поддержали Пастернака:

Всеволод Иванов: «Ставский, докладывая о съезде (съезде Советов, на котором была принята новая конституция. – Б. С.), в общем сделал такой гнетущий доклад, что все ушли с тяжелым чувством. Его доклад политически неправилен. Он ругал всех москвичей, а москвичи – это и есть советская литература. И хвалил каких-то неведомых провинциалов. Ставский остался один. Писатели от него отворачиваются. То, что на собрании демонстративно отсутствовали все крупные писатели, доказывает, как они относятся к Ставскому и к союзу… Выходка Пастернака не случайна. Она является выражением настроений большинства крупных писателей».