Читаем без скачивания Иосиф Сталин – беспощадный созидатель - Борис Соколов

В стихотворении «Эпизод» целомудренных партийцев возмутил рассказ автора о минутах интимной близости, в промежутке между боями, с девушкой с Кубани. По иронии судьбы, Г.Ф. Александров в 1955 году полетел со всех партийных и государственных постов (а был он тогда министром культуры) и отправлен в ссылку в Минск зав. сектором в местный Институт философии за то, что посещал подпольный бордель. В стихотворении же «России» гнев вызвали, по всей вероятности, следующие строки:

Взлетел расщепленный вагон!Пожары… Беженцы босые…И снова по уши в огоньВплываем мы с тобой, Россия.

Люблю, Россия, птиц твоих:Военный строй в гусином стане,Под небом сокола стояньеВ размахе крыльев боевых,И писк луня среди жнивьяВ очарованье лунной ночи,И на невероятной нотеСамоубийство соловья.

Люблю стихию наших масс:Крестьянство с философской хваткой,Станину нашего порядка —Передовой рабочий классИ выношенную в боюИнтеллигенцию мою —Все общество, где мир впервыеРешил вопросы роковые.

Тут можно было усмотреть намек на смерть поэзии тогда, когда предпочтительнее военный строй. Плюс столь нелюбимая инстанциями неприглядная картина беженцев. А в строках о любви к «стихии масс» и «философской хватке крестьянства», равно как и о «рабочем классе – станине» при желании можно было почувствовать рифмованное издевательство над истматом.

Так или иначе, но 10 февраля 1944 года, перед тем, как принять постановление, Сельвинского вызвали «на ковер» – в секретариат ЦК. Заседание вел Маленков. Вот как оно отразилось в дневнике Ильи Львовича: «Выступление Маленкова, напоминающее допрос, не предвещало ничего хорошего: «Кто этот урод?.. Вы нам тут бабки не заколачивайте. Скажите прямо и откровенно: кто этот урод? Кого именно вы имели в виду? Имя!» – «Я имел в виду юродивых» – «Неправда, – покрикивает Маленков. – Умел воровать, умей и ответ держать!» Сельвинский решил, что его судьи «имеют в виду Сталина: лицо его изрыто оспой, мол, русский народ пригрел урода» (к тому же у Иосифа Виссарионовича одна рука сухая!). Так это, или Илье Львовичу подобное опаснейшее соображение, что вождь усмотрел в «уроде» намек на самого себя, лишь со страху пришло в голову, сказать трудно. Может быть, Маленков здесь болел лишь за русский народ, в составе которого, оказывается, имеется немало уродов. Но самый драматический момент настал, когда в комнату вошел Сталин, по словам Сельвинского, «неизвестно как и откуда»: «Взглянул на меня: «С этим человеком нужно обращаться бережно, его очень любили Троцкий и Бухарин…» Я понял, что тону. Сталин уже удалялся. «Товарищ Сталин! – заторопился я ему вдогонку. – В период борьбы с троцкизмом я еще был беспартийным и ничего в политике не понимал». Сталин… подошел к Маленкову… И сказал: «Поговорите с ним хорошенько: надо… спасти человека»». Сельвинский еще легко отделался. Его лишь временно отстранили от престижной и хлебной, хотя и небезопасной работы военного корреспондента.

В докладе В.Н. Меркулова от 31 октября 1944 года так передана реакция Сельвинского на вызов на секретариат ЦК: «Я не ожидал, что меня вызовут в Москву для проработки. Стихотворение «Кого баюкала Россия» для меня проходящее. Я ожидал, что наконец меня похвалят за то, что я все же неплохо воюю. За два года получил два ордена и представлен к третьему (третий орден Сельвинский так и не получил. 22 февраля 1943 года он был награжден за свои «высоко патриотические» стихи и песни, которые пользовались популярностью среди бойцов, и за личное участие в двух наступлениях, орденом Красной Звезды, а 16 октября 1943 года, уже произведенный из старших батальонных комиссаров в подполковника, – орденом Отечественной войны I степени – за его стихи и очерки, популярные у бойцов, и за то, что «проявлял в трудной, тяжелой обстановке выдержку, стойкость, храбрость». Кроме того, Сельвинский, находившийся на фронте с августа 41-го, был дважды контужен и один раз тяжело ранен. – Б.С.).

Меня вызывали в ЦК, ругали не очень, сказали, что я молодой коммунист, ничего, исправлюсь. Я думаю, что теперь меня перестанут прорабатывать, не сразу, конечно, а через некоторое время…

Мне очень не везет уже 15 лет, со времени «Пушторга». Бьют и бьют. На особый успех я не надеюсь. Видно такова уж моя писательская биография».

Обобщая свои мысли о положении в советской литературе, Сельвинский говорит:

«Боюсь, что мы – наша сегодняшняя литература, как и средневековая – лишь навоз, удобрение для той литературы, которая будет уже при коммунизме.

… Сейчас можно творить лишь по строгому заказу и ничего другого делать нельзя…

На особое улучшение (в смысле свободы творчества) после войны для себя я не надеюсь, так как видел тех людей, которые направляют искусство, и мне ясно, что они могут и захотят направлять только искусство сугубой простоты».

Последнее время Сельвинский усиленно работает над исторической поэмой и заявляет о своем стремлении занять ведущее место в советской литературе».

Еще со времен Александра Блока поэты, благодаря тонкости и особой ранимости своей натуры, особо остро чувствовали нараставшее состояние творческой несвободы и даже пытались отразить свои чувства в стихах, надеясь, что сложность поэтической формы позволит обмануть цензуру. Иной раз это удавалось, и тогда крамольные книги стихов изымались из продажи специальными постановлениями партийных инстанций. Но авторов, за редкими исключениями, вроде Мандельштама, Васильева или Клюева, все-таки не репрессировали. Власть вполне устраивала ситуация, когда оппозиционно настроенные поэты молчали и зарабатывали на жизнь переводами, сценариями, журналистикой и прочей халтурой.

2 мая 1933 года на приеме в Кремле в честь участников первомайского парада Сталин произнес тост за Ленина: «Ленин не умер, он живет вместе с созданной им партией, вместе с созданной властью Советов. Кто мы такие – советская власть и партия большевиков? Нас считают большими людьми. Нет, мы все маленькие люди в сравнении с Лениным. Ленин организовал партию и пролетарскую революцию на одной шестой земного шара, которая потрясает весь мир. Он создал государство рабочей диктатуры из замухрышек в союзе с крестьянством и он заложил организацию власти Советов – Красную Армию, которой завидует теперь весь мир. Он первый революционер, который соединил слово с делом. Он первый пробил брешь. За диктатуру пролетариата, – за великого учителя, за Ленина».

И здесь же Сталин сказал доброе слово о русском народе: «Партия, руководящая миллионами людей, бросила лозунг «догнать и перегнать», и эти миллионы умирали за этот лозунг в ожесточенной борьбе… Этот лозунг смерти бывшей России, которая никого не догоняла, и сотни миллионов людей топтались на месте, никого не догоняя, в этом была смерть бывшей России способнейших людей. Оставляя в стороне вопросы равноправия и самоопределения, русские – это основная национальность мира, она первая подняла флаг Советов против всего мира. Русская нация – это талантливейшая нация в мире. Сравните русский и германский капитализм в смысле вооружения до Октября и сейчас у нас. Русских били все – турки и даже татары, которые 200 лет нападали, и им не удалось овладеть русскими, хотя они тогда были плохо вооружены. Если русские вооружены танками, авиацией, морским флотом – они непобедимы, непобедимы.

Но нельзя двигаться вперед плохо вооруженными, если нет техники, а вся история старой России заключается именно в этом. Но вот новая власть – власть Советов организовала и технически перевооружила свою армию – страну. Я знаю, что у нас еще много трудностей, я знаю, что мы их преодолеваем… я знаю, что не все гладко и сейчас, мы сделали так, чтобы нас никто не бил, никто не посмел бы бить, и мы сделаем так, чтобы этот год был последним годом, чтобы кое-кто перестал брюзжать по этому поводу. Знайте – что большевики слов даром на ветер не бросают. Год пройдет, и мы изживем наши трудности, мы заживем весело – бодро. За нашу военную технику! За авиаторов! За летчиков! Танкистов! За их безумную храбрость, но нам мало храбрости, надо владеть техникой, как гармонией, и драться надо техникой – подводным флотом!.. За руководителя и вождя Красной Армии! За лучшего ученика Ленина – Клима Ворошилова! Ура!»

Фактически Сталин уже в 1933 году взял на вооружение, по крайней мере, в выступлениях перед военной и политической элитой, русский патриотизм как один из главных инструментов создания массовой армии – именно то, что предлагал Троцкий еще в начале 20-х годов. А мысль о русских как о самой талантливейшей нации предвосхитила пресловутые «споры о русском приоритете» конца 40-х – начала 50-х годов.

Сталин еще до Гитлера воплотил в Советском государстве принцип «один народ, один вождь, одна партия». Никакой критики Сталина не допускалось даже в скрытой форме уже с конца 20-х годов. Государство фактически стало унитарным, федерализм окончательно превратился в фикцию, на «национал-уклонистов» обрушивались репрессии, а все национальности СССР считались частью единого советского народа, преодолевшего классовую и национальную рознь. Как отмечал уже в 1932 году идеолог панъевропеизма венгерский граф Роберт Куденхове-Калерги в книге «Большевизм и Европа» о Советском Союзе: «Там господствует одна воля, одно миросозерцание, одна партия, одна система. Весь Советский Союз – это одна-единственная плантация, все население – одна-единственная рабочая армия».