Читаем без скачивания Иосиф Сталин – беспощадный созидатель - Борис Соколов

Сталин еще до Гитлера воплотил в Советском государстве принцип «один народ, один вождь, одна партия». Никакой критики Сталина не допускалось даже в скрытой форме уже с конца 20-х годов. Государство фактически стало унитарным, федерализм окончательно превратился в фикцию, на «национал-уклонистов» обрушивались репрессии, а все национальности СССР считались частью единого советского народа, преодолевшего классовую и национальную рознь. Как отмечал уже в 1932 году идеолог панъевропеизма венгерский граф Роберт Куденхове-Калерги в книге «Большевизм и Европа» о Советском Союзе: «Там господствует одна воля, одно миросозерцание, одна партия, одна система. Весь Советский Союз – это одна-единственная плантация, все население – одна-единственная рабочая армия».

Кстати сказать, на кремлевском приеме в честь железнодорожников 30 июля 1935 года советский вождь прямо назвал Гитлера «талантливым человеком», что, тем не менее, не помешало генсеку испытывать к фюреру лютую ненависть, особенно после того, как Гитлер осуществил внезапное и вероломное нападение на СССР.

А ведь этот талантливый человек сделал для Сталина, сам того не сознавая, очень много. Думаю, Иосиф Виссарионович не случайно через Коминтерн в конце 20-х и в 30-е годы ориентировал германских коммунистов против социал-демократов, а не против национал-социалистов в качестве главного врага, что облегчило победу Гитлера. Сталин наверняка оценил взрывное значение программы Гитлера для Версальской системы. С его приходом к власти Германия твердо встала на путь, ведущий ко Второй мировой войне. Но Сталину только того и нужно было. В содружестве с Гитлером он ликвидировал пояс лимитрофов, а затем выступил в качестве спасителя Запада от германской агрессии. Правда, Иосиф Виссарионович рассчитывал, что ему удастся напасть на Гитлера прежде, чем фюрер нападет на него, но тут уж просчитался. Что, однако, не изменило конечный итог войны.

В отличие от политической, семейная жизнь приносила Сталину одни неприятности. В 1926 году Надежда во время одной из ссор забрала детей и грозила разводом, но потом все-таки решила сохранить семью. А 9 апреля 1928 года Иосиф с возмущением писал Надежде Аллилуевой в связи с попыткой самоубийства старшего сына, которую он расценил не более чем игру на публику: «Передай Яше от меня, что он поступил, как хулиган и шантажист, с которым у меня нет и не может быть больше ничего общего. Пусть живет, где хочет и с кем хочет». Сталин не принимал жену сына. Между тем Яков действительно страдал комплексом самоубийства. Не чем иным, как замаскированным самоубийством, была его гибель в концлагере Заксенхаузен в 1943 году: Яков сознательно зашел в запретную зону, чтобы спровоцировать часового на роковой выстрел.

Светлана Аллилуева утверждает, что Яков очень хорошо относился к ее матери, так же, как и она к нему: «Старший брат мой Яша был моложе мамы только на семь лет. Она очень нежно к нему относилась, заботилась о нем, утешала его в первом неудачном браке, когда родилась дочка и вскоре умерла. Мама очень огорчилась и старалась сделать жизнь Яши возможно более сносной, но это было вряд ли возможно, так как отец был недоволен его переездом в Москву (на этом настоял дядя Алеша Сванидзе), недоволен его первой женитьбой, его учебой, его характером – словом, всем.

Должно быть, на маму произвела очень тягостное впечатление попытка Яши покончить с собой. Доведенный до отчаяния отношением отца, совсем не помогавшего ему, Яша выстрелил в себя у нас в кухне, на квартире в Кремле. Он, к счастью, только ранил себя, – пуля прошла навылет. Но отец нашел в этом повод для насмешек: «Ха, не попал!» – любил он поиздеваться. Мама была потрясена. И этот выстрел, должно быть, запал ей в сердце надолго и отозвался в нем…

Яша очень любил и уважал мою маму, любил меня, любил маминых родителей. Дедушка и бабушка опекали его как могли, и он уехал потом в Ленинград и жил там на квартире у дедушки, Сергея Яковлевича».

Несмотря на кажущуюся душевную хрупкость, выразившуюся в попытке покончить с собой, Яков Джугашвили обладал твердой волей и имел мужество перечить отцу, оба раза женившись против его воли. А Иосиф Сталин терпеть не мог, если кто-нибудь ему не подчинялся, тем более – старший сын. Отсюда – нараставшее отчуждение между Яковом и отцом, остановить которое Надежда Сергеевна оказалась не в состоянии.

Вот Василий рос избалованным, отцу старался никогда не перечить, обещал все его требования выполнить, исправиться, взяться за ум. Правда, обещаний, как правило, не выполнял. Тем не менее Сталин сына любил, хотя и меньше, чем дочь, которую ласково называл «Сетанкой-хозяйкой». Но времени заниматься воспитанием детей у генсека абсолютно не было. Он весь был поглощен работой, борьбой за единоличную власть, а позднее – деятельностью по укреплению своей власти и реализацией грандиозных планов коренной ломки страны и мира. А семья для Сталина всегда оставалась на втором плане и играла сугубо подчиненную роль. Жена, по мысли Иосифа Виссарионовича, должна была прежде всего обслуживать его в быту, дабы он не отвлекался на бытовые мелочи от своих великих свершений.

Тем не менее теплые чувства к Надежде Иосиф, несомненно, испытывал. Хотя в их переписке они практически не проявились. Дальше «целую крепко» Иосиф в письмах не заходил. Вместе с тем, родственники второй жены еще при ее жизни раздражали Иосифа. 16 сентября 1929 года он с возмущением писал Надежде: «Оказывается, мое первое письмо (утерянное) получила в Кремле твоя мать. До чего надо быть глупой, чтобы получать и вскрывать чужие письма».

Переписка с Надеждой приоткрывает нам сталинский быт, доказывает, что генсеку не чужды были простые человеческие чувства и радости. Так, отдых на Кавказе, на даче под Сочи, Сталину явно нравился. 29 августа 1929 года он с удовлетворением сообщал жене: «Я успел уже принять две ванны. Думаю принять ванн 10. Погода хорошая. Я теперь только начинаю чувствовать громадную разницу между Нальчиком и Сочи в пользу Сочи. Думаю серьезно поправиться».

На отдыхе Сталин изучал иностранные языки. Об этом можно судить, в частности, по тому, что в письме от 5 сентября 1930 года в Сочи жена сообщала, что не могла найти просимого супругом самоучителя английского языка.

Надежду, повторю, Сталин любил скупой любовью диктатора. 24 сентября 1930 года он писал ей: «Попрекнуть тебя в чем-либо насчет заботы обо мне могут лишь люди, не знающие дела. Такими людьми и оказались в данном случае Молотовы. Скажи от меня Молотовым, что они ошиблись насчет тебя и допустили в отношении тебя несправедливость. Что касается твоего предположения насчет нежелательности твоего пребывания в Сочи, то твои попреки так же несправедливы, как несправедливы попреки Молотовых в отношении тебя».

В письме от 6 октября 1930 года Надежда сообщала Иосифу: «А в Москве уже вьюга снежная. Сейчас кружит вовсю. Вообще, погода очень странная, холодно. Бедные москвичи зябнут, т. к. до 15.X. Москвотоп дал приказ не топить. Больных видимо-невидимо. Занимаемся в пальто, так как иначе все время нужно дрожать». Но, судя по всему, жена Сталина ревновала. Ибо писала дальше: «О тебе я слышала от молодой интересной женщины, что ты выглядишь великолепно, она тебя видела у Калинина на обеде, что замечательно был веселый и тормошил всех, смущенных твоей персоной. Очень рада» (в последней фразе можно усмотреть иронию).

12 сентября 1931 года Надежда вновь жаловалась на московский холод и замечала: «Москва выглядит лучше, но местами похожа на женщину запудривающую свои недостатки, особенно во время дождя, когда после дождя краска стекает полосами. В общем, чтобы Москве дать настоящий желаемый вид, требуется, конечно, не только эти меры и не эти возможности, но на данное время и это прогресс».

Иосиф любил Надежду. Но и постоянно подозревал ее. Так, 8 октября 1930 года он писал: «Ты что-то в последнее время начинаешь меня хвалить. Что это значит? Хорошо или плохо?» И тут же отвел ревнивые подозрения супруги: «Ты намекаешь на какие-то мои поездки. Сообщаю, что никуда (абсолютно никуда!) не ездил и ехать не собираюсь». Из письма Аллилуевой видно, что московские власти больше занимались показухой, на скорую руку перебелив фасады – так, что они не выдерживали даже хорошего дождя. Сталин, однако, как кажется, этой показухе верил. Во всяком случае, в ответном письме жене от 14 сентября 1931 года он вполне серьезно заключал: «Из твоего письма видно, что внешний облик Москвы начинает меняться к лучшему. Наконец-то!» Как тут не вспомнить монолог булгаковского Воланда о москвичах: «Горожане сильно изменились, внешне… как и сам город… Но меня интересует… гораздо более важный вопрос: изменились ли эти горожане внутренне?» Писатель словно заглянул в переписку Сталина и Аллилуевой. Сталин же, кажется, насчет перемены внутреннего мира москвичей к лучшему был настроен скептически.

В последнем из известных писем Н.С. Аллилуевой, датированном 29 сентября 1931 года, Сталин описал разыгравшуюся в Сочи бурю: «Был, как говорят здесь, «небывалый» шторм. Два дня дула буря с бешенством разъяренного зверя. На нашей даче вырвано с корнями 18 (восемнадцать) больших дубов. 3 (три) дуба – великана перед самой дачей на горе (на Пузановке) вырвано с корнями. Температура почвы 28-го сентября упала до 4 градусов Реомюра. Теперь погода начинает выправляться, но печку приходится топить».