Читаем без скачивания Собачья голова - Мортен Рамсланд

— Займись-ка сестрой, — вечно повторял Аскиль, — она не может все время сидеть дома.

В прежнее время Кнут и Анне Катрине были друзьями — водой не разольешь. Своими выходками, инициатором которых всегда был Кнут, они доводили Бьорк до бешенства, но постепенно, когда он стал интеллектуально превосходить ее, их отношения превратились в запутанную сеть взаимных услуг, секретов от родителей и всяческих обещаний, звучавших так заманчиво, что Анне Катрине начинала пускать слюни от восторга. Кнут много раз обещал ей, что, когда станет моряком, возьмет ее с собой в плаванье, покажет ей джунгли и тропические пляжи, а она будет весь день сидеть в шезлонге на палубе и пить морс. И в качестве благодарности за обещанные златые горы она убирала его комнату и ничего не говорила родителям о его очередных проделках, а иногда и брала на себя какую-нибудь его вину. Однако в последнее время он чувствовал, что за все обещания ему приходится расплачиваться, а какая радость от того, что она вечно за ним таскается? Ей скоро исполнится восемнадцать, и очень неприятно повсюду ходить с глупой толстухой.

— Отвяжись! — орал Кнут, когда она выбегала вслед за ним на улицу. — Сиди дома!

Посасывая большой палец, волоча за собой старую потрепанную куклу, косолапо переставляя ноги, которые с трудом несли ее уже почти восьмидесятикилограммовый вес, Анне Катрине недоверчиво поглядывала на младшего брата. И неважно, сколько раз он прогонял ее, — она все равно никак не могла с этим смириться.

— Ты должен… папа говорит! — протестовала она, словно ссылаясь на какой-то высший порядок, с которым нельзя спорить, но Кнут лишь отвечал:

— Да мне наплевать, дура ты набитая. — Он залезал на велосипед, стискивал зубы и уезжал, оставляя Анне Катрине на тротуаре одну с обиженным лицом, а потом, почти в километре от дома, видел красный кирпичный домик, и это отвлекало его от мыслей о сестре. Но девочку, которая тут жила, не всегда можно было встретить на улице. «Если бы у меня был хромированный рожок!» — думал он и отправлялся дальше в порт, чтобы посмотреть, не пришли ли какие-нибудь новые суда. Когда Кнут собирался ехать в порт, свой коричневый велосипед он оставлял дома. Вместо него он брал какой-нибудь другой. Кража велосипедов всегда щекотала ему нервы, и однажды Аскиль поймал его на этом. Кнут знал, что если бы отец был трезв, то, может быть, ничего бы и не случилось, но от Аскиля несло за километр. Он в ярости прокричал: «Может, Кнут думает, тут подарки раздают», — при этом вцепившись в короткие волосы за ушами сына.

— Может, ты меня просто ударишь? — кричал Кнут в лицо отцу. — Может, например, сломаешь мне нос?

Кнут так никогда и не смог забыть историю с лесным пожаром, которая закончилась сломанным носом. Отец может вот так просто взять — и палкой сломать своим детям нос. И к тому же всегда врет. Сколько раз он обещал, что, когда будут спускать на воду новые суда, возьмет его с собой на верфь, и сколько раз он отменял поход в последний момент, заявляя: «В следующий раз, сегодня у меня нет сил». «Так что мой отец еще и человек, у которого никогда ни на что нет сил», — думал Кнут в тот день, когда в тринадцатилетнем возрасте оказался в велосипедном магазине на Скибхусвай и стал изучать длинный ряд сверкающих велосипедных рожков. Продавец уже дважды спросил, чем ему помочь, и оба раза Кнут отвечал: «Ничем». Продавец по классификации Кнута относился к разновидности учителей, Кнут это сразу понял, а откуда у него появилась такая привычка делить людей на разновидности, никому не известно. «Такие вот учителя всюду суют свой нос», — думал он, поглаживая пальцем хромированный рожок, и внезапно — он и сам не мог бы объяснить, как это произошло, — схватил рожок и бросился вон из магазина, а продавец побежал за ним. Кнут как угорелый домчался до церкви Фреденс, потом запетлял по узким дорожкам и наконец исчез через дыру в изгороди, которую продавец не заметил. «Бип-бип!» — раздавалось полчаса спустя, а на ржавом руле сиял, как прекрасная драгоценность, рожок. — «Бип-бип!». «Когда-нибудь я украду совершенно новый велосипед», — подумал Кнут, катаясь вокруг красного кирпичного здания, и наконец увидел в отдалении девочку.

— Когда я стану взрослым и буду сам все решать, я приеду и заберу тебя, — прокричал Кнут, а девочка недоверчиво посмотрела на него и спросила:

— А кто тебе сказал, что я этого захочу?

— Ладно, — ответил Кнут, — потом захочешь.

Девочка была на два года его моложе, и Кнут представлял, как он входит в незнакомый порт, а она, стоя на причале, не сводит с него восхищенных глаз. Мечтал он и о татуированном члене, который он достанет из штанов, когда девочка поднимется на борт. Пока что, с помощью линейки Аскиля, он намерил лишь тринадцать сантиметров — при полной эрекции, но все впереди, думал он, теперь у меня, во всяком случае, есть рожок, такие вот мысли крутились у него в голове, когда он позже, вернувшись домой, увидел, как двое полицейских и возмущенный продавец разговаривают с Аскилем возле сарая.

— Вот он! — закричал продавец, указывая на преступника. Кнут развернулся, а Аскиль заорал:

— Иди-ка сюда, воришка, иди сюда быстро!

— Кто бы говорил! — прокричал Кнут, убегая от них. — Загляните лучше в сарай!

Но никто из полицейских не посчитал необходимым заглядывать в сарай. В конце концов, речь шла всего лишь о жалком хромированном рожке, и все видели его на проржавевшем велосипеде преступника. Кнут поехал к порту. По пути ему снова встретилась девочка, и он прокричал:

— Я обязательно приеду, не сомневайся.

Она высунула розовый язык, демонстрируя тем самым отвращение к его словам.

— И тогда я поцелую твой язык! — прокричал Кнут, направляясь в порт. Начинался дождь, и его все больше и больше охватывало отчаяние. Что он скажет, когда вернется домой?

«И какого черта я взял этот рожок, — ругал он себя, спрятавшись от дождя под навесом, — меня и так никогда в покое не оставляют». Ему казалось, что Аскиль все детство неусыпно следил за ним. Отец совал свой нос повсюду, врывался без стука в комнату, в которой он жил вместе с сестрой, рылся в его вещах и распахивал дверь в ванную настежь, не чувствуя уважения к личной жизни других людей или, например, не думая, что может застать сына без штанов, измеряющего линейкой длину своего возбужденного члена. «Хе-хе», — произнес тогда Аскиль.

«Я больше не вернусь домой», — думал Кнут, но когда он позднее, набравшись смелости, спросил первого попавшегося капитана судна, нельзя ли переночевать у него на борту, тот взглянул на него покрасневшими глазами и воскликнул:

— Ты что, парень, думаешь, я тут гостиницу держу?

Одежда промокла, мысли путались, хромированный рожок смеялся ему в лицо, и, когда промокший насквозь Кнут наконец-то снова тихонько прокрался в дом на Тунёвай, уже совсем стемнело.

«Идиотски улыбаясь», — как сказал Аскиль, пребывавший в скверном расположении духа из-за одной мелкой неприятности в тот день. Направляясь в центр города, он остановился перед маленькой багетной мастерской и застыл, разглядывая витрину. Мастерская был знаменита своей старинной техникой изготовления багетов, и Аскилю страшно захотелось заказать рамы для нескольких картин, и тут он неожиданно заметил, что по другую сторону витрины стоит человек, который разглядывает его. Мгновение спустя дверь открылась, и долговязый мужчина, очевидно, владелец магазина, вышел на улицу.

— Вы когда-нибудь бывали в Германии? — спросил он, и Аскиль, который не терпел никаких упоминаний о Германии, даже и о беззаботных увольнительных на берег в немецких портах перед войной, торопливо произнес:

— Нет, что вы, никогда.

— Вот как, — произнес долговязый хозяин мастерской, казавшийся чрезвычайно растерянным: говорил он как-то странно, как-то бессистемно, запинался, словно ему приходилось заново изобретать каждое произнесенное слово, — значит, я ошибся.

«Может, он тоже был в лагере? — думал Аскиль по пути домой. — Может, он что-то обо мне знает?»

Сказать, что встреча с долговязым человеком взбудоражила Аскиля, — значит, ничего не сказать. По пути домой он заглянул в «Корнер», где выпил подряд шесть рюмок водки, а потом отправился дальше — по-прежнему с ощущением надвигающейся катастрофы. И когда, добравшись до дома, увидел у сарая двух полицейских, у него не осталось никаких сомнений в том, что ему пришел конец: прошлое настигло его, и он мгновенно представил себе заголовки завтрашних газет: «Военный преступник разоблачен через 25 лет. Убил своего товарища голыми руками».

Каково же было его облегчение, когда он понял, что речь идет лишь о дурацком рожке! Дедушке хотелось рассмеяться прямо в лицо полицейским и продавцу, но вскоре появился на велосипеде Кнут, и мало того, что он не послушался, так он еще и стал намекать на ворованные велосипеды, стоящие в сарае. Неприятная история, что он вообще возомнил о себе? И может быть, это лишь вопрос времени, скоро полицейские снова окажутся у его дверей, уже с более серьезными обвинениями, например, в организованной краже велосипедов, умышленном убийстве…