Читаем без скачивания Собачья голова - Мортен Рамсланд

Уверившись в том, что мать на небесах живет весело, она, преисполнившись оптимизма, продолжала разбирать фотографии, но вскоре обратила внимание на некоторые печальные изменения: фигуры застывали в унынии, лица исказились — и особенно часто повторялся следующий сюжет: Элизабет в компании плачущих ангелов. В чем причина несчастий, она ни минуты не сомневалась: мать страдает на небесах, потому что дом оккупировала вредная экономка. В последнее время Лайла начала обращать внимание на тихое поскрипывание в доме поздним вечером, и, решив отстаивать интересы матери на земле, она, когда все гасили свет, стала тихонько выбираться из кровати. Вначале она не замечала ничего необычного, но однажды вечером вдруг услышала скрип двери экономки. Забравшись под стол, Лайла увидела, как — в прозрачной ночной рубашке, светящейся в лунном свете, — по лестнице спускается Лилиан, пританцовывая, словно девушка-эльф. Ужасное зрелище — и в первую очередь само превращение, которое претерпела вообще-то обычная экономка, — лишили Лайлу мужества. Вместо того чтобы загородить ей дорогу, она лишь еще глубже забралась под стол и с замиранием сердца стала наблюдать, как экономка-эльф улыбнулась себе в зеркале, а потом прокралась в спальню Ханса Карло — занять то место, которое когда-то принадлежало матери.

С этого дня экономка начала не просто действовать Лайле на нервы. Она стала смертельным врагом, и Лайла делала все, чтобы скомпрометировать ее в глазах отца. Поворачивала ручку на газовой плите до максимума, чтобы обед пригорел. Подсыпала краску в корыто с бельем, стоило Лилиан отлучиться на минутку. Засовывала кнопки ей в туфли, а однажды, когда отец пригласил несчастную экономку в кино, нашла в аптечке баночку со слабительным, измельчила семь таблеток и всыпала их в кофе Лилиан. Результат можно было предвидеть: парочка вернулась домой посреди сеанса, Ханс Карло был слегка смущен, а красная как рак Лилиан бросилась в ванную, где стала срывать с себя платье с криками: «Я умру со стыда!» В тот же вечер Лайла спустилась в подвал, чтобы изучить размытые водой фотографии, и обратила внимание на некоторые положительные изменения в небесной жизни матери: выглядела она повеселее, ангелы тоже радовались, но, как и всякий раз, когда она выкидывала какой-нибудь номер, веселье длилось недолго. Потом снова возвращались уныние и слезы, и со временем ни кнопки, ни слабительное, ни тайные проклятия не смогли предотвратить катастрофу. Через два года после смерти Элизабет Ханс Карло сообщил, что снова собирается жениться и что у Лайлы будет новая мама.

— Я понимаю, это нелегко, — сказал он с сочувствием и добавил уже без всякого сочувствия: — но тебе придется смириться с тем, что надо называть ее мамой.

— Ну уж нет! — закричала Лайла.

В предшествующие свадьбе недели, изучая жизнь матери среди ангелов, Лайла становилась свидетелем душераздирающих сцен: великое отчаяние, скорбь и скрежет зубовный. Когда настал день свадьбы, то ее стойкость была совершенно сломлена участием в небесных сценах, и после нескольких часов жесткого давления она наконец обратилась к экономке так, как от нее ожидали. Но никто не смог заставить ее отказаться от того маленького слова, которое она в знак протеста вставила перед выпрошенным у нее признанием в любви. «Ну скажи же», — настаивали гости, и Лайла сжала зубы и прошептала: «Поздравляю… фру мама».

Так вот и возникло обращение «фру мама», которое позднее для нас со Стинне превратилось во «фру бабушка». Молчаливая, немного грустная женщина, которая всегда приходила на семейные праздники и никогда не привлекала к себе особого внимания. Бездетная, похудевшая от постигших ее несчастий, она, как правило, рано уходила домой; мысленно она все время возвращалась к тем дням, когда все было иначе и она танцевала в доме дедушки, словно заколдованная девушка-эльф. И как это случается с какими-то историями, когда они становятся неотделимы от определенных людей, так и история о фру бабушке, которая наложила в штаны во время киносеанса, приклеилась к Лилиан на всю жизнь, сделав ее посмешищем всех родственников. «Ну, — имел обыкновение спрашивать Аскиль, когда мы возвращались домой после воскресной прогулки, — надеюсь, она не обделалась, когда вы пили кофе». Что, конечно же, страшно веселило нас со Стинне. Даже Бьорк, которая вообще-то обычно всегда возмущалась грубостями Аскиля, не могла не хихикать над этой смешной женщиной, которую мама, словно ребенок, всю жизнь продолжала звать «фру мама».

Ночью после свадьбы отца Лайле снилось, что на небесах произошли какие-то перемены, мгновенно преобразив жизнь матери среди ангелов. Теперь Элизабет снова носилась по райскому саду на мотоцикле, теперь она снова отдавалась ангелам с розовыми губами и волосатым сатирам. Когда Лайла проснулась на следующее утро, то почувствовала незнакомую ей до этого боль в низу живота и вскоре заметила красное пятнышко на простыне и пятно большего размера на трусах. Другими словами, у нее была первая менструация. Не обращая на это особого внимания, она надела халат и побежала вниз в подвал, чтобы посмотреть, не обманули ли ее сны. Она стала просматривать аккуратно разложенные фотографии со все более и более возрастающим недоумением и удивлением, потому что не видела ничего, кроме испорченных водой снимков, обезображенных до неузнаваемости людей, неразборчивых строчек и жалкого нацистского флага, разукрашенного какими-то детскими рисунками. Пролистав все фотографии несколько раз, она выбрала два менее всего поврежденных снимка с изображением самого банального застолья и поняла, что мать эмигрировала в самые дальние области царства мертвых. Затем положила фотографии в карман, заперла оставшиеся вещи в шкафу, бросила ключ в водосток, который когда-то притворялся бездонной дырой, и отправилась к фру маме, чтобы попросить у нее прокладку.

Лилиан восторженно улыбнулась, дала падчерице множество полезных советов, и за ужином уже оказались две женщины, у которых была какая-то тайна от Ханса Карло. Они заговорщически подмигивали друг другу. Приятно удивленный внезапному единению женщин, Ханс Карло понял, что в его жизни началась новая эра: покончено с многолетней болезнью и нашествиями тетушек, покончено с семейными распрями последних лет, сейчас, в сорок восемь лет, начинается его вторая молодость. «Жизнь прекрасна, — думал он, — схожу-ка я в сарай за мотоциклом…»

Но, конечно же, первая менструация Лайлы и ее внезапная потеря таинственного мира в подвале отнюдь не означали, что женщины откажутся от вечной борьбы за Ханса Карло. «Ваша фру бабушка, — имела обыкновение говорить мама, — всегда считала, что имеет право свалиться, как снег на голову, и все испортить».

Шло время, и всем стало ясно, что бывшей экономке крупно повезло. Ей удалось проникнуть в спальню дедушки, и его осторожные руки мастерового приняли ее молодое тело — так, как она об этом мечтала с тех самых пор, когда впервые оказалась на кухне немногословного вдовца. «Но я не хотела довольствоваться ролью любовницы, я не хотела всю жизнь быть экономкой», — думала Лилиан, рассматривая узкое золотое колечко на левой руке как боевой трофей — и не она одна считала это колечко боевым трофеем.

Лайла часто бросала неодобрительные взгляды на кольцо, борьба продолжалась — но однажды она поняла, что фру мама удивительно хорошо сложена. Прежде она просто-напросто не думала о ее фигуре, но когда обратила на нее внимание, это стало для нее ударом, погрузившим ее в состояние безразличия, которое лишь усугубилось при осознании разительного контраста с ее собственным превращением в женщину: у нее появились прыщи, кожа стала неровной и жирной, груди болели, и, стоя перед зеркалом в своей комнате, она созерцала безрадостное зрелище: неуклюжая девочка-подросток, более всего похожая на толстую свинью. В отличие от Марианны Квист Лайла стала избегать зеркал. Она не упражнялась в складывании губок бантиком и никогда не думала про себя: «А вот и я!» Она с мрачным видом запиралась в комнате.

Одержав первую победу, Лилиан очень быстро сумела подчинить себе весь дом. А дедушка стал понимать, что его молодой жене свойственны некоторые перепады настроения. Она не всегда подавала ему кофе в постель по утрам, и когда он приходил домой с работы, то нередко заставал ее с книжкой на диване.

— Приготовь сам что-нибудь поесть, пупсик, — отвечала она, когда дедушка спрашивал, почему она ничего не приготовила. — Или пусть твоя дочь что-нибудь приготовит, я теперь уже не твоя кухарка.

Ханс Карло с идиотской улыбкой отправлялся в кухню и за несколько минут успевал прийти в полное замешательство, так что приходилось просить дочь о помощи. «Она была экономкой, — жаловалась Лайла своим подругам, — а теперь выпендривается!»