Читаем без скачивания Злобный заморыш (СИ) - Мамбурин Харитон Байконурович

Если мне ничто не помешает, то я догоню поезд, залезу на него со шкрасса, а затем обыщу пассажирские вагоны. Их мало, два или три. Возможно, Жесткий будет не один, он наверняка взял с собой пару верных людей… но я справлюсь. Теперь справлюсь. Даже знаю как…

…я на этом деле совсем недавно съел собаку.

Интерлюдия

Они снова всё испортили. Идиоты, кругом одни идиоты. Они не понимают, что об задвинутый так далеко ящик никто не споткнется. А если этого не случится, некому будет ругаться, злиться, что-то делать. Всегда нужно что-то делать. В этом смысл. Неважно, что ты делаешь, но пока ты это делаешь, оно делается, а значит, что-то происходит. В этом и заключается жизнь — делать большое на фоне множества маленьких.

Глупые. Все они слишком глупые. Даже папа. Одна мама умная. Но с ней нельзя, потому что она делает только своё. Каждый должен делать своё. Зато теперь легче.

Тонкие длинные пальцы правой руки с едва слышным хрустом скрючились, составляя сложную фигуру. Через мгновение, фигура уже была другой, потом изменилась еще раз, а затем еще. Повинуясь странным дерганным движениям пальцев, предметы вокруг едва заметно шевелились. Вот угол ящика подвинулся с едва слышимым шелестом, вот треснуло звено цепи на лампе, чуть переклинило дверную петлю. Множество мелких, но нужных изменений случилось в каюте, что позволит в дальнейшем ей быть источником чего-нибудь.

Конечно, те, кто будут стукаться, ушибаться, падать, тушить огонь, ругаться и молиться, станут немножко несчастнее, зато они принесут в мир куда больше движения, чем если всё оставить как есть. Она очень не любила оставлять всё как есть.

Встав со стула, Аврора грациозно изогнулась в пародии на танцевальный пируэт, хватая по дороге кубок с вином. Отпив, она прошлепала босыми ногами до распахнутого иллюминатора, где принялась рассеянно любоваться на неспокойное море. Настроение внезапно поднялось, когда Суматоха вспомнила, что это её собственный корабль! Точно! Его же подарил ей папа!

А почему? Вроде бы, они сначала поговорили. Или поругались? Может, пели песни? Она никогда не была сильна в мелочах, тут же забывая всякую незначительную фигню — та слишком мешала жить. Авроре нравилось жить цельной. Нет, она вовсе не была дурочкой, скорее, наоборот, очень много помогала папе несмотря на то, что он постоянно ругался, когда её видел… но вот незначительные моменты из её головы выдувались буквально в считанные секунды.

Ах да, корабль! Она теперь может плыть туда, может плыть сюда, но пока должна плыть… куда? Надо вспомнить. Зачем помнить? Это важно? Нет, то, что там надо сделать — важно. Аврора помнит, что именно, но не помнит мелочей. Но ей теперь не обязательно.

— Урфинорк, леди Аддамс, — произнес вошедший по её зову эльф, с холодной усталой ненавистью разглядывая Суматоху, — Мы плывем в Урфинорк.

— Спасибо, капитан Диртхавен… — рассеянно поблагодарила его тонкая высокая девушка, вновь совершая несколько танцевальных пируэтов по своей каюте. Изнутри её щипнула легкая досада — ковыляющий на деревяшке бывший контрабандист, а ныне гордый капитан первого корабля Авроры Аддамс, носящего гордое название «Плавучая лодка», так ни обо что не споткнулся, не вляпался, не поскользнулся и даже не ударился. Скучно.

«Мерзкий тип» — подумала про себя Аврора. И команду против нее подговорил. Чем им так новое название не нравится? Эта деревянная посудина куда больше похожа на плавучую лодку, чем на нечто, носящее молнии! Однако, именно эта её выходка оказалась самой раздражающей для всех членов экипажа. Хорошо, что они только смотреть могут и ненавидеть. Папа не только подарил корабль с экипажем своей девочке, но его маги еще предприняли меры, чтобы никто не обидел.

Её вечно все хотят обидеть.

От людей отца недавно пришло сообщение — нужно прибыть в этот… как его… Урфинорк, встретиться с какими-то людьми, желающими продать папе мальчика. Сын Механика? Да. Нужно сделать всё, чтобы мальчик оказался на «Плавучей лодке», а люди умерли. Но сначала их надо допросить. У нее здесь есть те, кто умеют допрашивать. За Авророй главное — сделать так, чтобы мальчик и люди остались живы и пригодны. Раньше ей такого не поручали, но сейчас…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Она вновь с хрустом расправила свои пальцы, чувствуя, как в соседней капитанской каюте на брошенном на стол кителе Захара начинают происходить изменения. Истончились нитки, которыми были пришиты пуговицы, чуть оторвался от ткани один залихватский позумент, треснул шов. Её силы растут.

Силы, которые раньше были внутри. Она всё делала руками, зная, что и как нужно поставить правильно. Это было весело, Авроре очень нравилось делать и не попадаться. Она стала настоящим профессионалом в делании! Теперь она маг, и может куда больше, но это скучно. Корабль нельзя ломать. Скучно. С людьми нельзя делать всякое. Скучно. Порошок нельзя совсем. СКУЧНО.

Пришлось сделать по каюте еще сотни три кругов, пока не пришло то самое ощущение. Девушка почувствовала, что накопившееся от безделья внутреннее напряжение вновь преодолевает какой-то внутренний барьер. Снова. Опять. Это теперь будет постоянно, да? Сколько мороки. Она же не думала о…

Приступ заставил скрутиться её на полу, с ртом, раскрытым в беззвучном вопле. Глаза уставились в никуда, конечности мелко дергались, а худосочное тело почти стучалось о деревянный пол. Сознание, разбитое на тысячи пляшущих в пустоте обломков, приходит в движение — кусочки начинают соединяться друг с другом. Это неправильно, неверно, нехорошо! Всё так, как будто она слишком много занюхала из коробочки, чтобы очень-очень много думать! Но это куда сильнее порошка, это меняет её, ставит все-все-все осколочки на место, склеивает их, соединяет, заставляет стать…

…другой.

Существо, поднявшееся с пола, не имело внутренне с печально известной Суматохой ничего общего. Встав, оно подошло к столу, село за него, опуская подбородок на сложенные перед собой руки. Затем исторгло волну магии, окутавшую невидимым и почти неощутимым коконом весь корпус «Плавучей лодки». Вещи двигались на оптимальные для них места, нити скручивались сильнее, оружие отторгало от себя грязь и ржавчину — многочисленные труды полубезумной дочери Алхимика, не мыслящей себя без наведения хаоса, сходили на нет. Разом, за секунды, заставляя некоторых эльфов и людей из ставшего смешанным экипажа, испуганно дергаться и подскакивать, шепча молитвы богам.

Закончив с исправлением, существо, не имеющее и не видящее смысла в личном имени, почувствовало себя более комфортно, намереваясь с полной отдачей… подумать. Существовать вечно оно не могло — пока, вообще, сейчас, или в перспективе, поэтому ему приходилось ждать подобных прорывов, чтобы повлиять на то целое, чем оно является. Когда целое вновь будет разбито на перекрашенные осколки, шанс благоприятных действий для целей существа будет куда выше.

Алхимик не просто так выбрал своей новой женой Смешливую Пикси — талантливую, но бесконечно безумную женщину. Это была его отчаянная попытка уберечь свое потомство от длинных и хищных рук Механика. Сама Саломея, как звали мать Авроры, была крайне редким плодом любви гоблина и эльфийки. Самая худшая, самая опасная и самая дурная связь, что только могла произойти. Но в Кендре бывает и не такое. Передавшееся Авроре от Саломеи безумие делало Суматоху совершенно бесперспективным объектом исследований для Хартила ил Шаадора. А еще Аврора была крайне мощным латентным магом, что держалось в строжайшей тайне. Таланты бедовой худой девчонки объясняли лишь наследием от её могущественных и странных родителей.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Так все шло ровно до момента, пока один слишком хитро замаскировавшийся и наглый гад не выкинул девушку в море. Гидрофобия и клаустрофобия, после серьезного стресса, дали свой результат — магия вышла из латентного состояния, манифестировав себя очень странным образом. Это было не шизофренией, скорее полной трансформацией личности из одной крайности в другую. У безымянной сущности, в которую на время превратилась хозяйка «Плавучей лодки», была лишь одна цель — прекратить приступы, столь сильно влияющие на психику, а значит — не проходящие бесследно.