Читаем без скачивания Гауляйтер и еврейка - Бернгард Келлерман

Время от времени на Вильгельмштрассе появлялись — в одиночку или небольшими группами — бегуны; толпа глядела на них и расступалась, пропуская их. Бегуны обливались потом, рубашки на них были насквозь мокрые, на плечах они тащили тяжелые ранцы. Это были члены спортивного союза «Победители», предпринявшие по случаю Первого мая марш с походной выкладкой. До Вильгельмштрассе они пробежали уже двадцать километров с тяжелыми ранцами на плечах и теперь, обессиленные, с остекленевшими глазами, устремились на площадь Ратуши, где их уже дожидался Таубенхауз с большим серебряным кубком.

Вот прошел духовой оркестр, шумно и победоносно играющий новый марш. За ним следовали три отряда коричневорубашечников. Топот ног, обутых в тяжелые сапоги, наполнил Вильгельмштрассе. Последний отряд сильных, мускулистых парней вел приземистый человек с оттопыренными, красными ушами, которые бросались в глаза уже издалека. Это был штурмфюрер Хабихт. Его отряд выглядел самым удалым. Если эти парни полезут в драку, — берегись! Над колоннами развевались знамена со свастикой, толпа как положено становилась во фронт, мужчины снимали шляпы и в знак приветствия вытягивали вверх руки.

Но вот затрещали барабаны, марширующие загорланили песни. Потом пение стало стихать вдали.

Колонны направлялись к ученому плацу, где их ждал гауляйтер. Туда стекались все: рабочие завода Шелльхаммеров, рабочие и работницы ткацких фабрик, вагоностроительных и котельных предприятий, служащие универсальных магазинов, контор — все, все.

Им велели слушать речь гауляйтера, и они подчинились, чтобы продемонстрировать свою приверженность партии. У тех, кто надеялся увильнуть, ничего не вышло: когда они собирались в колонны и когда расходились по домам, их имена проверялись по спискам. Не говоря уж о том, что улицы кишели шпиками и наблюдателями, никто не знал, не донесет ли на него подручный, работающий вместе с ним за токарным станком, или красивая кассирша из универсального магазина.

Фабиан оделся очень тщательно. Впервые он принимал участие в официальном празднестве в качестве крупного должностного лица. Новая фуражка обер-штурмфюрера с ярко-красным околышем была просто великолепна и очень шла ему. Свои старые, внушительно скрипевшие сапоги он счел слишком топорными и заменил их более элегантными, из тонкой лакированной кожи.

Хотя погода была неустойчивая и с обложенного тучами неба время от времени падали капли дождя, Фабиан поехал по городу в открытой машине. Он сидел в небрежной позе, предоставляя прохожим любоваться своей особой. Когда с ним здоровались, он дружески, любезно и даже чуть-чуть снисходительно подымал руку. «Людям нужно кем-то восхищаться, на кого-то смотреть снизу вверх. Есть, конечно, и такие, которые предпочитают смотреть сверху вниз, я, например, но об этом нельзя, говорить вслух», — думал Фабиан. На Вильгельмштрассе он приказал шоферу ехать медленнее, чтобы посмотреть, как выглядит в праздник эта торговая улица. Многие магазины были украшены цветами и знаменами, портретами и бюстами фюрера. Особенно выделялся своим убранством магазин ювелира Николаи: лавровые деревца обрамляли большой знак свастики, составленный из белых и красных роз.

«Старина Швабах, как всегда, хочет перещеголять всех нас», — подумал Фабиан, увидев огромный флаг, свисавший на тротуар с балкона Швабаха.

Неистовое «хайль» докатилось до него с учебного плаца. Гауляйтер только что взошел на трибуну. Смещавшись с толпой адъютантов, штурмфюреров, обер-штурмфюреров, штандартенфюреров, Фабиан слушал выступление гауляйтера и минутами с трудом подавлял улыбку. Он хорошо знал эту речь, так как сам сочинил ее. Румпф попросил его об этом, когда они играли в бильярд в Айнштеттене.

— Государство без колоний не может стать великим государством! — надрывался гауляйтер. — Оно подобно городу, окруженному пустыней, а не садами, полями и перелесками. Мы восхищаемся государствами, которые силой завоевывают колонии там, где это еще возможно! Мы восхищаемся Италией Муссолини!

Фабиан одобрительно кивнул, это были его слова и его мнение.

Гауляйтер казался теперь в свете солнца еще более багровым, чем обычно, а минутами был красен, как рак. Время от времени он начинал буквально неистовствовать на маленькой трибуне, украшенной свастикой и лавровыми деревцами. Бросался из стороны в сторону, подпрыгивая, и один раз так хватил кулаком по кафедре, что стук разнесся по всей площади и записи гауляйтера полетели в воздух. Фогельсбергер тотчас же подскочил к нему и быстро собрал рассыпавшиеся листки.

— Маленькой Голландии принадлежит целый архипелаг! Франция владеет огромными земельными пространствами, хотя ей приходится ввозить негров для обработки полей, потому что французские женщины отказываются рожать! А Англия! Давайте посмотрим, что такое Англия, — выкрикивал Румпф слова, заготовленные Фабианом, — величиной она с кулачок, но этот кулачок разжался, пальцы протянулись далеко-далеко, и что же они захватили? Пятую часть земного шара захватили эти пальцы!

Громкие крики «хайль» послужили наградой оратору, вытиравшему пот с лица.

— Ну, а у нас? Как обстоит дело у нас? Великие державы отняли у Германии те жалкие колонии, которые сколотил для нее Бисмарк, хотя нам с нашей ужасающей перенаселенностью, видит бог, не приходилось ввозить негров! Когда слона повергли наземь и он потерял способность сопротивляться, — орал Румпф, — победители отпилили ему клыки — наши колонии! И что же они оставили нам? — Лицо гауляйтера налилось кровью. — Ничего не оставили, даже грязной лужицы, даже мертвого негра!

Эти выражения уже были продуктом его собственного творчества.

— Почему? Я вас спрашиваю: почему? — вопил гауляйтер, и слова его разносились по площади, где люди стояли вплотную друг к другу. — Потому что у нас не нашлось сильного человека, который дал бы отпор этим разбойникам! Теперь они уж ни на что подобное не решатся! Теперь, теперь у нас есть этот сильный человек!

Он замолчал в изнеможении и переждал, покуда не затихли неистовые крики «хайль».

После этого он уже быстро закончил свою речь, тем более что по каким-то соображениям выбросил несколько фраз Фабиана.

— Нам осталась только надежда, — кричал он, — надежда на будущее! Дурак тот, кто верит, что раздел мира совершен раз и навсегда. Приходят новые поколения, поколения отважных людей, не боящихся смерти, умеющих держать оружие в руках, — эти люди установят новый порядок в мире. Вам же я говорю: не теряйте надежды и будьте всегда наготове!

Он кончил. Нескончаемое «хайль» разнеслось далеко вокруг. Одновременно заиграли все оркестры. Толпа запела «Германия превыше всего», и взволнованный Фабиан, подняв руку, присоединился к поющим. С юных лет он восхищался этой песней.

К площади подъехали серебристо-серые автомобили, которые тотчас же были окружены офицерами в черных и коричневых мундирах; офицеры поздравляли гауляйтера с успехом и выражали ему свое восхищение.

Позднее гауляйтер, стоя на балконе епископского дворца, принял парад коричневых и черных отрядов. Он стоял совсем один и удалился лишь после того, как прошла последняя колонна.

Фабиан продолжал стоять на площади перед дворцом, болтая с начальниками отрядов. Полковник фон Тюиен, в форме штандартенфюрера, высказывался как специалист о различных подразделениях, возвращавшихся с парада.

— Великолепный материал! — восклицал седой полковник, размахивая руками. — Подобного ни у какого другого народа нет. Обратите внимание, какая воля к борьбе! Разве ее обуздаешь! С такой молодежью мы завоюем мир. Смотрите, вот ваш отряд, господин правительственный советник! — закончил он, указав на колонну нацистов в коричневых рубашках, приближавшуюся с громким топотом. Это был отряд Хабихта, который вместе с другими подразделениями был подчинен Фабиану.

Хабихт некогда служил унтер-офицером в Потсдаме и теперь прилагал все усилия, чтобы обучить военной выправке эту кучку ландскнехтов. Узнав Фабиана, он только бросил взгляд на своих молодцов, и те сразу подтянулись; знамя, древко которого один из них небрежно положил на плечо, молниеносно взметнулось вверх и поплыло в воздухе, как на параде.

Фабиан шагнул вперед и, как полагалось, вскинул руку.

Хабихт стал смотреть на Фабиана, его примеру последовали остальные, отряд, равномерно и гулко шагая, прошел мимо.

Тогда Фабиан опустил руку. Он был взволнован.

Мать и дочь Лерхе-Шелльхаммер вернулись на несколько дней раньше, чем предполагали. Их американские друзья поехали на машине до Генуи, чтобы — там сесть на пароход, и они решили присоединиться к ним. Но в Генуе стояла невыносимая жара, и они поспешили на север. Ехали день и ночь и прибыли домой в полном изнеможении. Весь первый день они чувствовали себя настолько усталыми, что оставались в постели. Затем, отдохнув, Криста поехала в город в своем маленьком автомобиле.