Читаем без скачивания Война «невидимок». Последняя схватка - Николай Шпанов

— Ничего нового…

— Спроси, удалось ли сбить пламя, смогут ли продержаться до нашего прихода? Скажи… будем к полудню.

Через пятнадцать минут, балансируя, как канатная плясунья, Медведь снова вынырнула на мостике.

— Пожар разрастается.

Балабуха с минуту думал.

По установившейся привычке успокаивать спасаемых и, подобно врачу, до последней минуты поддерживать в умирающем бодрость духа, он сказал:

— Передай: прошу сохранять спокойствие. Если не удастся ликвидировать пожар, обеспечу снятие людей.

— На борту двое.

— А остальные?

— Сняты конвоем.

— Путаешь что-то! — сердито крикнул Балабуха. — Принеси английский текст.

— Они ведут передачу по-русски.

— Ага, тем лучше… Пускай почаще уточняют место.

И Балабуха снова укрылся под свой козырек. Но теперь и там его уже настигали косые струи воды. Словно ветер задался единственной целью — не давать покоя старику. Струйки, будто направленные чьею-то рукой, хитро огибали край козырька и ударяли Балабуху в затылок, хотя он был уверен, что стоит к ветру лицом. Капитан тихонько выругался и поправил воротник плаща. Это не помогло. Он чувствовал, как холодная вода ползет по шее, спускается между лопаток. Балабуха вынул носовой платок и сердито затолкал его между воротом и шеей.

Буксир все сильнее зарывался в волну, гонимую крутым бейдевиндом. С мостика не было видно ни моря, ни даже собственного бака. Зато было хорошо слышно, как очередная волна с грохотом потока, прорвавшего плотину, обрушивается на судно. Вода ударяла в палубу с силой, способной сокрушить каменную стену. Скатываясь, журчала и шипела. Те, кого волна заставала на палубе, поспешно бросались плашмя и вцеплялись во что-нибудь, чтобы не дать унести себя за борт обратному потоку.

Сила волн давала себя знать все более широкими и крутыми размахами судна. Элли то повисала на поручнях мостика, как на трапеции, то наваливалась всем телом на ложившийся почти горизонтально релинг. Балабуха приказал протянуть леера, чтобы люди ходили не выпуская из рук опоры.

В один из особенно свирепых ударов волны, когда все силы Элли были поделены между старанием не быть оторванной от релинга и желанием посмотреть, что делается на палубе, над ее ухом раздался добродушный голос капитана:

— Купаешься, коза? Ничего, держись… — Голос Балабухи доходил до нее словно по испорченному телефону — далекий, чужой. Но и этих слов было достаточно, чтобы она почувствовала, что не одинока в этом бесновании воды и ветра. И тут же ее накрыло с головой. Когда волна отхлынула, Балабуха погладил Элли широкой рукавицей по спине. Она подняла к нему побагровевшее от ветра и ледяной воды лицо.

— Погляди, что делается внизу. Если нужно — прикажи боцману заняться палубой. Выйдем из-за прикрытия Моржового, — еще крепче ударит… — кричал ей в ухо капитан.

И видя, как она, подгоняемая в спину ветром, заскользила вдоль мостика, весело крикнул вслед:

— Держись, коза!

Балансируя на скользкой палубе, Элли ощупью нашла дверь и изо всей силы рванула ее к себе, стараясь преодолеть сопротивление ветра. Дверь поддалась, на Элли пахнуло светом и сухостью хорошо прогретого корабельного нутра. Но, прежде чем она успела опомниться, дверь вырвалась из рук и с треском ударилась о стальную стенку надстройки. В следующее мгновение что-то с оглушающей силой толкнуло Элли в спину. Вместе с каскадом воды она влетела в коридор и больно ударилась о противоположную переборку.

Сквозь боль и звон в голове Элли отчетливо сознавала, что прежде всего нужно вернуться к двери и затворить ее. Иначе створку оторвет и вода будет вливаться в коридор во все время рейса. Когда она обернулась, то увидела, что несколько матросов уже держат непослушную дверь, готовясь захлопнуть ее, как только вода вытечет из помещения обратно на палубу накренившегося судна.

Человек десять матросов сидели на корточках вдоль коридора, готовые по первому зову выскочить на палубу. Дымились трубки. Элли отыскала глазами боцмана, позвала его кивком головы и пошла к выходу на полубак.

Палуба встретила их ревущей тьмой, сквозь которую в первую минуту ничего нельзя было рассмотреть. Цепляясь за леер, перебегая от предмета к предмету, они проверяли сохранность оборудования. Добравшись до трюма, Элли увидела, что на брезенте, как в лоханке, плещется добрая тонна воды. Она поняла, что несколько досок под брезентом вышиблены. Следующей волной толстая просмоленная ткань будет прорвана, как папиросная бумага. Элли молча указала боцману на брезент. Тотчас раздался пронзительный свисток, и Элли увидела в распахнувшейся двери свет и бегущих по палубе матросов.

— Взялись!

Элли была здесь больше не нужна. Она выбрала момент и пробралась к трапу радиорубки. Проскользнув в рубку, увидела странно дергающуюся спину радистки Медведь. Рука радистки лежала на ключе, и пальцы выбивали передачу; черные кругляки наушников висели из-под шапки. То и дело миниатюрная фигурка радистки конвульсивно вздрагивала. Девушка отворачивалась от приборов, чтобы не запачкать их. Ее рвало.

Увидев Элли, Медведь жалко улыбнулась губами, белыми даже на изжелта-зеленом от болезни лице. Не прерывая передачи, ткнула пальцем в ползающий по столу радиожурнал. Элли прочла координаты «Марии-Глории».

— Как у них дела?

— Никаких жалоб… Спрашивают… когда подойдем… — с трудом выдавила из себя радистка.

Элли неуверенно сказала:

— К рассвету не поспеем, постараемся подойти не позже полудня. Но этого им не сообщайте. На всякий случай… спросите их имена.

Медведь с досадой глянула было на штурмана, но тотчас опустила глаза. Перед нею прошло уже столько драм, что эта предосторожность, говоря правду, не была лишней. Мало ли что может случиться за восемь часов, оставшихся до полудня? Еще восемь часов!.. Восемь долгих часов для тех. А для нее, для нее?.. Медведь скорчилась от судороги, сдавившей ей горло…

Когда Элли вернулась на мостик, Балабуха стоял на своем месте.

— Что внизу?

— Все хорошо.

— Можно прибавить оборотов?

— Мне кажется, надо спешить.

Балабуха склонился к переговорной трубке и свистнул.

— Как дела, Лукич? — крикнул он и, отодвинув малахай, приложил ухо к раструбу. Получив ответ стармеха, он сказал: — Прибавь малость, очень надо.

Чутко прислушавшись, Балабуха словно всем своим существом ощутил участившиеся удары винта.

Дню давно уже полагалось наступить, но солнца не было видно. Серый свет редкими пятнами прорывался сквозь мрак, плотно обложивший море и небо. Однако по признакам, понятным старому моряку, Балабуха видел, что на этот раз шторм будет коротким и циклон уже прошел через свою кульминацию. Ветер будет спадать. Волна еще подержится, но крутизна ее тоже спадет. А завтра-послезавтра пойдет размашистая зыбь.