Читаем без скачивания Привал на Эльбе - Петр Елисеев

— Не смейте чинить произвола, — строго предупредил генерал. — Ответите.

— Я отвечу, — бесстрашно сказал Михаил. — Я отвечу перед судом, перед народом, перед всем миром. Я скажу всем, как этот фашист убивал пленных, женщин и детей, как вешал юношей и девушек, как резал меня и выжигал раскаленным железом на моей груди звезду. Вот они, немые свидетели, обвинения против фашистов.

Михаил рывком вытащил фотоальбом.

— Я сохраню эти фотографии, буду показывать моим детям, внукам, правнукам и буду говорить: вот фашистская программа в действии.

Элвадзе стоял рядом, даже не пытаясь успокоить друга. Елизаров говорил страстно, яростно.

— Вы могли бы быть хорошим прокурором, — без иронии заметил генерал. — Но пленного прикажите отправить в штаб.

— Счастье твое, фашистский черт! — Михаил приказал вывести пленного.

Элвадзе тоже вышел. Увидев альбом, Вера принялась перелистывать его. Вдруг она вскрикнула:

— Михаил Кондратьевич!

Все склонились над фотоснимком. На карточке Роммель и Пуделль огнем пытали Михаила. На втором снимке истерзанный казак лежал в сарае. Заметно было: лицо его в шрамах и синяках, волосы с запекшейся кровью прилипли ко лбу, гимнастерка порвана, на груди чернеет выжженная звезда. Вера перевернула лист альбома, изумилась. Михаил обнимается с немецким офицером?!

— Что это значит? — вполголоса спросила Вера.

— Это сволочи сделали для провокационных целей…

Карточку рассматривали генерал и Пермяков. Они тоже недоумевали.

— Странная картина, — проговорил Якутин и протянул фото Михаилу.

— Подозрительная, — добавил Пермяков.

«Действительно странная, — подумал Михаил, вздрогнув от мучительных воспоминаний. — Ловко сработали, подлецы».

Чтобы отвлечься, предложил:

— Товарищ генерал, не желаете познакомиться с сооружениями немецкой обороны?

— Посмотрим, Елизаров.

Начали с осмотра обстановки офицерского блиндажа. В нем стояли четыре койки с матрацами и подушками. Над столом висела электрическая лампочка, светившаяся от аккумуляторов. Немцы собирались зимовать. Повел Михаил командира дивизии в доты, где бойцы упражнялись в стрельбе из немецких пулеметов.

— Очень хорошо! — с удовольствием отметил генерал. — Молодец, Елизаров, таких замечательных орлов воспитал. Вот это эскадрон!

— Эскадрон, — горестно протянул Михаил. — Двадцать человек. Долго не подходили полки; еще немножко, и немцы нас совсем бы уничтожили.

— Плоды лихачества, — напомнил Пермяков.

— Это с какой стороны смотреть, — заступился генерал. — Оборона здесь капитальная, в лоб ни за что бы не взяли.

Командир дивизии задумался, потом сказал:

— Товарищи, боевая задача сейчас — подготовить проходы через минные поля, чтобы пехота и танки смогли пройти напрямик.

— Саперы занялись, но заграждения сложны и опасны. Надо поискать сведущих немцев, — высказал свои соображения Елизаров.

Вера, оставшись в блиндаже, готовила обед из трофейных консервов. Пришел Кондрат Карпович. Заметил: «Закуски маловато, а вина хватило бы и на Маланьину свадьбу». Вскоре генерал Якутин отворил дверь блиндажа — Вера пригласила его к столу. Командир дивизии присел на кровать. Вера беспокоилась, куда делся Михаил: ведь для него она так старалась! Наконец младший лейтенант пришел. Он разыскал того шофера, который вез его сюда.

— Товарищ генерал, он знает проход, — доложил Михаил.

Вера внимательно, исподтишка осматривала казака. Лицо Михаила было теперь серьезным, возмужавшим, не таким юношеским, каким она увидела его в первое утро после бегства из Шатрищ. В глазах, поблескивающих от света, заметно сквозила тревога. Девушке вдруг захотелось успокоить казака, сказать ему несколько нежных, ласковых слов. Им так давно не удавалось поговорить откровенно, наедине.

Генерал понимающе подмигнул Кондрату Карповичу. Быстро прикончив закуску, так и не открыв трофейных бутылок, они вышли.

Вера приблизилась к Михаилу.

— Ну, здравствуй, казак, — шепотом сказала она. — По-настоящему мы еще и не поздоровались.

— Почему же так долго?

— Не удавалось, неприлично при людях.

— Да. Капитан Пермяков может наложить взыскание на вас за рукопожатие.

Это уже звучало упреком, но Вера не обиделась, сказала примирительно:

— Михаил Кондратьевич, если не хотите меня огорчить, не говорите глупостей. Скажите, почему волнуетесь?

— Я не волнуюсь.

— Не обманывайте меня, я вижу. Из-за карточки?

— Откровенно говоря, да. Пермяков назвал ее подозрительной. Что он хотел сказать этим? Неужели поверил тому, что увидел на последнем фото?

— Хотите, я поговорю с командиром полка? — предложила Вера.

— Ни в коем случае. Я не жалуюсь, по-дружески говорю с вами. Понимаете меня?

Вера не ответила: ее мысли были заняты совсем другим вопросом. Она не понимала, почему Михаил, когда-то ласковый и нежный с ней, теперь держался неприветливо, отчужденно. «Может, просто посерьезнел, или я разонравилась», — решила она. Вот и сейчас он стоит рядом, а о ней не думает: какой-то чужой, далекий. Девушка слегка прижалась к казаку, притихла, — так она готова была стоять вечность.

Послышался громкий разговор, Вера отскочила от Михаила, поспешно попросила, чтобы он достал из сумки альбом пленного.

— Дайте мне эти карточки. Я не хочу, чтобы вы мучились, глядя на них, — объяснила она.

— С условием, если я останусь жив, то вы мне вернете.

— Я все буду собирать на память о нашей фронтовой жизни, Миша. Почему мы называем друг друга то на «ты», то на «вы»? — вдруг упрекнула Вера, вспомнив их памятную поездку в Ростов к матери.

Елизаров смутился, обрадовался. Значит, даже здесь, в огне и дыму, она не забывает о нем, продолжает любить. Михаил, наклонившись к девушке, быстро поцеловал ее в щеку.

— Когда мне бывает трудно, я всегда думаю о вас, — сказал он, — и в эти минуты не боюсь смерти.

Вера почувствовала себя счастливой: это и есть любовь, если о ней думает человек в минуты страха и опасности.

В блиндаж, чуть покашляв у двери, вошел Кондрат Карпович. От звука стукнувшейся дверной скобы неожиданно проснулся Тахав, с недоумением осмотрев свое забинтованное плечо.

— Тахав очнулся, — бросился Михаил к товарищу. — Очень болит плечо?

— Немного, — с трудом улыбаясь, сказал башкир.

Посмотрев на перевязанную руку Кондрата Карповича, спросил:

— И вас задело?

— Пустяки, — отозвался тот. — Смогу ли держать поводья, вот что страшит.

Он шевельнул большим пальцем, осторожно притронулся к забинтованной ладони.

— Я давно вам говорила, что надо отправиться в госпиталь, — строго напомнила Вера.

— Дудки, — возразил Кондрат Карпович. — Казак в беде не плачет. Умереть, так умереть в поле.

— Вам нужен покой на некоторое время, — уговаривала Вера.

— Спасибо, дочка, — тихо произнес старик, взволнованный заботой девушки, — но я не поеду. Здесь скорее заживет рука.

Тахав вдруг слегка застонал — рана давала себя знать. Откинулся на подушку. Все замолчали, присев у его постели.

6

Михаила вызвали в штаб дивизии. Генерал Якутин созвал офицеров, чтобы разобрать операции последних боев. Все склонились у стола, над картой.

— Задание командования мы выполнили — захватили высоту. В результате боя был разгромлен эскадрон Елизарова, первым ворвавшийся в подземную оборону противника. Давайте разбирать наши ошибки. Кто хочет высказаться?

Михаил поднял глаза на генерала.

— Можно говорить обо всем? — спросил Елизаров.

— Конечно, конечно, — подбодрил генерал.

— Мне кажется, ошибочной была чрезмерная затяжка выступления из Лихобора. Надо бы с ходу броситься на высоту. Мы упустили момент внезапности.

— Задержка с выступлением была вынужденная. Мы ждали, пока наша авиация обработает высоту, — бросил реплику генерал.

— А разве сразу после бомбежки Лихобора нельзя было штурмовать высоту? — сказал Михаил.

— Нельзя, самолеты сбросили весь груз на Лихобор. Им нужно было вернуться на базу, заправиться и полететь назад на высоту… Продолжайте, Елизаров.

— Мы вытащили хороший козырь — узнали пароль врага. Я сразу доложил командиру полка. Он даже не выслушал меня. Я второй раз к нему — он отчитал меня, назвал необдуманным мое предложение. Тогда я решился пойти прямо к генералу.

— Жаль, что сразу не пошли, — заметил Якутин.

Михаил посмотрел на Пермякова, смутился: ему как-то не по себе было, что так круто повернулся разговор. Но генерал поддержал Елизарова.

— Почему вы сразу не доложили мне о пароле? — спросил он командира полка. — Ведь Елизаров в первый же раз сказал вам о нем.