Читаем без скачивания Джон Сильвер: возвращение на остров Сокровищ - Эдвард Чупак

— Он же один из вас! — прокричал он в лицо Эдварду. Без подергиваний и раскачиваний, без стука по зубам. Эдвард опешил, как и все остальные, но удостоил Соломона не большим вниманием, нежели чаек за кормой, а вместо этого схватил ружье и прицелился в беднягу матроса.

— К-планширю его, — приказал Эдвард команде. Соломон вышел вперед и загородил собой «ослушника». — Что ж, не придется тратить лишнюю пулю, — произнес Эдвард. Он не часто пускался в разглагольствования, но в тот день превзошел себя. — Я заколол Кровавого Билла. Кто ты такой в сравнении с ним? — Ответа Эдвард не дождался. — Сегодня мы побережем порох, ребята. Я намерен уложить их обоих одним выстрелом. По мне, лучше целить в голову. Посмотрим, смогут ли они хлопать крыльями и кудахтать, как цыплята после встречи с кухаркой. Делайте ставки. С другой стороны, если я пущу пулю в живот, они умрут медленнее. — Эдвард обвел глазами публику, чтобы услышать ее мнение. Команда, однако же, не определилась, поэтому он продолжил: — Еще я могу продырявить им грудь. — Он поднял ствол ружья, словно целясь, и опять опустил. — Смерть будет быстрой и уже не такой желанной. — С этими словами Эдвард откинул назад волосы. — Можно отстрелить им ноги. Хотя много труда после них драить палубу. — Он оглянулся на Пью, который как будто бы прикидывал, сколько именно уйдет на то, чтобы смыть кровь и разобраться с оторванными конечностями. Соломон раскинул руки, загораживая матроса. Соленый бродяга уже пришел в себя и молил о пощаде, скорчившись у него за спиной. — Пусть будет сюрприз, — подытожил Эдвард. — Наш капитан любит сюрпризы.

Так оно и было. Поэтому я оттащил Соломона прочь с линии огня, как он ни сопротивлялся. Джимми и Луису это не понравилось, однако больше всех был недоволен Соломон, а он умел обращаться со шпагой. Я не успел вовремя захлопнуть ему рот, и он выкрикнул:

— Оставь его!

Я ослабил хватку, так как подумал, что Соломон уже не кинется под пулю.

— Это убийство! — прокричал он.

Как будто мы не знали.

Эдвард недовольно оглянулся на меня.

— Подними его, — приказал он Пью. — У него голова валится. Пусть видит, как я буду стрелять.

Пью поспешил исполнить команду — приподнял матросу голову.

— Так-то лучше.

— Только не зацепи Пью! — выкрикнул тот, торопливо отбегая в сторону.

Бедняга едва стоял на ногах. Он в любой миг был готов рухнуть. Его голова уже падала на грудь, когда Эдвард ее прострелил. Матрос упал.

Пью пошарил в карманах несчастного и с горестным видом протянул:

— Пусто.

Другой малый взвалил труп себе на плечо и скинул в море.

Эдвард ударил Соломона ружейным прикладом. Я схватил своего штурмана за руку.

— Ступай вниз.

Эдвард вспыхнул:

— Что скажет команда?

— Это моя команда. Дай сюда, — проговорил я и забрал у него ружье.

Эдвард без звука отправился к себе в каморку.

Надо было отдать ему этот ствол. С другой стороны, он заявил, что разделался с Кровавым Биллом, хотя любой суд записал бы убийство за мной. Эдвард меня просто опередил, а кинжал у него в руке оказался случайно, когда Билл на него напоролся.

И все-таки надо было ему разрешить продырявить Соломона. Как-никак Эдвард был моим штурманом, а капитану негоже выставлять свою правую руку на посмешище. Игра есть игра. Люди сделали ставки и были вынуждены спорить повторно — на ветер, на то, с какого борта взлетят чайки, когда зайдет солнце, и сколько Соломону осталось жить — неделю или меньше. Я ставок не делал.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. СОЛОМОНОВ СУД

Твой мальчишка постучался в мою дверь, а когда я не ответил, принялся за мой обед. Судя по всему, он сжевал его вместе с костями — было слышно, как он их разгрызает и высасывает мозг. Должно быть, отрава пришлась ему по вкусу: покончив с едой, он звучно рыгнул и утопал в направлении бака грузнее, чем раньше.

Когда Эдвард застрелил матроса, мы находились в душном Карибском море. Это важное место на карте, поскольку многое изменилось с того дня — словно бы погода испортилась. Всего днем раньше мы плясали с туземцами на берегу. Даже ты пустился в пляс. Цветастое платье мулатки разлеталось чуть не до мыса Горн, когда ты кружил ее и вас подхватывал ветер. С тебя сбило шляпу. Другая мулатка с корзиной на голове подобрала ее, не уронив ни одного лимона. Расставшись с женщинами, ты сел на песок, и мы выпили по маленькой.

На следующий день погода переменилась. Ветер стих, берег опустел, и ничто не напоминало о прошедшей ночи, кроме сандалии, забытой кем-то из туземок. Ее то выносило на берег, то смывало в море, пока вовсе не унесло с приливом. Мы чинили корабль и готовились к отплытию. Вот тогда-то тот самый матрос, пьяный со вчерашней попойки или же от запаха цветов и плодов, бросил Эдварду вызов. А вслед за ним — Соломон. И как только я отобрал у него ружье — клянусь — наступил мертвый штиль. Сандалию мулатки, должно быть, унесло в залив Доброй Погоды вместе с останками моряка. Следы того злополучного дня до сих пор не смыты.

В ночь после расправы — безветренную ночь — я напился один у себя в каюте. Бонс собирался было поучаствовать, но покинул меня, как только я завел разговор о случившемся. Пожаловался на несварение. Мне было нужно, чтобы кто-то со мной выпил, выслушал, может, сыграл кон-другой в кости. Я позвал Пью — он что-то вынюхивал за дверью — и велел привести Соломона.

От рома Соломон отказался. Ну и упрям же он был, доложу я тебе. Тогда я пожаловал ему рубаху в расчете на то, что своей старой он накрыл товарища, которого подстрелил Эдвард.

— На Хай-стрит таких не продают, — сказал я, — зато ее запятнала испанская кровь.

Соломон отверг мой подарок. Я предложил ему выбрать другую рубаху. Он взял простую, не отмеченную в бою или какой-нибудь передряге. Что ж, о вкусах не спорят.

— Сейчас ночь. Я замерз, — произнес он. — Только поэтому и беру.

Соломон вечно все усложнял и даже тогда не мог смолчать. Он обвел глазами мою каюту, ненадолго задержал взгляд на пистолетах, клинках и мушкетах, а затем пошарил им по кладовке со съестным.

— Доброй ночи, — проронил он. — Рубашка мне впору. Было холодно. — Я уже приготовился к благодарностям, но не дождался их. — Мне и сейчас холодно, — продолжил Соломон. Уходить он не спешил, несмотря на прощание.

— И голодно, бьюсь об заклад, — подсказал я. — Ты не только замерз, а еще и проголодался. Садись поешь. Сыру? У меня тут изрядно припасено. Бери, что душа пожелает.

Соломон пробубнил что-то, уписывая сырный ломоть.

— У тебя, верно, и в горле пересохло? — продолжил я. — Выпьем по глотку?