Читаем без скачивания Гибель красных моисеев. Начало террора. 1918 год - Николай Коняев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это горящий, по словам Г.И. Мясникова, «огнем злобы и мести» член Мотовилихинского ревкома и Пермской губчека Андрей Васильевич Марков…
Это красногвардеец Иван Федорович Колпащиков — здоровый мужик с писклявым голосом, который был взят в команду за то, что «забывал всего себя, отдаваясь самой кропотливой, тяжелой и черной работе»…
Охраной фаэтонов, увозивших Михаила Александровича Романова на расстрел, занимался сам заместитель председателя Пермской губчека Гавриил Ильич Мясников.
«Проехали керосиновый склад (бывший Нобеля), что около 6 верст от Мотовилихи, — вспоминал чекист А.В. Марков. — По дороге никто не попадал; отъехавши еще с версту от керосинового склада, круто повернули по дороге в лес направо. Отъехавши сажен 100—120, Жужгов кричит: “Приехали — вылезай!” Я быстро выскочил и потребовал, чтобы и мой седок (Джонсон. — Н.К.) то же самое сделал. И только он стал выходить из фаэтона — я выстрелки ему в висок, он, качаясь, упал. Колпащиков тоже выстрелил, но у него застрял патрон браунинга. Жужгов в это время проделал то же самое, но ранил только Михаила Романова. Романов с растопыренными руками побежал по направлению ко мне, прося проститься с секретарем. В это время у тов. Жужгова застрял барабан нагана (не повернулся вследствие удаления пули от первого выстрела, т.к. пули у него были самодельные). Мне пришлось на довольно близком расстоянии (около сажени) сделать второй выстрел в голову Михаила Романова, отчего он свалился тотчас же. Жужгов ругается, что его наган дал осечку, Колпащиков тоже ругается, что у него застрял патрон в браунинге, а первая лошадь, на которой ехал тов. Иванченко, испугавшись первых выстрелов, понесла дальше в лес, но коляска задела за что-то и перевернулась, тов. Иванченко побежал ее догонять, и, когда он вернулся, уже все было кончено.
Начинало светать.
Это было 12 июня, но было почему-то очень холодно»{143}.
Тем не менее, хотя в расстреле и участвовало практически все руководство Пермской губчека и милиции, утром, 13 июня 1918 года, в Москву в Совнарком и ВЧК, Зиновьеву в Петроград, Белобородову в Екатеринбург полетела телеграмма:
«Сегодня ночью неизвестными солдатской форме похищены Михаил Романов и Джонсон. Розыски пока не дали результатов, приняты самые энергичные меры. Пермский округ. Чрезком»
Более того… Пермская губчека немедленно начала следствие по делу о побеге Михаила Александровича Романова и под этим предлогом арестовала всех сопровождавших великого князя людей…
Камердинера великого князя Василия Федоровича Челышева…
Личного шофера Петра Яковлевича Борунова…
Управляющего гостиницей «Королевские номера в Перми» Илью Николаевича Сапожникова…
Бывшего начальника Гатчинского жандармского железнодорожного управления, полковника Петра Людвиговича Знамеровского…
Все они были высланы Моисеем Соломоновичем Урицким в Пермь вместе с великим князем…
Все они, дабы более никогда не дерзали участвовать в похищениях, были расстреляны.
20 сентября 1918 года по прямому проводу прошла телеграмма РОСТА:
«Пермь, 18 сентября. В 10 верстах от Чусовского завода агентом Пермского губчрезкома задержаны Михаил Романов и его секретарь. Они препровождены в Пермь».
Такой вот чекистский юмор…
Но уже с пермским окрасом.
Хотя, конечно, ликвидация великого князя Михаила Александровича была лишь прологом к драме, которая должна была осуществиться в Екатеринбурге, Алапаевске, Ташкенте и Петрограде, и режиссеры этой постановки находились в Кремле.
«По приезде в Москву Андрей Васильевич Марков пошел в Кремль к т. Свердлову Я.М., коротко сообщил ему о расстреле Михаила Романова.
Яков Михаилович сразу повел Маркова к В.И. Ленину.
Владимир Ильич, поздоровавшись, спросил: “Ну, рассказывайте, как вы там расправились с Михаилом?”
Андрей Васильевич кратенько сообщил, как было дело, упомянув при этом дядьку-англичанина.
Тогда т. Ленин сказал: “Хорошо”, — но предупредил, чтобы нигде об этом не было оглашено, т.к. англичане могут предъявить нам иск и расплачивайся тогда Советская власть всю жизнь со всеми родичами его»{144}.
А пермские чекисты сразу почувствовали вкус настоящей чекистской работы.
Через неделю после расстрела великого князя Михаила чекисты Добелас и Падернис замучили Андроника, архиепископа Пермского.
С выколотыми глазами и отрезанными щеками чекисты провели священномученика по улицам Перми, а потом живьем закопали в землю. Участвовал в этой расправе и знакомый нам чекист-каторжанин Николай Васильевич Жужгов.
Арестованного вместе с архиепископом Андроником епископа Соликамского Феофана чекисты утопили в Каме.
Государю императору Николаю II и его семье оставалось жизни всего месяц…
2
Вчитываешься в материалы дела «Каморры народной расправы», и порою даже обидно становится за Моисея Соломоновича Урицкого и его коллег по ЧК.
Столько злобы, столько хитрости и энергии вкладывали они, чтобы создать подобие антисемитских контрреволюционных заговоров, а у русских присяжных поверенных, статистиков, профессоров, офицеров, художников, журналистов не только никакой погромной организации не было, но, более того, на допросах они обнаруживали какую-то патологическую неспособность к заговорам вообще.
«Бобров известен только как работник по службе в обществе дачных недвижимостей… Виктор Павлович Соколов известен довольно давно как умный человек, деятельный в смысле политической жизни работник. Он принадлежит к партии монархистов, кроме того состоял членом, вернее товарищем председателя “Союза Русского Народа”… С Ревенко я познакомился в “Обществе попечительства о беженцах”… Что касается “Каморры народной расправы”, то я о ней услышал только в камере»{145}.
«Я никогда ни в какие партии не входил и теперь ни в какой не состою. Я человек дела, и не при моих годах (68 лет) начинать эту партийность»{146}.
«С тех пор, как я поступил на военную службу, прекратил литературную деятельность и вообще отдалился от всяких политических вопросов, так как хотел жить более спокойно, а политика успокоения в жизнь не вносит»{147}.
«Ни в какой политической партии как до революции, так и после нее не состоял и не состою. Будучи студентом, никакими общественными и политическими делами не занимался, даже после революции. Будучи на военной службе, когда меня выбрали в Совет рабочих и солдатских депутатов, мне пришлось отказаться и просить о переизбрании, так как определенных политических тенденций у меня и тогда не было и я даже не представлял себе задач и работы этого Совета»{148}.
Подобные «признания» раздражали Моисея Соломоновича.
Он чувствовал, что, отпираясь от участия в партийности и заговорах, его подследственные тем самым противодействуют «революционной кристаллизации», которую пытались всеми силами ускорить большевики.
Порою Урицкому начинало казаться, что тут и кроется главный заговор.
И в каком-то смысле он был прав.
Некоторые из подследственных декларировали свою беспартийность, осознавая ее как совершенно определенную нравственную ценность.
Александр Константинович Никифоров, инженер, арестованный за участие в «Беспартийном союзе спасения Родины», служил в Русском обществе выделки и продажи пороха.
На допросах он держался, не теряя чувства собственного достоинства, и, кажется, не испытывая ни малейшего страха перед кривоногим, визгливым уродцем, возглавлявшим Петроградскую ЧК.
«Вся моя жизнь протекала в работе.
Я с детства не воспринимал различия между классами. Властью пользовался как старший товарищ и никогда не думал о доходных местах, отказывался от мишуры.
Я личной собственности не признаю и, сколько бы ни заработал, намереваюсь израсходовать на общественные, просветительские цели…
Против Советской власти не действовал совершенно принципиально, так как признаю за ней воспитательное значение по схеме “каждый сам себя бьет, коли нечисто жнет”.
По укладу ума я не политик, потому что полагаю: стойкость любой демократической системы зависит от нравственного уровня граждан. В области внешней политики примкну к той группе, которая раскрепостит славянство.
Так как я никогда не лгу, то лишен возможности действовать тайно… (Подчеркнуто нами. — Н.К.)
Сознаюсь, что интернационалистом быть не в силах, потому что быть в этом отношении исключением среди соседей-эгоистов равносильно потере независимости…
