Читаем без скачивания Предрассветные призраки пустыни - Рахим Эсенов

Джемал ждала Черкеза в гостиной. На ней не было лица. Она нервно теребила в руках расшитый шелковый платок, в глазах ее затаился испуг.

— Когда? — бескровные губы ее едва шевелились. — В Чардере…

— Завтра, утром…

— Тебя задумали убить… По дороге к Чардере, — и Джемал сбивчиво рассказала, как Рабия случайно подслушала разговор братьев, договорившихся подкараулить Черкеза в горах. — Хырслан посулил ее брату Аббасу за твою голову много золота… Ты должен бежать.

Почему бежать одному, без Джемал? Решение созрело неожиданно: они уйдут вместе. Только там, на Родине, спасение. Они договорились бежать не мешкая, этой же ночью. Джемал сама выйдет в полночь к воротам. Черкез будет ждать ее в кустах, напротив дома. Ночь переждут в горах, а на рассвете перейдут границу.

— Болван! Бездельник! — Хырслан, сверкая белками глаз, тряс садовника Исмаила за грудки. — Ты еще в полночь видел, как уходила хозяйка, а говоришь только сейчас, утром!.. За что я тебе плачу?…

— Простите, милостивый господин! — перепуганный садовник твердил одно и то же. — Я спутал ее с Рабией… Простите, милостивый господин!

Хырслан поднял тревогу. Вмешался даже губернатор провинции, отдавший строгий приказ найти беглецов живыми или мертвыми. Где это видано — уводить жену правоверного! Да еще из богатого дома!

С тремя всадниками — сводными братьями Рабии — Хырслан ринулся к границе на знакомые тропы, ведущие за кордон. По пути встретились пастухи. Они подтвердили, что еще утром видели юношу и девушку, направлявшихся по ущелью. Но сколько Хырслан ни рыскал по горам, бежавшие как в воду канули.

Шли вторые сутки поисков. Мартовское небо то густо сеяло дождем, то проглядывало ярким весенним солнцем. Во время ливня в горах лавиной грязи и камня хлынул селевой поток, сметая все на своем пути; он нагнал преследователей, закружив их с конями в гигантских воронках. Хырслан благодаря своей могучей физической силе выплыл из клокочущего водоворота, помог выбраться и товарищам. Но бушующая лавина поглотила коней, оружие. У Хырслана чудом сохранился маузер. На всех четверых было страшно глядеть — грязные, оборванные, израненные.

Вскоре братья отказались продолжать поиски, решили вернуться. Но Хырслан стоял на своем — искать. Отделившись от товарищей, он углубился в горы, долго шел без роздыха, пока смертельная усталость не свалила его с ног. Заночевал в какой-то пещере, без огня и еды, подстелив ветки колючей арчи и укрывшись ими же.

Утром, проснувшись от холода и голода, Хырслан брел по ущелью, пытаясь определить свое местонахождение, и вскоре понял, что заблудился. Он не предполагал, что перешел пограничную черту. Видя безуспешность поисков, стал возвращаться и, думая, что свернул на юго-запад, на самом деле пошел на северо-восток, углубляясь на советскую территорию.

Нарушителя границы сразу же заметили со сторожевых постов, ему наперерез уже спешил конный наряд из пограничников.

Хырслан, заслышав блеянье овец, лай чабанских овчарок, обрадовался, заспешил к чабанам, настороженно разглядывавшим путника, бредущего с той стороны. Один из них, что постарше, стоял, опершись на увесистую чабанскую палку, второй, помоложе, держал в руках винтовку.

Чувствуя за пазухой холодок оголенного маузера, Хырслан уверенно шел прямо к чабанам. Молодой, завидев чужого, перехватил винтовку, взял ее на изготовку. Подойдя ближе, Хырслан поздоровался и осекся. Перед ним, удивленно вскинув брови, стоял Халлы Меле, живой и невредимый. Тот самый Халлы, которого он расстрелял в присутствии Эшши-бая… О аллах! Неужели мертвые воскресают? Хырслан побелел и пустился бежать куда глаза глядят. Ноги его подкашивались, вот-вот упадет.

— Эй, Хырслан-бай, куда ты? — улыбнулся Халлы Меле. — Стой! Да не съем я тебя…

Хырслан остановился, хотел произнести молитву, но у него отвисла челюсть. Из-за поворота ущелья показались конные пограничники.

Хырслан поднял голову, сверкнул белками обезумевших глаз и грохнулся оземь. Потом приподнялся на локтях, прополз с полметра по острым камням и, опрокинувшись навзничь, захрипел, будто задыхаясь. У ног его валялся облепленный грязью маузер.

Пограничники спешились. Один из них наклонился над Хырсланом, приложил ладонь к его волосатой груди.

— Сердца не слышно, товарищ старший наряда… Помер.

По маленькому Кумушгала поползли пересуды, ласкавшие слух местных феодалов, тешившие их мстительное воображение.

— Бесстыдников-то поймали! В зиндан заточили.

— Мало! Их бы в клетку к тиграм…

— А я бы их четвертовал, как при Недир-шахе.

— Я слышал, их сель унес. Захлебнулись…

— А говорят, их пограничная стража подстрелила, выловить из потока не смогли…

— И поделом! Аллах всевидящ, его карающая десница не минует грешников…

Вилли Мадер, эмиссар германской разведки, приехавший в Кумушгала после встречи с Джунаид-ханом, сделал все для того, чтобы распространить о беглецах небылицы. Ему было на руку, чтобы люди как можно скорее забыли о Джемал и Черкезе, сочли их погибшими.

На самом деле молодых людей по дороге захватил сель, но они не погибли. Бурлящий поток спутал их планы, преградил дорогу. Переждав стихию, они двинулись дальше. Когда до спасения оставались считанные километры, Джемал подвернула ногу. Лодыжка посинела, вздулась, каждый шаг давался с мучительной болью. Вскоре Джемал и вовсе не могла ступить на ногу.

Время шло. Черкез нес Джемал на себе. Погоня тоже не дремала. Измученных молодых людей нагнала конная стража, она связала их и доставила пограничному комиссару, усатому разжиревшему персу, не преминувшему еще днями слупить с Хырслана щедрую взятку за организацию поисков.

Комиссар, надеясь на новое вознаграждение, запер Джемал и Черкеза порознь в каменном подвале и терпеливо дожидался появления Хырслана. Но тот с гор не возвращался.

Через полмесяца к пограничному комиссару пожаловал Вилли Мадер. Пройдоха, смекнув, зачем пожаловал этот высокий худощавый европеец с острым лицом, с аккуратной щеткой черных усиков, чертами, характерными для немецкого юга, повел себя спесиво, чтобы набить цену на «товар». Мадер тоже был не простак, протянул толстому персу письмо известного тегеранского богача, вхожего в высокие аристократические круги, и тот расплылся в угодливой улыбке, залебезил. Комиссар и тут не продешевил, расканючился — дескать, беглецы вконец разорили его, а на их содержание казна не выделяет ни гроша. Немец достал из портфеля целую пачку новеньких банкнот. Это была плата за Черкеза и Джемал.

На прощание германский эмиссар, видя ненасытные глаза перса, небрежно бросил на обшарпанный стол еще одну пачку кредитных билетов. Это — за молчание.

Перед отъездом Мадер взял у пограничного комиссара расписку за полученные банкноты, помог составить акт о гибели двух беглецов. Один экземпляр акта немец положил себе в карман — на всякий случай.

Мадер немедля увез своих пленников в Тегеран, где нанял лучшего врача, выхаживал Джемал, пока у нее не зажила нога, пока молодые люди не пришли в себя, не привыкли к нему, не освоились со своим новым положением. Матерый разведчик умел расположить к себе людей. Где не помогал пряник, он не гнушался и кнута. С первого же дня он поставил перед Черкезом и Джемал условие: или отдает их в руки Хырслана, или же они поедут с ним туда, куда он прикажет. Не подозревая о смерти Хырслана, молодые люди согласились поехать куда угодно — лишь бы не разлучаться, лишь бы вместе.

От тегеранского вокзала, тихого и сумрачного, отошел пассажирский поезд. В классном вагоне сидела молодая чета, в соседнем купе — Вилли Мадер. Путь их лежал к Персидскому заливу, оттуда через океан в Гамбург и Берлин. Честолюбивый Мадер, уплативший за молодых людей Джунаид-хану золотом, увозил их в шпионскую школу, лелеял свою голубую мечту — выпестовать из диких азиатов первоклассных шпионов. Он сумел убедить свое начальство, что туркмены — джигиты отчаянные, преданные, врожденные разведчики, которые очень пригодятся германскому империализму, простиравшему свой вожделенный взор и на земли Средней Азии и Казахстана.

Спустя четыре года, когда в Германии к власти придет бесноватый фюрер, Мадер вернется в Иран резидентом абвера — военной разведки. Отсюда он будет забрасывать на территорию Средней Азии шпионов, диверсантов.

Поезд, увозя молодых людей все дальше от родины, мчался по чужой земле. Черкез, лежа на полке, притворялся, что подремывает. Джемал стояла рядом и сквозь зарешеченные окна спального вагона тоскливо взирала на проносившиеся мимо поля, селения… Тоскливый паровозный гудок, взревевший затравленным джейраном, болью отдался в сердце Джемал, напомнил ей о доме.

КОНЕЦ ПУТИ

Старый мохнатый паук каракурт полз к своей норе и наткнулся на большую лужу, разлившуюся после ливня. Переплыть он ее не мог — сил не хватит, утонет. Увидев поблизости неповоротливую черепаху, каракурт взмолился: