Читаем без скачивания Предрассветные призраки пустыни - Рахим Эсенов

Куррееву предоставили отдельный кабинет в комитете, назначили приличную зарплату. Вели Каюм-хан в беседе с ним сказал, что жену и детей Нуры из аула Конгур большевики выслали в Сибирь, что советская разведка знает о работе Каракурта на фашистов, а потому в Советском Союзе ему грозит смертная казнь… Запугав Нуры, Каюм-хан продал его за звонкую монету американской разведке. «Неприметный служащий» Туркестанского комитета «делал» переводы статей с туркменского языка на английский, с английского на русский или немецкий, а между делом еще подглядывал за сослуживцами, сообщая о них американцам. От зоркого взгляда и чуткого уха Курреева не по себе становилось даже самому благодетелю Вели Каюм-хану. С помощью свидетельств Каракурта американцы отлично разобрались в деятельности хана, они увидели бесперспективность этого отщепенца, погрязшего в интрижках, заботившегося лишь о собственном кармане, а также о карьере. Чаша терпения Центрального разведывательного управления США переполнилась, когда там узнали, что секретная служба ФРГ во главе с Геленом уверенно запустила руку в хозяйство беглых туркестанцев, а после того, как из комитета сбежал казначей, ограбивший кассу, унесший с собой огромную сумму денег, выделенную комитету американцами, судьба конторы Вели Каюм-хана была окончательно решена — комитет разогнали… Разумеется, американцы позаботились о Каракурте, он служил в качестве специалиста по русским вопросам. Его статьи и доклады использовались комитетом радио «Свободная Европа», Институтом по изучению СССР, обосновавшимся в Мюнхене. В целях заработка Курреев рыскал по всей Западной Германии, бывал в Австрии, в Дании, в Западном Берлине, отыскивал в трущобах морально сломленных, опустившихся «азиатов», готовых за небольшую плату убить из-за угла «указанного типа», что значит — человека прогрессивных убеждений, — выступить в суде лжесвидетелем, прочитать перед микрофоном любую ложь… Холодная война вскоре потребовала «знатоков» Средней Азии и Казахстана, Туркестанский национальный комитет был возрожден как старый, давно забытый водевиль, возглавил его иной человек — не Вели Каюм-хан. Каракурт туда уже не возвратился, он выполнял иную миссию…

— Нам известно, Каракурт, что вы были в очень близких отношениях с Вели Каюм-ханом, — проговорил Таганов. — Предположительно, хан воспитал вашу родную дочь…

— О, — засмеялся Нуры, как видно, Ашир затронул очень сложную струну его воспоминаний. — Я этого не скрываю…

Однажды в Дюссельдорфе Нуры разыскала прилично одетая увядающая блондинка. Было видно, что она побывала у косметолога, искусно затушевав следы бурно проведенной молодости. Это была Маргарита, любовница Вели Каюм-хана. Самым близким она позволяла называть себя просто Рит… На страданиях военнопленных туркестанцев Рит и Вели Каюм-хан нажили немалое состояние. О Рит после войны писали как об изощренной садистке… Теперь неудавшаяся «мать Туркестана» (Вели Каюм-хан величал себя «отцом Туркестана») тяжело опустилась на стул перед Каракуртом. Она явно кокетничала. Дело в том, что после войны Рит родила дочь, и маленькая Лорхен очень походила на Курреева. Как-то Нуры, повидав девочку, воскликнул, что она как две капли воды похожа на него, напомнила ему дочь Гульшат, что осталась в Конгуре. С тех пор Лорхен выросла в красивую женщину, стала женой сына бывшего оберштурмфюрера Фюрста, возглавлявшего в войну службу гестапо в «Ост-мусульманской дивизии СС». Муж ее, процветающий бизнесмен Ральф, баловал жену деньгами, но она все-таки увлеклась неким американским миллионером Кларком и уехала с ним в «свадебное путешествие». Печальный скандал, который мог разразиться вокруг семейства, угрожал репутации госпожи Маргарит…

— Она твоя дочь, — чуть не плача, говорила Маргарит, — поезжай, привези ее. Я тебе заплачу…

Спустя неделю Каракурт доставил в дом Маргариты полузадушенную Лорхен. Молодая женщина последними словами проклинала грубого горбоносого похитителя с волосатыми руками, она не подозревала, что дикому обращению с собой обязана родному отцу.

— Занятно, Каракурт… Хотя это не самое важное из твоей биографии, что меня интересует, — улыбнулся Таганов, сжимая свои пальцы. — Как ты оказался на средиземноморском островке?

— Меня нашел какой-то американец и предложил туда поехать.

— Зачем?

— Он обещал, что там я могу жениться на единоверке и хорошо зарабатывать…

— И где ты работал?

— На радиостанции… «Поход за свободу» комитета «Свободная Европа». Там был огромный парк, запущенный, перерытый канавами, залитый водой…

— Что это была за радиостанция?

— Под вывеской ее орудовал шпионский центр ЦРУ, перехватывались чужие секреты…

— Много работало там народу?

— Переводчики, редакторы, инженеры, телетайписты, шифровальщики… Выуживали сведения о местонахождении заводов, нефтепромыслов, электростанций, аэродромов, воинских частей… Часть сведений переправлялась радиостанциям «Голос Америки» и «Свободная Европа».

— Кто работал на радиостанции?

— Русские, украинцы, поляки, болгары, албанцы, турки, арабы, те, кто по разным причинам эмигрировал из своих стран.

— Чем ты там занимался?

— Сперва меня проверили, умею ли стрелять. Я поразил мишень прекрасно. Из пистолета.

— Что дальше?

— Полковник Джеймс предупредил меня: тот, кто пришел сюда однажды, остается здесь навсегда; с радиостанции уходят лишь по их воле… Я стал боевиком… Как-то мне из окна показали смуглого мужчину средних лет с толстой самшитовой тростью. Он работал дешифровальщиком пятнадцать лет, но задумал убежать. Я выследил, что у дешифровальщика в трости вмонтирован острый автоматический штык. Тенью ходил за смуглым, пока однажды ночью полиция не подобрала его труп… Он закололся своим штыком…

Таганов хмыкнул. Нуры опустил голову.

— Утром радио сообщило, что агенты Москвы убили честного человека…

— А потом?

— Потом я завалил одну операцию… Неудачно стрелял, и раненый субъект, который должен был умереть, попал в больницу, он кое-что рассказал. Кстати, при погоне полицейский тоже прошил мне пулей плечо… Дело замяли, я был спешно послан в Канаду знакомиться с членами делегации советских республик, которая прибыла туда на международную выставку. Я имел деньги и фотоаппарат. — Каракурт вдруг оживился. — У меня была инструкция: «Хвастовство — это слабость, свойственная в большей или меньшей степени каждому человеку… ищите хвастунов. Они попадут в тщательно подготовленную ловушку…» Но там я сам попал в советскую ловушку…

— Продолжайте, продолжайте, — кивнул Таганов.

В канадском городе Курреев неожиданно встретился со своим односельчанином, молодым агрономом, который рассказывал ему о Конгуре, и Нуры забыл об инструкциях… Он, представлявший Конгур убогим, с жалкими карагачами и изнывающим от жары, вспоминал единственный колодец на такыре, мейдан, место сборищ старейшин, детские игры… А агроном вдруг обрисовал ему благоустроенный поселок с густой зеленью. Самое поразительное для Нуры было то, что его любимая Айгуль не выходила больше замуж, она воспитала сына, который окончил институт и стал инженером, выучила дочь, окончившую аспирантуру в Новосибирске, при отделении Академии наук. Гульшат живет в Москве, стала кандидатом наук. Сам не осознавая того, Нуры позволял молодому агроному вербовать себя в «агенты» Москвы. Он слушал и слушал туркмена. И, наверное, агроном еще долго говорил бы с Нуры, если бы у того не вырвалось признание, что он, Нуры, сын Курреева, предал Родину… Ошарашенный агроном, выскочив из-за стола, плюнул себе под ноги и ушел из номера гостиницы…

По просьбе Каракурта один турок написал в Конгур письмо и получил оттуда конверт с фотокарточкой от Айгуль. В селе еще жива была мать Нуры. Курреев долго разглядывал карточку со своим семейством. Айгуль была одета по-европейски — в платье, а Нуры помнил ее в яшмаке — платке молчания, с большим ведрообразным бориком на голове… Ему вспоминались минуты, когда он скакал на жеребце под свист пуль вместе с Эшши-баем и с отцом, оставляя беременную жену и сына…

После Канады, возвратившись на остров, Нуры искал дня и часа для побега. Однажды он вышел из парка в город, гуляя по улицам вечернего города, проходя мимо магазинов с яркими витринами, забылся и оказался на окраине. Не зная зачем, он шел и шел по равнине, представляя аул с предутренними петухами, с криком пастуха, с запахом хлеба… Потом Нуры вернулся и на безлюдной улице встретил приземистого толстяка — не то немца, не то австрийца. Однако тот заговорил с ним на английском.

— У вас не найдется огня? — спросил толстяк.

Нуры достал зажигалку. Незнакомец смачно затянулся, явно напрашиваясь на знакомство.

— Вы случайно не азиат?