Читаем без скачивания До поворота (Кровавый Крым) - Кирилл Якимец

— Вот и все, — он жалобно вертел в руках два покореженных кусочка.

— Отмычка сломалась. И бравого викинга Отто Розенфельда проводит в последний путь его верный сломанный клинок… Смотрите! — он оглянулся, — ну чего вы на меня-то вылупились?! — несильно толкнул Милу, — хватайте сокровища и вон отсюда!!!

— Да не юродствуй, ты.

Почему-то Слава проникся к врагу дружеским сочувствием.

— Никто тебя убивать не собирается!

В ответ парень только громко захохотал и полез вместе с Милой ворошить внутренности вскрытых двух сундуков, разинувших белесые пасти.

— Янтарь! — восторженно поднесла к глазам и даже понюхала Мила, вот-вот лизнет!

— М-да, — наркоман казался разочарованным, — мин действительно нет! Сплошная «янтарная комната», тоже мне — тайна забытой цивилизации! — он даже пнул один ящик и скривился от боли, ругаясь по-немецки.

— Ух-ты, тут еще и картины есть! — развернула тряпочку с ярко-оранжевым нарисованным абрикосом Мила, — настоящие соровища. Пропавшие шедевры.

— Гореть должны хорошо, — пощупал материю наркоман, — погребальный костер, достойный истинного арийца…

— Это тебя, что-ли? — тоже сунулся в ящики Слава — действительно барахло какое-то.

— Да. Я — поволжский немец. Второй сорт. Но не третий, не четвертый… Я — немец! Немец!

— Не врубаются, — с удовольствием вертела в руках какие-то желтенькие бляшечки Мила. — это ж — красота!!! Ты что?!!!

Наркоман вываливал содержимое ящиков на середину помещения, туда же подобрал и аккуратно уложил в кружочек останки немецких солдат, сам удовлетворенно сел сверху, закурил медленно, торжественно, как в последний раз.

— Держи, — кинул обратно Миле зажигалку и пачку.

— Ты это, серьезно? — Мила учащенно задышала, сладко, волнительно — влюбленная героиня! Героин только так себе… Избит, обшарпан и без зубов. Распаковал шприц, отвел в другой руке ампулу и посмотрел вдруг в зрительный зал:

— Нет, огонь мне будет нужен!

— Зачем?

Почему-то Славе сейчас не хватало противного, обжигающего действия водки, ее вкуса, цвета и остро-механического запаха.

— Огонь должен очистить мое тело и останки этих павших героев! — с разведенными в стороны и вверх руками парень стал похож на трагического клоуна. Сжав автомат, Слава хотел встать, чтобы остановить зарвавшегося вандала, но тот только расхохотался.

— Твой магазин пуст. А она меня поймет…

Зачарованно, как кролик на обедающего удава, Мила смотрела на шприц, покачиваясь вместе с ним:

— Да-да. Не мешай ему. Прошу тебя, любимый мой!

К кому отнести эти слова Слава не понял и остался на месте. Мила с придыханием шептала:

— «Золотая», он же на «золотую» пошел!!! — ее восторгу не было предела.

Всмотревшись в кучу, никакого золота Слава не обнаружил, только рыжий янтарь, тряпки и холсты без рам, да пара деревянных статуэток и одна из белой кости, в виде закутанного в халат толстого китайца — тот весело скалился, распираемый счастьем. «Может, это действительно произведения искусства? — пришла запоздалая мысль, — их спасать надо, в музей передавать!» — но вспомнив про трупы, плававшие в воде у входа, Слава передумал. Не до того!

— Друзья мои! — почему-то наркоман перешел на патетику, — я должен уйти, мой путь окончен, приведя меня сюда, чтобы я мог отдать последний долг, — он погладил скалящийся рядом череп, — этим э-ээ, — на минуту запнулся, — ладно. Все и так понятно, Поганка с меня живого кожу сдерет после всего.

— Так он ушел?!!! — очнувшись от странного транса, Мила быстро пришла в себя. — Подожди-ка, подожди-ка!

— Не подходи! — наркоман отвел ампулу подальше. — Разобью!

— Ну, миленький! — заелозила девочка, — потом вмажешься!

— Для меня потом может и не быть… — отломив верхушечку стекляшки, бандит стал наполнять шприц, — Лучше, сама понимаешь, самому себе «золотую» вмазать, другого такого случая может и не быть… Учись, пока я жив! — он гнусно хихикнул, потом поднял голову и подмигнул Славе, — это карикатура такая была. Давно еще. Старый хиппи молодого учит, как ширяться.

— Да давай, помогу, — подсела поближе Мила, — Я умею. А то вторую-то как сам заправишь?

Парень задумался:

— Хорошо, и костер подожжешь?

Мила быстро закивала. Парень тоже кивнул.

— Ладно, слушай: за тобой тут все гоняются, нас таких почти всех собрали, вытащили. САМ приказал. Поганка, он у нас главный — что, куда, кому, он тут еще и свои делишки обделывет, и на стрем не кидается, потому и слинял. Ясно?

Кивнув, Мила закурила:

— Так что, вас здесь много, и все из-за меня?

— Нет, — бандит помялся, — тут большая политика, мы еще следить должны..

— За кем?

Он снова неприятно хохотнул:

— За кем прикажут. По тебе уже один раз отбой давали, Поганка аж нутром позеленел, как на тебя наткнулся. Это ж он в Планерском отчет дал, все, мол… Он теперь на нас все валить будет, а я таких, на каких свалили, видал… Сам не хочу. Так что, давай меня моей заначкой… — бандит протянул сильную руку с закатанным рукавом, — посвети ей, парень. Сестра, пожалуйста по вене, ей тихо Ленин говорит! — пропел он теплым басом. — И пусть моя душа, вместе с ними, соединится в Валгалле…

— Это только для воинов, погибших на поле брани!

— Ты — женщина, ты ничего не понимаешь! Отто Розенфельд всю свою жизнь провел на поле брани! И погиб как герой и воин!

— Так сколько у этого еще людей-то? — пришел к Славе неожиданный вопрос.

— Здесь только мы были, еще в Симеизе, они за каким-то негром гоняются, шеф, наверное, канал новый нашел, или конкуренты… Но это так, нам не говорили.

— Он сюда до утра не сунется?

На душе у Славы посветлело.

— Нет, сегодня не сунется. Может, и про нее промолчит. Башку-то сдали, значит, и задание выполнили…

Бандит поднес руку к голове, как бы отдавая рапорт отцу-коммандиру. Мила не успела вколоть ему опий, игла прошла мимо.

— Так может, тебе лучше с нами? — глядя на жидкость в стеклянной колбе, облизнулась Мила.

— На чужой конец не разивай ротец! — лицо парня стало сразу как-то жестко-неприятным, будто холодными трещинками пошло. — Вас они все равно к ногтю приберут, — он даже сплюнул куда-то в темноту, — а меня они давно прибрали. Ты, дура, по колодцу-то можешь? Вша болотная! Отдай, — он вырвал у нее из рук шприц. — Изыди, сявка!

Довольно забирая воздух через неплотно прижатый губы, бандит откинулся на ворох дребедени, к черепам.

— Теперь огня. Да огня же! Фоер!!!

Взгяд полубезумных глаз, безмятежно-спокойный, заставил Милу достать зажигалку и поднести к картине с прозрачным лимоном на тарелочке. Картина нехотя зачадила, потом язычок пополз по краю, сворачивая судорогой боли полотно. Всхлипнув, Мила выронила фонарик, тот жлостливо шваркнул об пол. Вознесенное к сухим человеческим останкам пламя радостно ожило, пожирая скопления органических волокон. Завороженный, Слава, не моргая, смотрел на желто-фиолетовые язычки, давно забытая песня, обхватив его за горло, душила невысказанным восторгом. Лежа на чадящем ворохе, парень взахлеб бубнил по-немецки стихи про Лорелею.