Читаем без скачивания Ох, охота! - Сергей Алексеев

То, что он ездит на плечах государей и светских львиц, известно всем, как и то, что соболь, например, драгоценность, а горностай – признак благородства, изящества, та самая светотень, подчеркивающая цельность красоты. Однако долгое время жизнь этого зверька оставалась таинственной, необычной, порою, даже чудесной – от того же незнания. Конечно же, у любого биолога глаза на лоб полезут, когда самка горностая, прожив, к примеру, год в полном одиночестве, вдруг беременеет и производит на свет вполне здоровых, полноценных детенышей. Что? Как? Почему? Ответ так же прост, как необычен: самец огуливает в буквальном смысле слепых новорожденных самочек. Как уж он это делает, непонятно, но делает, и в результате осемененная самка вырастает, взрослеет и весной, когда у нее созревают яйцеклетки, происходит нормальное зачатие. То есть природа заложила в горностая потрясающуто выживаемость: отец может уже украшать своей шкуркой шею какой-нибудь заморской красавицы, а дети его находятся еще в утробе матери. Поэтому зверек этот распространен практически по всей нашей стране и изживы ему не будет еще и потому, что основная пища – грызуны, мыши всех видов, крысы, суслики, реже бурундуки и боровая дичь.

Благодаря своим небольшим размерам и обтекаемому, аэродинамическому телу, горностай большую часть времени на охоте проводит под снегом, где прячется добыча. Его следы возникают внезапно и так же исчезают, иногда в рыхлом, неслежавшемся снегу он проходит до полусотни метров. Слышит писк мыши не хуже лисы – до полукилометра, и в тот час меняет направление. Мы подманивали лис за брошенной фермой на обыкновенный пищик, изображающий писк мыши.

Рыжая бестия гуляла от нас в полукилометре и нас не слышала, но вдруг словно из небытия примерно в ста метрах от нас возник горностай, хорошо видимый даже без бинокля из-за косых лучей солнца. То есть услышал писк, будучи под снегом, однако, пробежав несколько метров в нашу сторону, затаился, послушал писк и, видимо уловив фальшь, стремительно исчез. После этого случая я несколько раз пробовал пищать в предполагаемых местах обитания горностая, и результат в точности повторялся, и один раз даже зверек довольно скоро приблизился метров на сорок – видно, глуховатый был. Из-за такой подснежной жизни никогда невозможно точно определить, сколько горностая на участке. Они вдруг начинают попадать в соболиные и норочьи ловушки, поэтому промысловики редко ставят на них капканы специально.

Летом горностай не в пример колонку меняет окраску, спина у него становится серая с рыжеватым подпалом. Он и так-то не боится людей и часто селится возле деревень, отлавливая мышей, в теплое время года вообще теряет осторожность – видно, как и песец, знает, что шкурка его никому не нужна. Может преспокойно перебежать впереди лесную дорогу и еще встать на обочине, чтобы полюбопытствовать. Очень часто встречаешься с ними во время сбора ягод – смородины, малины, хотя они кроме мяса ничего не едят. Были случаи, когда горностай промышлял даже на колхозных зернотоках и сушилках, где обилие грызунов, и составлял конкуренцию котам.

Этого чудо-зверька начали расселять еще с 1929 года, однако в Томской области промысел его разрешили в конце пятидесятых. Кто и как его завез и где выпустил, неизвестно, однако охотники, промышлявшие водяную крысу (доводили на нее план) стали ловить странного зверя с отвратительным змеиным хвостом и поначалу затылки чесали. Кинулись читать литературу, в основном журнал «Охота и охотничье хозяйство», сравнили с картинками – точно, запретная тогда ондатра. Вон, оказывается, какая американская тварь! Между тем ее развелось столько, что трава на пойменных озерах была словно ножницами выстрижена: как вечер, так по озеру только «усы» распускаются – ондатра на кормежку выходит. И вот наконец разрешили ловить, и после первого же сезона промысловики облегченно вздохнули: теперь не только белка основная дичь, на «крысе», а именно так до сей поры ее зовут в России, можно еще лучше заработать.

Ондатра в какой-то степени в то время спасла не только охотничий промысел, но и другие виды пушного зверька, оттянула на себя внимание, интересы и позволила ему вздохнуть свободно, расслабиться и восстановить численность. В первые годы лова штатники в разы перекрывали все планы и потом уже не рвали так жилы в зимний сезон. При этом промысловики ощущали странное чувство: от того, что ее ловили по несколько сотен за осень, количество ондатры с каждым годом увеличивалось, чего по их опыту и быть не должно. В то время они и представления не имели о так называемом «эффекте вселения», когда ввезенный и прошедший дезинфекцию здоровый зверек какое-то время не подвержен болезням, а при огромной, нетронутой кормовой базе и способности давать за лето по два-три потомства, размножается в арифметической прогрессии.

Кроме того, половозрелой ондатра становится аж в четыре месяца от роду, а срок беременности всего 25 дней, да еще врагов нет, никто из зверей не ловил и не ел «крыс». Это просто автомат воспроизводства! В то время белка стоила 50 советских копеек и за ней надо было ноги побить, а это чудо – 30, но трудозатрат вчетверо меньше. Однако и эту сивку укатали русские горки. В 1962 или 1963 году, когда ондатра поселилась даже в реке, началась туляремия – гнойные желваки под шкурой. Ее качество от этого почти не страдало, промысловики продолжали ловить, тем паче разрешили охоту даже весной, до линьки, когда мех у ондатры самый лучший, однако с той поры такого несметного количества уже не было.

Несмотря на свою крайнюю, кроликоподобную травоядность, зверек довольно сильный, решительный и кардинальным образом борется с капканами и несвободой – отгрызает и откручивает себе лапу. Когда это делает, например, норка или горностай, тут все понятно, зверек благородный, с острым чувством воли. Но тут?… Были случаи, когда в капканы вновь попадали ондатры без одной и даже без двух лап. Кстати, передними ондатра при поедании травы работатет, как руками. Сходство с крысой делает рыжий цвет ости и строение тела, но есть и темно-коричневые, благородного цвета ондатры, более похожие на выдру, и если вы увидите из нее шапку, сроду не догадаетесь.

Если бы весной подняться над землей и одним взглядом узреть всю массу пернатых, которые перемещаются в течение двух-трех недель с юга на север, пожалуй, не нашлось бы на свете зрелища, сравнимого с этим. А если еще посчитать и сложить затрачиваемую на это кинетическую энергию всех птиц, от легкой ласточки и соловья до гусей-лебедей, то я уверен, цифра получится гораздо выше, чем производимая на Земле вся электороэнергия за эти две-три недели перелета. Для того чтобы оконченному пессимисту вернуть радость жизни и веру в чудо, творящееся ежесекундно над нашими головами, следует посмотреть в весеннее небо и включить хотя бы самое примитивное воображение. Какая же сверхъестественная, неуправляемая сила каждый год гонит птиц на север? Неужели только потому, что на юге в это время не хватает корма и слишком сильно печет солнце? Как-то не верится. Не верится только потому, что энергетических затрат на перелет, того накопленного для дальней дороги жира с лихвой бы хватило худо-бедно пересидеть неблагоприятный период где-нибудь на Амазонке, в Индии или в не таких уж горячих камышах Каспийского побережья. Но нет, едва теплые ветры повернут на север, как вслед за ними поднимаются на крыло несметные полчища пернатых и через моря, океаны, жаркие пустыни и влажные тропики летят в холодную сторону, где еще снег, сыро и промозгло, где с трудом можно отыскать корм и тем паче свить гнездо. Однако неумолимая, космическая по силе страсть гонит птиц именно сюда и с единственной целью – вывести потомство. Пустынные арктические острова, побережья всех северных морей и океанов от Чукотки до Кольского полустрова, от Скандинавии до Канады и Аляски вместе с весной превращаются в птичьи базары, массовое гнездовье всех видов гусей, лебедей, уток, гагарок, гагар, гаг и прочих птиц, которых мы считаем обитателями северных морей, хотя они живут там всего два-три месяца…

И каждую осень, чаще всего с первым зазимком, вдвое или даже втрое увеличившаяся масса пернатых путешественников встает на крыло и уходит в обратный путь, на чужбину, чтобы переждать лютые морозы. Но прежде, чем покинуть родную холодную землю, птицы устраивают слет, действо, увидеть которое достаточно трудно и по образу и подобию напоминающее вече. Однажды я проснулся в охотничьей избушке, стоящей в лесу достаточно далеко от обжитых мест, от громкого многолюдного разговора. Было полное ощущение, что собравшаяся толпа что-то неторопко обсуждает, вот только слов не разобрать. Когда же осторожно вышел на улицу, то увидел зрелище невиданное: весь довольно широкий пойменный луг с перезревшей и полегшей осенней травой шевелился от журавлей. В этих местах прежде я довольно часто видел этих птиц, но малыми стаями или вовсе парами, а тут же головки на длинных шеях покрывали луг от речки до высокой террасы, задымленной утренним туманом, словно колышащаяся под ветром трава. Их было тысячи! И журавли не просто ночевали здесь, а о чем-то очень серьезно разговаривали, и речь их напоминала человеческую, даже по интонациям – в какой-то миг показалось, спорят. Отчетливо слышалось лишь короткое и грубоватое созвучие двух звуков – кр, кр, кр, причем на разные лады. Стояли они, повернувшись головами в сторону середины луга, совершенно пустого пятачка диаметром метров тридцать, как будто это вечевой круг. Потом речь их ненадолго изменилась, из неразборчивого многоголосья превратилась в своеобразный хор, поющий одно протяжное слово – кур. И мне показалось, птицы молятся перед дорогой, тем более после этого согласного пения они начали взлетать, причем от перефирии к середине. Взлетали уже с полновесным журавлиным криком, привычным уху и печальным – курлы, курлы, и разбирались, выстраивались в клинья, выписывая круги над лугом, должно быть, прощались. Через несколько минут предрассветное небо стало черным от стай, и только когда все журавли были в воздухе, начался отлет. С невероятным чувством порядка и непонятных закономерностей очередности косяки срывались с круга и уходили на юг. А последняя стая с криком кружила над лугом еще около часа, пока не взошло солнце, затем тоже легла на курс.