Читаем без скачивания Петля для полковника - Лариса Захарова

— Сейчас, Люсенька, я поднимусь наверх, позову жену, вы с ней, как добрые хозяюшки...

— Как наверх? — оторопел Глеб. — Разве ты тут?..

— Ты не узнал дом моей мамы?

V

Кафе назвали «Ветерок». Без претензий. Киреев устраивал конкурс названий, но путного ничего не выходило, все крутились вокруг стандартных «посадов», «харчевен», «огоньков». Хотели назвать и эдак, по-прибалтийски, — «У... чего-то». Или кого-то. Однако архитектурных и прочих городских достопримечательностей поблизости не имелось, кругом стояли блочные дома, никаких ассоциаций со стариной. Да и райисполком торопил. Открываться было пора, рекламу давать. Вот и назвали как назвалось. Люся придумала «Ветерок». А почему бы нет?

Открылись, составили недельное меню. Народ поначалу шел робко, но к концу третьей недели в обеденное время у дверей уже стояла очередь, и волей-неволей Кириллу пришлось-таки исполнять обязанности швейцара. Теперь он в шутку именовал себя «экспедитором-уборщиком, и. о. швейцара» — и Люся поняла, что не особенно лестны сии занятия закатившейся спортивной звезде. А сама Люся теперь после работы пулей летела в кафе, чтобы помочь Лиде прибраться, перемыть посуду, поставить пироги к утру (с завтраками пока не клеилось, народ все же не приучен по утрам бывать в заведениях, а приезжих в этом районе почти нет), но пироги шли и так. Иногда Кирилл выходил с ними к метро — раскупали споро. Киреев стал прикалывать к корзине картонную рекламу — «Кафе «Ветерок» — и адрес. Так что покупатели теперь знали, куда идти, чтобы отведать пироги с черемухой, с куртом и яйцом, курники и банницу с брынзой. И по утрам начала появляться клиентура. Для ранних посетителей стали покупать творог у частников на рынке. К двенадцати он расходился целиком. Лида не могла нарадоваться. Она теперь ходила на службу через день, используя льготы для матерей малолетних детей. А Ленусю сдали в детсад. Лида не ленилась, как это бывало дома, — вертелась. Тут все вертелись.

Прошел месяц. Киреев подсчитал прибыль — и все обомлели... Хорошо! Не зря вертелись день и ночь до седьмого пота.

— Эдак через год импортное оборудование купим, — довольно улыбался Пастухов-старший.

— Подождите, что скажет фининспектор, — невесело предупреждал Киреев, поглядывая в ведомость. — Не круто ли забираем? Ладно, я в райисполком...

С утра Кирееву позвонили из прокуратуры. На вопрос, по какому поводу его приглашают, молодая, судя по голосу, женщина ответила уклончиво: «За вами замечены нарушения соцзаконности». Киреев тут же подумал о работе «Ветерка», о том, кто и что мог «накапать». По существу, беспокоиться было не о чем. Но на всякий случай он попросил перенести встречу в прокуратуре на вторую половину дня, рассудив, что с документами в руках, с документами, в которых полный ажур, ему будет проще объяснить, что он и его сотрудники-кооператоры работают честно, исключительно в рамках законности.

По пути в исполком он вспомнил мемуары об Алексее Толстом, где Наталья Крандиевская очень выразительно обрисовала, как писатель в сердцах разбил пишущую машинку потому как при «таких налогах писать вовсе бессмысленно». Вспоминал и «Разговор с фининспектором...» Маяковского. То была, конечно, литература, но на мажорный лад она, однако, не настраивала.

Но в райисполкоме все прошло гладко. Отчитался, получил нужные бумаги, зашел в ближайшую сберкассу, уплатил. Все как по маслу.

Не рассчитал, что освободится так быстро, на прием в прокуратуру было еще рано. Взял такси, поехал за Ленусей в детский сад, хотя туда тоже было рано. Не отпускал такси, пока собирал дочку. Она упрямилась, уходить не хотела — ее уже укладывали спать. Но он настоял, посадил девочку в такси. Она перестала капризничать, увлекшись ездой в автомобиле, но вид был утомленный — бледненькая. «Это и к лучшему, что она так смотрится...» — подумал Киреев и заколебался: не стоит ли и ему переодеться? Впрочем, костюм на нем был далеко не новый, и рубашка не первой свежести, как и положено в конце педели человеку, который работает, а не дурака валяет. Они немного погуляли с Ленусей в небольшом скверике напротив того старинного особняка, который пригрел прокурорских работников. Киреев специально избрал для прогулки аллейку погрязней, чтобы его новые ботинки утратили блеск и издали напоминали стоптанные.

Ровно без пяти три к особнячку подкатили голубые «Жигули». Высокая молодая женщина в широкополой кокетливой шляпе, меховом ондатровом жакете — последний крик моды — привычным жестом вогнала ключ в замок автомобильной дверцы. «Однако!..» — оценил Киреев, поняв, что это и есть та самая Татьяна Львовна Сергеева, ему описали ее достаточно подробно.

Когда они встретились в кабинете, уже не было экстравагантной шляпы и шикарного жакета — был строгий синий прокурорский мундир, который, впрочем, сидел на ней как костюм от дорогого портного и, несомненно, шел к стройной фигуре и светлым пышным волосам.

«Она либо дочь весьма достойных родителей, либо прекрасно выдана замуж, — подумал Киреев, почувствовав запах «Же-Озе» — восьмидесятирублевых французских духов. — Либо...»

— Извините, Татьяна Львовна, что я с ребенком. Оставить, понимаете ли, не с кем, — извиняющимся тоном проговорил Виктор Николаевич.

Сергеева так холодно посмотрела на девочку, что Киреев сразу понял — своих детей у нее пока нет.

— Хорошо, — сказала она, поправляя обеими руками прическу, словно перед ней сидел не мужчина, а так... нечто. — На вас, гражданин Киреев, поступили сигналы о противоправных поступках.

— Минутку, Татьяна Львовна. Я, кажется, несмотря на сигналы не совершил доказанно противоправных действий, чтобы вы могли именовать меня гражданином. Так что в социальном отношении мы с вами пока на равных, и будьте любезны...

Сергеева наконец увидела его. Посмотрела с минуту в лицо, криво улыбнулась:

— Ради бога... Привычка. Так вот, товарищ Киреев, на каком основании вы сняли пломбы, — она придвинула к себе какие-то документы, — с опечатанной участковым инспектором двери квартиры номер двадцать три дома номер два по улице Алых Роз, в которой до апреля этого года проживала умершая Киреева?

— Прежде всего умершая, как вы говорите, — он печально потупился, — умершая Киреева — это моя мать, вот ее бабушка. А снял пломбы я невольно. Я живу в этой квартире, и, выходя утром, даже не заметил, что сорвал. Поставил об этом в известность нашего участкового. Но я напомнил ему, что квартира отходит мне, поэтому ему не стоит волноваться и повторять неуместные манипуляции с пломбами.

— Как это не стоит волноваться? — Сергеева надменно подняла брови. — Вы, товарищ Киреев, что, не знаете закона?

— Я все знаю, Татьяна Львовна. Я понимаю, что после смерти мамы я должен был выехать из квартиры, в которой прожил с семьей более пятнадцати лет, ведя при этом общее с родителями хозяйство. Оставлять насиженное место, отлаженный быт...

Он вовремя сказал о ведении общего хозяйства, отлаженном быте — на гладком, покрытом персиковой крем-пудрой лице Сергеевой появилось замешательство.

— Позвольте, — медленно проговорила она, — какое общее хозяйство?.. Вы же прописаны в другом месте. На улице Даргомыжского.

— Совершенно верно. Но я пятнадцать с лишним лет жил с матерью, вел с ней общее хозяйство. Людские судьбы складываются настолько по-разному, что... Татьяна Львовна, моя больная мать не могла жить одна. А я не могу сейчас вернуться туда, где прописан. В той квартире проживает моя замужняя старшая дочь от первого брака со своей семьей — мужем и двумя детьми. На площадь к своей нынешней супруге, ее маме, — он кивнул на Леночку, сонно покачивающуюся на стуле, — я тоже не имею морального права: там. в комнате коммунальной квартиры, буквально ютятся моя теща и свояченица. Куда же нам деваться? Честно говоря, я был крайне удивлен, когда увидел эти пломбы. В отделении милиции прекрасно известно, что па правлении кооператива, к которому относится дом два по улице Алых Роз, сейчас решается вопрос о моем приеме в члены ЖСК и передаче квартиры матери мне как сыну и единственному наследнику. Вопрос в стадии оформления.

— Так... Следовательно, проживать по месту своей прописки и прописки своей жены вы не можете. Документы у вас с собой?

— Простите, какие?

— Ну, на квартиру, меня интересует выписка из домовой книги по улице Даргомыжского. Документы по месту прописки вашей жены. Копия заявления в ЖСК. Мне ведь нужно реагировать.

«В конце концов эта муть, склока семейная, перетрется. Есть пломбы, нет пломб... Говорим о человеческом факторе, а в формальности упираемся, как бараны в новые ворота. Действительно, какие же могут быть пломбы, когда в квартире живут люди?» — подумала Сергеева, но, словно споткнувшись о свою мысль, тут же спросила недоверчиво:

— Одно неясно, гражданин Киреев, если вы находились дома в момент опечатывания дверей, почему не вышли, не отозвались?