Читаем без скачивания Звёздная паутина. Рассказы - Сергей Рулёв

Шарапов затушил папиросу и закурил новую. Да, такого ЧП в бригаде, наверное, сроду не было. И ведь будут списывать на него, а при чём здесь он? Шарапов вздохнул. Что думать о себе? Каково сейчас вон тем пацанам, что сидят за столом и сосредоточенно стучат ложками, пытаясь делать вид, что ничего страшного на самом деле не произошло?

Шарапов вспомнил, как он сам служил срочную. Давненько это было. Условия у ребятишек теперь, конечно, получше будут, но зато и нагрузка побольше. Кто-то там косит на гражданке, а они, те, кто пошёл служить, тащат всё это и за себя и, как говорится, за того парня. Причём у каждого из них в душе сидит червячок и шепчет: почему они здесь, а кто-то нет? Такого в его время не было, так что ещё неизвестно, кому лучше – им сейчас или ему тогда. Времена меняются, люди те же, но вот их ценности тоже меняются со временем.

И вообще, что он думает об этом, когда у него, можно сказать на руках, теперь тринадцать человек. Надо думать о том, чтобы не было больше никаких ЧП, и чтобы все тринадцать вернулись с гарнизонки в роту. Мысли, как на войне.

«Тринадцать, – подумал Шарапов, – Не совсем счастливое число. Да плюс два трупа в леднике».

– Старшина, пора вести смену.

Шарапов обернулся на голос Голубева. «Парень спокоен. Молодец», – подумал Шарапов, выходя из комнаты начальника.

– Караул, строиться.

Ребята встали, образовав подобие шеренги.

– Так, – начал Шарапов, – Я думаю, что особо ничего объяснять никому не нужно. Значит сразу переходим к делу. Седьмой пост становится двухсменным, так что, Катышев, сейчас заступаешь ты.

Катышев зачем-то усмехнулся и кивнул головой.

– Четвёртый пост – Осокин, пятый – Латышев, шестой – Снегов. Одеваться, вооружаться. Голубев, останешься в карауле, я сам поведу смену.

– Хорошо, – старшина, – кивнул Голубев и буркнул остальным:

– Давайте быстрее, уже десять минут одиннадцатого.

Смена оделась, после чего Голубев выдал всем автоматы.

Шарапов взял свой, оглядел всех и сказал:

– Смена, на выход, – и сам пошёл первым.

Открыв дверь, он ощутил прохладное дыхание реки.

«Забыли включить свет на периметре», – подумал он, переступая порог.

Раздался сухой треск подломившейся доски ступени. Правая нога Шарапова неестественно подвернулась в ступне. Падая, он успел чертыхнуться. Навстречу виску с угрожающей скоростью надвигалась дверная скоба.

В голове Шарапова на мгновение взорвалось маленькое солнце и тут же погасло.

Навсегда.

14

В первый раз Смирнов поужинал вместе со всеми в общей комнате. Ему даже не пришло в голову есть у себя на кухне. Слишком сильная встряска: сначала Морин, потом начальник. Неужели так бывает?

«Бывает. Произошло ведь», – успокоил себя Смирнов.

Когда все поели, он подозвал Трохина.

– Троха, по-быстрому собери посуду, со стола вытри. В общем, сам знаешь.

Тот кивнул.

– Давай, Троха, – напутственно хлопнул он его по плечу и пошёл на кухню.

На плите выкипала литровая кружка с водой для чая. Поспешно снимая ее, он обжёг руку.

– Чёрт! – выругался Смирнов, потом, поглядев на кружку, растеряно подумал: «Ну вот, готовил для начальника, а начальника больше нет. Что ж, бывает и так».

Сунув обожженную руку в кастрюлю с холодной водой, Смирнов подумал, что неплохо бы начать готовить суп на завтрак. Вздохнув, он набрал полную двадцатку воды и поставил ее на плиту. Потом пододвинул на середину кухни маленькую кастрюльку с водой, поставил рядом табуретку и полез в нижний шкафчик за мешком с картошкой.

Картошка, как всегда, была наполовину гнилой. Откуда её берут такую, Смирнов пытался понять чуть ли не с первых дней службы в армии. В поварской учебке, куда его направили с КМБ, их не раз посылали на склад перебирать капусту, картошку и тому подобные фрукты-овощи. Так вот, на самом деле там и перебирать-то было нечего – всё наивысшего сорта. Поэтому загадка о том, откуда во всех армейских столовых берется такая гниль, до сих пор была для Смирнова неразрешима.

Ещё раз, чисто по инерции, подумав об этом, Смирнов вздохнул для порядку и сел на табуретку. Вытерев об штаны нож, он стал чистить картошку, ковыряясь в мешке в поисках более или менее целых клубней.

Начистив полкастрюли, он отложил в сторону нож и вытер о тряпку грязные руки. Сигареты лежали в кителе, висящем на крючке. Достав и закурив одну, Смирнов снова уселся на табуретку.

Из караула доносилось позвякивание. «Вооружаются на смену», – механически отметил про себя Смирнов и снова взял в руки нож.

В этот самый момент он понял, что что-то идёт не так. Рука сама сжала рукоятку ножа с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Смирнов широко раскрыл от изумления глаза. Сигарета выпала из разжавшихся губ и коротко пшикнула в кастрюле с чищенной картошкой.

Острие ножа смотрело точно в живот.

Рука сделала быстрый рывок, Смирнов глухо ойкнул, и с лезвия ножа в кастрюлю, рядом с плавающей сигаретой, упали тёмно-красные капельки крови.

15

Ноги Шарапова лежали за порогом, а голова покоилась в коридоре. Роковой удар о дужку щеколды затормозил падение и отбросил верхнюю часть туловища назад. Увидев тонкую струйку крови, текущую из небольшой в, общем-то, раны на виске, и уже образовавшую маленькую лужицу на полу, Катышев вдруг не выдержал и заорал:

– Что это?!! Что это, я хочу знать?!!

Продолжение этого вопля было настолько нецензурным, что Латышев невольно поморщился.

Осокин не стал морщиться. Он развернулся и со всей силы съездил Катышеву по зубам.

– Заткнись, – процедил он.

Катышев прижал ладонь к окровавленным губам и молча отошел в сторону. И тут же, словно из ниоткуда, возник Голубев и склонился над телом помощника. Нащупал на руке вену и замер.

– Пульса нет… Всё, – сказал он по окончании томительно долгой минуты молчания и встал.

Где-то в углу судорожно дышал Катышев.

– Мужик ты или баба? – услышал Голубев спокойный вопрос Осокина, обращенный к Катышеву, после которого последовало не менее спокойное продолжение:

– А ну вали отсюда, а не то будешь лежать рядышком.

Катышев ещё раз судорожно вдохнул, пробормотал что-то и побрёл в сторону спального.

Осокин повернулся к Голубеву.

– Честное слово, я не знаю, что всё это значит, и как нам быть, но теперь… Ты командир.

От этих слов Голубев слегка растерялся. Действительно, теперь он за старшего, и ему решать не только за себя, но и за всех остальных.

В горле сразу пересохло.

Голубев сел на лавку и слегка охрипшим голосом подозвал Трохина.

– Троха, принеси чаю.

Трохин молча кивнул и пошел на кухню. Буквально через полминуты он вернулся весь бледный и, заикаясь, пробормотал:

– Там Смирнов…

– Что Смирнов?! – взвизгнул на него появившийся откуда-то Катышев.

– Заткнись! – заорал на него в ответ Голубев, потом повернулся к Трохину.

– Что случилось, Троха?

Тот, уже спокойнее, объяснил:

– У Смирнова нож в животе.

– Чёрт, – глухо простонал Голубев.

– Ещё один, – констатировал Осокин.

Остальные молчали.

«Что же это такое?!» – подумал Голубев. Он словно затормозился – в голове не было ни одной толковой мысли. Его взгляд, блуждающий по комнате, наткнулся на Конева. Тот пожал плечами:

– Надо выносить.

«Да, надо выносить», – тупо повторил про себя Голубев.

Он встал и, пытаясь придать голосу как можно больше твёрдости, сказал:

– Трохин, Латышев, несите Смирнова. Снег, ты с Москалёвым – выносите старшину.

Снегов опять пробурчал что-то, но встал с табуретки.

В этот момент Голубев услышал, такой знакомый ему, звук передёргиваемого затвора.

Из спального вышел Катышев с автоматом в руках. Глаза его бегали полубезумно, палец лежал на спусковом крючке.

– Я ухожу, – хрипло сказал он.

Услышав шорох, он повел стволом автомата.

– Не дергайтесь, мужики. Я спокойно уйду. Вы мне и на хрен все не нужны. Можете оставаться здесь и передохнуть, как мухи. А я уйду и буду в шоколаде, – он хихикнул. – Если не будете дёргаться и мне мешать, – резко нахмурившись, он вперил злой взгляд в Осокина, – Особенно ты, понял?

Направив ствол автомата в грудь Осокину, он на высокой ноте крикнул:

– Понял?!!

– Понял, – буркнул Осокин.

Голубев вдруг заметил, как дрожат руки у Катышева. «Чуть дёрнет спуск, и здесь будет мясо», – мрачно, но в то же время как-то спокойно подумал он.

– Уходи, – сказал он Катышеву. – Ты здесь тоже никому не нужен. Вали.

Срез ствола дернулся в его сторону.

– А ты, Голубь, не хами. Ишь, начальник нашёлся. Уйду и без твоих стонов.

– Вали, – глухо повторил Голубев.

Он увидел, что Москалёв тянется к автомату, который кто-то из собравшейся уходить смены бросил на скамейку. «Не надо, – пронеслось в голове. – Пусть уходит…»