Читаем без скачивания Мат в три хода - Вадим Тарасенко

— Вот черт. Этого нам еще не хватало — стукача. А платить придется.

— Придется, — согласился заместитель.

— Ладно сейчас уже вечер. Завтра будем думать. До завтра.

— До завтра.

Весь следующий день Сергей и Дима, уединившись в кабинете Сергея обсуждали создавшееся положение и пытались вычислить «стукача», но ничего конкретного так и не придумали. Откуда «Шкаф» узнал о сделке оставалось для них тайной. Вечером Дима ушел домой:

— Понимаешь, шеф, дельце тут у меня сегодня вечером намечается. Ты уж меня извини.

— Иди, иди, на свое дельце, завтра только не проспи.

— Обижаешь, начальник.

Сергей остался один. Вечер незаметно и тихо опустился на город. Неожиданно зазвонил телефон.

— Сергей Владимирович? — голос в телефонной трубке был уверенным и где- то Сергей его уже слышал.

— Да, я у телефона. А кто звонит?

— Ваш старый приятель, Игорь

— Какой Игорь?

— Что Сережа, стал забывать университетских друзей?

У Сергея потемнело в глазах. Это был тот Игорь. Тот, из–за которого Катя… Секунд пять Сергей собирался с мыслями. «В Афгане за такую «скорость соображения» в бою я бы уже валялся или с прострелянной башкой или с кишками на земле. Старею», — неожиданно промелькнуло в голове.

— У меня с таким именем друзей в университете не было. А подлецов знал.

— Так- так. Подлецов значит знал. Ну подлеца я тебе еще вспомню…

— Давай покороче. Чего звонишь? У меня дел по горло.

— Уж не случайно ли по твоей последней сделке с компьютерами? Надо сказать, дело ты провернул блестяще.

— А ты откуда о ней знаешь?

— Да так, слухами земля полнится.

— Послушай, скотина, мало того что ты мне Катю угробил, так ты и сейчас мне палки в колеса вставляешь.

— И за «скотину» я тебе еще вспомню. А Катя была ничего. В постели прямо таки рычала после моей белково–гормональной поддержки. Ну пока. Удачи тебе в бизнесе.

Фразу: «Ах ты мерзавец» Сергей произносил уже под равнодушное ту–ту–ту.

Минуту Сергей сидел откинувшись в кресле. Этот подлец снова полоснул по шрамам в его душе…

— Сережка, ну перестань, у меня уже губы вспухли. Разве можно столько целоваться?

— Катюша, можно не только целоваться.

— Опять ты за свое. Я же сказала — не все сразу. На сегодня хватит. Больше меня руками не касаться, — девушка решительно отвела его руки от себя.

— Ты что, музейный экспонат? Антикварная мебель? Руками не трогать.

— Да, я музейный экспонат.

— Ну если ты музейный экспонат, то я смотритель музея, вытирающий пыль.

И не успела девушка опомниться, как Сергей вновь прильнул к ней. Она почувствовала, как его язык — упругий и влажный, заскользил по ее шеи, щекам, губам…

— Сумасшедший… ну что ты делаешь…

— Пыль стираю с музейного экспоната. А сейчас протрем ручки у дверей, — Катя почувствовала как ее пальцы поочередно попадают в его рот.

— Ой, Сережка, не кусайся.

— А это я пробую на зуб золотые они или нет. Дай, думаю, проверю — это действительно царская мебель или так, ширпотреб.

— Ну и как?

— По–моему золотые. А теперь перейдем к ножкам.

— Каким ножкам?

— Мебельным, Катя, мебельным.

— Нет, Сережка, на сегодня все, — девушка решительно спрыгнула с кровати. Смотри сколько времени, — меня мама убьет.

— Кать, а у тебя ресница на щеку упала. Загадай желание.

— Загадала.

— На какой щеке?

— На… правой.

Сергей подошел к девушке, взял ее щеки в свои руки и тихо и ласково ее поцеловал:

— Ты угадала. Что ты загадала?

— А вот и не скажу, — девушка дурачась показала ему язык. — Ну ладно, не дуйся. Загадала, что в этом году мы поженимся.

— Правда?!

— Правда. Все, все, — девушка решительно уперлась юноше в грудь, не позволяя ему обнять себя. Я же сказала — на сегодня все. Лучше проводи меня домой.

— А когда я тебя снова увижу?

— Позвони завтра в библиотеку. Там и договоримся…

Потом поползли слухи, не хорошие слухи. Ее глаза стали смотреть мимо него. Потом… потом было раннее утро и она, выходящая из подъезда, где жил Игорь. Он тогда подошел к ней. Катя смотрела куда- то в сторону.

— Катя…

— Прости Сережка… если можешь…

— Катя, я тебя тогда обманул. Ресница упала на другую щеку…

И снова его спас Олег:

— Старик, поверь. Жизнь больше любви. И пусть лучше будет глубокий шрам в душе, чем глубокая дырка в голове или статья УК в биографии. Помнишь горящий БТР и тридцать шагов до укрытия? Ты тогда их прополз. Раненный, окровавленный, но прополз и выжил. Проползи и сейчас тридцать дней, а потом будет легче.

Потом ее потухший взгляд, опущенные плечи. Потом… потом поздний аборт, кровотечение, реанимация, холодная, промерзшая глина на кладбище. И снова он проползал дни, ночи (ох какие это были ночи), недели, месяцы. А жизнь бежала дальше. Защита диплома, аспирантура, женитьба на дочке профессора, рождение дочери, первый собранный компьютер, второй, третий. Бизнес, бизнес, бизнес. И вот — поздний вечер. Пустой офис. В городе — пустая квартира. Впрочем нет, не пустая. Кот Пентиум. «Дрыхнет сейчас небось, зараза. И естественно не беспокоится о хозяине», — Сергей беззлобно подумал о коте. Всегда наполненная миска с «Вискосом», по крайней мере, на двое суток гарантировала лояльное отношение к нему кота. И в другой квартире тоже его не ждали, но также всегда имеющиеся деньги на тумбочке гарантировали лояльное отношение к нему жены и дочери. «Ах, Катя, Катя. И подлец как ударил — «рычала после моей белково–гормональной поддержки». Белково–гормональной поддержки… белково–гормональной поддержки… белково–гормональной поддержки… Ах черт! Какой я дятел!». Свет фар позднего автомобиля на секунду рассеял мрак комнаты. Сергей схватил трубку телефона:

— Дима, это я, Сергей.

— Шеф, — голос Димы был на удивление бодрым, — с тебя пятьдесят баксов. Посмотри который час.

— Подумаешь, разбудил красну девицу.

— Если б разбудил.

— Дима, я знаю кто стукач.

— Кто?

— Завтра скажу. Ну как весть?

— Класс!!

— То–то же. Кстати с тебя пятьдесят баксов.

— За что?

— За поднятие тонуса. А тонус, дорогой мой, поднимает не только здоровье. Приятной ночи. До завтра.

В ту ночь Сергей так и не пошел домой. Он думал. Холодно, расчетливо, без всяких эмоций. Исчезли Кати, Светы, Игори. Остались одни фигурки, которые передвигались, делали ходы, сближались и расходились, подставляли под удар другую фигуру и сами подставлялись, убивали и погибали сами. Вот маленькая фигурка, можно сказать пешка, нагло, напористо прет вперед. Еще ход, еще другой и достигнут заветный рубеж — маленькая пешечка станет королевой. Ан нет, постой дорогая. Неожиданно белый король делает рокировку и пешечка сметается из игры более сильной фигурой. Но все, игра сыграна. И пора бы всем фигуркам лечь в свой деревянный ящик. Но наступает самое интересное — игровое поле расширяется до бесконечности, воздух наполняется шумом, гамом и запахами. Игровые клетки превращаются в серый асфальт улиц и наполненные людской суетой офисы, в забитые, выставленным напоказ человеческим мате риалом автобусы и поезда, и укромные, наполняемые то страстями, то покоем, спальни. А у фигурок появляются глаза, то возбужденно–блестящие, то тускло- неинтересные, губы — чувственно–полные или узкие и холодные. Фигурки начинают говорить, спорить, смеяться и плакать. Короче говоря, они становятся людьми. И наша амбициозная пешечка становится красивой, стройной, длинноногой девушкой, которая, впрочем как и все остальные фигурки- люди, в жизни хочет, в принципе, одного — счастья. Вот все и прут к нему всю жизнь. Кто на своих двоих топает, кто на развалюхе–машине тащится, а кто и в роскошном лимузине мчится. Аж асфальт шелестит. Но понимают счастье все по–разному. Вот и носятся все в разные стороны — кто по бабам, кто по монастырям, кто ломится на шум и гам центра жизненной сцены, а кто мирно себе сопит в две дырочки возле ее кулис. Сшибаются, топчут друг друга. А в итоге? А в итоге: бац — приехали, конечная остановка, выходи строиться. Вышли, построились, оглянулись… Мамочка, роди меня обратно! И НЕКТО тебя уже так учтиво спрашивает:

— Куда ж ты перся, человечек?

— А хрен его знает. Вообще то за счастьем.

— За счастьем? Так ты милок маршрутом ошибся. Нет тут для тебя счастья. И бензина для тебя у меня уже тоже нет. Так что не выгорело у тебя со счастьем то, ты уж извини. Аминь.

И в сущности к гениальному шекспировскому: «Вся жизнь — игра. И все мы в ней актеры. " Мне добавить нечего. И если Вы просчитали все на десять ходов вперед, а в итоге получили шах или даже мат, что ж, сударь, не обессудьте. Жизнь — это все–таки не игра в шахматы. И что–то вы в ней, очевидно, не поняли, не учуяли. И законы в ней намного сложнее и до конца так нигде и не записаны. Ни даже в Библии или Коране.