Читаем без скачивания Мефистон. Город Света (СИ) - Хинкс Дариус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После церемонии Мефистон попросил Данте и остальных пройти в его личные покои. Он привел их в Дневной Склеп, зал столь обширный, словно он отрицал законы физики. В нем хранились тысячи самых опасных текстов во всем библиариуме, удерживаемых на карнизах благодаря огромным плазменным генераторам, отчего воздух гудел, будто в машинариуме пустотного корабля. Мефистон нашел для своих гостей относительно тихий уголок, где они разместились за круглым бронзовым столом. Он не раз проигрывал эту встречу в своем воображении и потому попросил их сесть в определенные кресла, чтобы все прошло так, как он задумал. Из непроглядного мрака стол вырывал лишь свет медного люмена, что раскачивался над его кованой поверхностью. Кровные рабы принесли чаши с вином, а потом опять скрылись в сумраке. Когда все выпили, Мефистон, вытерпев необходимые любезности, перешел к раскрытию своих замыслов.
— Система Просперо? — Альбин откинулся в кресле, качая головой, и лицо его помрачнело. — Командор Данте, что скажете? Нельзя же попустительствовать таким порывам старшего библиария?
— Нельзя попустительствовать никому, брат Альбин, — поднял бровь Данте, — но я не имею привычки сразу отмахиваться от советов моего главного библиария.
Мефистон видел эфирные покровы вокруг каждого из своих гостей, и, когда Данте вежливо упрекнул сангвинарного жреца, аура того вскипела и заискрилась. Однако не от гнева. Возможно, от раздражения, но Альбин был хорошим человеком. Другом. И слишком верным воином, чтобы злиться на старших офицеров. Нет, в его душе мерцали сомнения. Он не верил, что можно рисковать главным библиарием. И даже не догадывался, какому риску Мефистон уже подвергся под ножами Адептус Механикус.
— Как и всегда, старший библиарий, ты видишь больше, чем намерен нам открыть. — Данте покосился на Мефистона, заметив, как тот изучает жреца. — Может, я и не одарен телепатией, но мы оба понимаем, что возражение Альбина уместно. Ты был воссоздан, Мефистон, но мы еще не смогли полностью испытать твои новые возможности. Космос полнится ужасами, но путешествие к Просперинскому разлому действительно самоубийственная затея. Стоит ли тебе проверять свое мужество там?
— Вся Галактика горит в огне, — добавил Альбин. Мы ведь все помним вводные от лорда-командующего Жиллимана. С тех пор как Великий Разлом отрезал нас от другой части Империума, замечен беспрецедентный рост несанкционированной психической активности. И не только здесь, но и на другой стороне в Империуме-Санктус. Безумие поглощает даже те миры, что формально остаются под эгидой Терры.
— И система Просперо — средоточие ереси, — кивнул Данте. — Советники лорда Жиллимана немногое могли мне про нее рассказать, но, видимо, примарх, по сути, уступил Архиврагу контроль над всем регионом. Это осиное гнездо. Они упоминали тзинчистские культы и даже схватки с предавшими космодесантниками.
Магистр покачал головой:
— Сейчас мы втянуты в войну на всех фронтах, но этот сектор стал особенно уязвимой точкой. Возможно, есть связь между культами Просперо и конфликтами на нашей стороне Великого Разлома в секторе Стигиус.
Гай Рацел склонился над столом и взмахом руки вызвал из его поверхности гололит. Перед ними возникла кружащая звездная карта Галактики, рассеченной жутким пурпурным шрамом. Библиарий указал на огонек на галактическом юге от разрыва.
— Впрочем, система Просперо была гнездом предателей еще до того, как Галактика треснула напополам.
— А теперь все стало еще хуже, — добавил Луций Антрос. — Если доклады верны, то там располагается Сорциариус, так называемая Планета Чернокнижников, вытащенная из имматериума, чтобы отравлять реальное пространство. Демонический мир, столь искаженный колдовством, что больше напоминает кошмар, чем материальное тело. — Он бросил быстрый взгляд на Рацела. — Что, честно говоря, звучит именно как то местечко, куда бы нас повел Мефистон.
Гай не ответил, но его властное выражение лица смягчилось, а в глазах засверкали искры веселья.
«За последние месяцы изменился не только я», — подумал Мефистон.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Рацел всегда был настроен подозрительно по отношению к Луцию, пусть даже сам Властелин Смерти уже много лет пытался убедить его, что Антросу стоит доверять. А потом в недавней битве за Ваал ученик так хорошо проявил себя, что Рацел наконец ощутил к нему расположение и выказал уважение, которое доставалось немногим библиариям.
Впрочем, пусть слова Антроса и развеселили Гая, Альбина такое легкомыслие лишь встревожило еще сильнее.
— Мы едва восстановили порядок в собственной системе, — быстро заговорил он, пристально глядя на Мефистона. — Судя по показаниям авгуров, в секторе остаются гнезда ксеносов. Флот- улей Левиафан еще может предпринять контратаку. И это не говоря уже об отродьях варпа, нападающих на наши корабли. — Альбин указал на Данте. — Кроме того, вспомни о новых обязанностях командора. Теперь он — регент и хранитель всего по эту сторону Разлома. Ему поручено не просто восстановить Ваал, а создать здесь безопасную столицу для всего Империума-Нигилус. Мефистон, ты нужен ему здесь, а не на другой стороне Галактики, где можешь попасть в катастрофу.
— Альбин прав, — согласился Данте. — Мне поручили наблюдать за бездной, и ты — моя лучшая возможность увидеть, что же в ней таится.
Мефистон кивнул. Он знал Альбина уже много веков и потому предугадал, какие именно у него будут возражения. Кровавый Ангел предвидел их так ясно, что даже знал, что скажет ему сангвинарный жрец с точностью до слова. Конечно, Властелин Смерти легко мог заставить Альбина передумать, прибегнув к эзотерическим средствам, но лишь трус повел бы себя так с благородным служителем капитула. Нет, ему будет достаточно неоспоримой истины для убеждения гостей. В конце концов, если ты внушаешь страх всем, то люди всегда внимательно выслушают твои слова. Мефистон подозвал своего крылатого сервитора, и тот подлетел к нему сквозь густые клубы благовоний, едва удерживая тяжесть металлического подноса.
Мефистон взял его и положил на стол под медленно вращающейся голограммой. Под светом кружащейся Галактики на металле засверкали линии, и космодесантники подались вперед, изучая вырезанные на подносе узоры. Антрос провел пальцами вдоль символов, прикоснувшись к ним, словно пораженный паломник к священной реликвии.
— Эфемерида[1]. Она изменилась так сильно с тех пор, как я передал ее вам.
И Мефистон был так же заворожен отметинами, как и все остальные, ведь он нанес эти линии, пребывая в состоянии фуги в темные дни до того, как Кво-87 и другие техножрецы дали ему контроль над своими психическими силами. Образы словно пришли из совершенно чуждой ему области собственного разума. Лишь спустя десятилетия он смог объяснить свои же слова и раскрыть связи между фразами и диаграммами, но детали ускользали от его понимания даже теперь. Большая часть символов была вырезана аккуратно, однако встречались и такие, которые словно продрали в металле. У Властелина Смерти остались смутные воспоминания о том, как он царапал их собственными ногтями, а потом писал кровью, ведь он был слишком взбешен, чтобы остановиться. Отчасти эфемерида выглядела, как архаичное подобие мерцающей над ней звездной карты, но между сетками и точками виднелись столбцы, написанные плотным почерком, отрывки стихов и математические уравнения. Все связывала паутина пересекающихся линий.
— Она послужила идеальным фокусом для мыслей. — Властелин Смерти постучал по одному из символов, выглядящему, как девять собранных в круг точек. — Все годы моих исследований направили меня сюда, к этому мгновению. — Он провел пальцем от знака до отрывка текста, написанного на архаичном языке. Буквы, уродливые и извивающиеся, явно родились в безумии варпа. Мефистон знал, что только он может их расшифровать.
— Сабассус? — пробормотал Антрос, нахмурившись.
Старший библиарий испытал вспышку раздражения. Этого он не предвидел, а внезапностей не любил. Что-то блеснуло в глазах Луция. Гордость? Стыд? Мефистон не мог понять наверняка. Он попытался заглянуть в мысли библиария, но путь, как уже бывало, оказался закрыт. Чтобы пробиться, потребовалось бы психическое насилие. Его протеже рос, и в нем появлялось что-то неожиданное.