Читаем без скачивания Чужак из ниоткуда (СИ) - Евтушенко Алексей Анатольевич

«Командирские» часы на моей левой руке (подарок отца на последний тринадцатый день рождения, как я помнил, не разбились, ура), показывали десять часов пятнадцать минут. Утро, понятно, весь день впереди. Интересно, где работает моя мама? Здешняя мама. И единственная, кстати, потому что свою настоящую маму, маму Кемрара Гели, я не помню. Как и папу. Они погибли при взрыве исследовательской лаборатории на спутнике Гарада — Сшиве, когда мне было два годика. Меня воспитывали родное государство и бабушки с дедушками, спасибо им.

Значит, планета Гарад, а её спутник — Сшива. В системе двойной звезды. Крайто — та, что ближе и Гройто — та, что дальше и меньше размером. А здесь — Земля и Луна, которые вращаются вокруг одной звезды по имени Солнце.

Задумавшись, я машинально проследовал за мамой в подъезд двухэтажного, выкрашенного в светло-песочный цвет, дома.

Три ступеньки, площадка, на которую выходят две двери. Мама открывает ту, что справа.

Вхожу за ней, быстро осматриваюсь. Ничего не узнаю, но при этом нужно делать вид, что мне всё здесь знакомо. Наверное, в каких-то крайних случаях, когда нет другого выхода, можно сослаться на частичную амнезию после серьёзной черепно-мозговой травмы, но точно не сейчас.

Справа — встроенная печь. Я узнаю её по чугунной дверце топки, поддувалу и задвижке наверху. Заодно вспоминаю, что топить её зимой — моя обязанность. И не только её. Вторая печь, которая отапливает ещё две комнаты, — слева, за стенкой. Ещё бы вспомнить, где брать топливо… Ага, вот и ведро с кусками блестящего на изломе чёрного угля. Антрацит, появляется слово. Здесь же, на тонком металлическом листе, прибитом к деревянному полу (чтобы выпавшие из печи угольки не устроили пожар), — ещё одно пустое жестяное ведро с железным совком, кочерга, два полена, и растопка из тонких щепочек.

Печное отопление, надо же. Заря цивилизации. Есть электричество, почему они топят дровами и углём?

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Квартира. Самая южная точка. Крест. Пацаны

Слева, напротив печи, — вешалка для одежды. Мама снимает пальто и короткие — до середины голени — сапоги, переобувается в тапочки.

Я повторяю её действия. Стягиваю тёмно-серую, почти чёрную, плотную куртку из какого-то гладкого и скользкого, не слишком приятного на ощупь материала — судя по всему, непромокаемому. Вешаю на крючок рядом. Теперь ботинки. Хорошо, что шнурки имелись и у той обуви, которую я носил в прежней жизни, а принцип их завязывания-развязывания одинаков. Прежняя жизнь… Чем больше я сопоставляю доступные мне воспоминания с реальностью, в которой нахожусь, тем больше поражаюсь совпадениям. Главное из которых заключается в том, что все мы — люди. Или силгурды, если перевести на мой родной язык. Во всяком случае, я не замечаю принципиальных различий. У меня, Кемрара Гели, жителя планеты Гарад, находящейся в системе двойной звезды Крайто-Гройто, были две руки, две ноги, по пять пальцев на каждой конечности, одно сердце (слева) и печень (справа), два лёгких, два глаза, один рот и нос, два уха.

Всё точно так же, как у мальчика Серёжи Ермолова, в теле которого я оказался. Жителя планеты Земля, третьей планеты в системе единственной звезды по имени Солнце. Со спутником Луна. Уверен, что мама, как и другие земные женщины, ничем не отличается от женщин Гарада. То есть, я, конечно, займусь более тщательными поисками разницы в анатомии и физиологии, но пока мне кажется, что мы идентичны. Что наводит на определённые размышления.

— Это папины тапочки, — говорит мама. — Ты же знаешь, он не любит, когда их надевает кто-то другой. Даже ты.

— Извини, — я смотрю вниз, выискивая свои. Ага, наверное, вот эти, с коричневым верхом, поменьше размером. Сую в них ноги. Да, удобно, мои.

Дверь справа закрыта. Дверь слева открыта, мельком заглядываю. Вижу печную топку слева в углу, справа — диван, напротив, у окна, — книжный шкаф, разбросанные по ковру на полу игрушки — несколько кубиков и куклу.

Кукла? У меня есть сестра? Выясним.

Из комнаты с диваном и куклой ещё одна, крашеная белой краской, дверь ведёт в мою комнату. Помню, что моя, но не помню, что в ней. Потом посмотрю. Дальше по коридору, справа, небольшой журнальный столик. На нём — эбонитовый чёрный телефонный аппарат с ручкой сбоку. Я помню, что для того, чтобы позвонить отцу, нужно покрутить ручку, снять трубку и сказать кодовое слово «вымысел». Тогда неведомый телефонист на другом конце провода щёлкнет рычажками и соединит нас. На столе в кабинете командира танкового полка зазвонит такой же телефон, и папа снимет трубку. А больше никуда по этому телефону позвонить нельзя. Или можно, но я не знаю, куда и как.

Телефон, однако, занимает моё внимание не больше двух секунд — ровно столько, чтобы вспомнить слово «вымысел» и всё остальное. Гораздо интереснее номер газеты «Советская культура», лежащий рядом. № 19 (4299) за воскресенье 14 февраля 1971 года. Цена 3 коп. А сегодня, как мне уже известно, семнадцатое февраля, среда. Значит, это свежий номер еженедельной газеты, быстро соображаю я, и на дворе у нас одна тысяча девятьсот семьдесят первый год.

«ПОСТАНОВЛЕНИЕ ЦК КПСС».

— Схватываю верхние строчки, набранные крупно курсивом на первой полосе. И ниже прямым жирным шрифтом.

«ПРОЕКТЕ ДИРЕКТИВ XXIV СЪЕЗДА КПСС ПО ПЯТИЛЕТНЕМУ ПЛАНУ РАЗВИТИЯ НАРОДНОГО ХОЗЯЙСТВА СССР НА 1971–1975 ГОДЫ».

Дальше три пункта обычным шрифтом пропускаю, останавливаюсь только на подписи жирным курсивом:

«Генеральный секретарь ЦК КПСС Л. Брежнев».

ЦК КПСС — это Центральный Комитет Коммунистической Партии Советского Союза, легко расшифровываю аббревиатуру, — главной организации в стране. А Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев — главный человек в стране. Выше него только бог, которого, как известно, нет. Делаю зарубку в памяти, чтобы потом внимательно почитать номер газеты, иду дальше.

Коридор упирается в дверь и поворачивает направо — в кухню. Уже слышно, как там хлопочет мама. Тут четыре двери. Одна — на кухню — открыта, остальные закрыты.

— Мой руки! — доносится из кухни голос мамы. — И садись за стол, уже скоро.

Быстро, бесшумно и поочерёдно открываю три закрытые двери. За одной комната. Почему-то неотапливаемая — оттуда тянет холодом. Вижу зеленоватый ковёр на дощатом полу (весь пол в квартире дощатый, как и в госпитале и крашен той же коричневой краской); круглый деревянный стол; три низких кресла (тёмно-красное, жёлтое и синее), низкий журнальный столик, какой-то ящик на четырёх чёрных ножках с чёрной передней панелью в верхней части и светлой в нижней. На верхней панели, которая кажется стеклянной, — две белые ручки-верньера по бокам и клавиши внизу того же цвета.

«Ригонда» — прочёл я надпись белым курсивом.

Что-то знакомое…А, радиола, радиоприёмник и проигрыватель пластинок одновременно. Эдакий примитивный комбайн. Можно слушать радио и музыку.

Вторая дверь — в ванную. Здесь расположена сама ванна, умывальник с краном и металлический цилиндр чуть ли не до потолка и с дверцей топки и поддувала внизу. Титан. Его тоже нужно топить, чтобы получить горячую воду. Ох, примитив… Ладно, освоимся. За соседней дверью — туалет с таким же, как в госпитале, унитазом и бачком высоко над ним. А также узким окном, замазанным белой краской так, чтобы только пропускать дневной свет. Сюда мне не надо.

Возвращаюсь в ванную комнату, мою руки холодной водой с мылом, вытираю их полотенцем, которое висит тут же на крючке и иду на кухню.

Надо же, как мечтал. На столе — тарелка с горкой пюре и тремя котлетами, куски сероватого хлеба на отдельной тарелке и компот из сушёных яблок в гранёном стакане. Ещё, кроме стола, покрытого клеёнкой в красно-синюю клетку, на кухне имеются четыре лёгкие белые табуретки; холодильник белого цвета с закруглёнными верхними углами и надписью «Юрюзань»; сервант с посудой; раковина; сушка для посуды; белая газовая плита (любят, однако, здесь белый цвет, ещё зелёный и коричневый); большой красный баллон с газом сбоку от неё, у стены, и, наконец, деревянная, со стеклянным верхом, дверь на веранду.