Читаем без скачивания Гром небесный - Бернар Клавель

Вот только я не умею лишать себя удовольствия. Я всегда иду на поводу у наслаждения, даже если в последствии я должна буду заплатить за него дорогой ценой. Я съела ещё три тартинки, после чего вытащила из сумочки сигарету и закурила. Во-первых, потому что я хотела курить, а во-вторых, табак был единственным отголоском моей жизни в Лионе.

За это время я сделала всё, что могла, чтобы не поддаваться своим мыслям. Чтобы не видеть ничего, кроме дыма сигареты. Я осторожно вдыхала этот дым, чтобы он оставался со мной подольше. Но, не смотря ни на что, он испарялся, а я следила за ним взглядом.

Тогда я стала рассматривать всё, что было в этой комнате. Мебель и все предметы были низкие и тяжёлые. И тишина тоже была тяжёлой.

Я почувствовала себя неловко. Казалось, даже мебель смотрела на меня. Все предметы мебели были похожи на огромных котов, которые вроде бы спали, но на самом деле они всё видели сквозь приоткрытые веки. И их присутствие меня действительно тяготило. Я всё повторяла себе, что это глупо, но ясно чувствовала, как они смотрят на меня, а потом друг на друга, чтобы обменяться мнениями, что они думают на мой счёт. И мне казалось, что я их узнаю.

Я не люблю бороться, но сейчас хотела освободиться любой ценой. Я поднялась и подошла к большому пузатому сундуку. Я дотронулась до него, мои руки пробежали по гладкому дереву. Теперь я больше не была в полусне в этой тёмной комнате. Погода прояснилась, и мысли мои тоже стали более ясными. Больше я не сходила с ума.

Разумеется, не в это старый сундук я когда-то складывала резные тарелки своей бабушки. Однако, чем дольше я на него смотрела, тем больше он казался мне знакомым.

Я села перед ним на корточки, чтобы вернуть себе рост той маленькой девочки, которой я была, и посмотреть на крышку, на толстые железные оковы, какими я их видела во времена моей бабушки. Это всё больше волновало меня. Если бы тут был только этот сундук, то достаточно было бы просто отвернуться от него. Пока я думала об этом, мне казалось, что этот простой жест недовольства восходит ещё к моему детству, и вообще меня привлекал не только этот сундук, а всё, что стояло в этой комнате.

Я принялась обходить её, подолгу останавливаясь перед каждым предметом мебели. Я как раз поглаживала потемневший от времени посудный шкаф, заставленный безделушками, как вдруг ощутила на себе чей-то взгляд. Резко повернувшись к окну, я увидела, что со двора за мной наблюдает женщина. Она тут же ушла, а я осталась неподвижно стоять, как дура, не зная, что делать. У порога я услышала стук её башмаков, дверь отворилась, и женщина не спеша зашла внутрь. Она долго смотрела на меня прежде, чем сказать почти шёпотом:

— Вы не подумайте… Я бы не хотела, чтобы вы думали…

— Что вы за мной подглядываете?… Это ваше право. Вы же у себя дома и знаете, кто я такая.

Я была раздражена и потому говорила очень громко.

Женщина робко подошла ближе. Она положила свои полные руки на живот и принялась теребить пальцами передник, как ребёнок, не выучивший урок. Мне это показалось очень смешным. Она только и повторяла:

— Нет, мадемуазель, не думайте так. Не надо…

Больше всего меня раздражало в ней то, что никогда нельзя было угадать её мысли. Чтобы избежать спора, я пожала плечами и отвернулась. Пока я шла к окну, она продолжала говорить всё тем же жалобным тоном, который так меня нервировал:

— Вы считаете, я думаю о вас плохо? Уверяю вас, это не так. Я ни слову не поверила из того, что он мне сказал. Вчера вечером он был пьян, а сегодня утром — зол.

Мне было любопытно узнать, что мог сказать этот мужчина, когда протрезвел. Я обернулась и спросила:

— Сегодня утром он говорил вам обо мне?

— Да.

— И он повторил то, что сказал вчера?

Секунду она колебалась, а потом стала сжимать и разжимать свои руки.

— Да, но я знаю, что это не правда.

— А вы-то как думаете, кто я такая?

— Не знаю. Но не то,… что он говорил.

Её глаза оставались такими же пустыми, но неуклюжее движение рук уже не так действовало мне на нервы. В этом жесте было что-то трогательное.

В какой-то момент мне хотелось закричать: «Да, я проститутка! Настоящая. И что с того! Не надо прикидываться! Это такая же профессия, как и любая другая!» Но я не смогла. Я просто сказала:

— Тем не менее, это правда.

Её руки на мгновенье остановились, а потом снова продолжили своё занятие. Женщина слегка наклонила голову. Должно быть, она подбирала слова, и, наконец, решилась:

— Это ничего не меняет. И это не причина, чтобы воображать, будто я за вами слежу.

Я видела, что она хочет добавить что-то ещё, но, вероятно, не знала, как это сказать. Я пришла к выводу, что она совсем глупа. В заключение я спросила:

— Но тогда зачем вы на меня смотрели?

— Когда я вас увидела, вы как раз трогали сундук, и в тот момент вы казались совсем не такой грустной.

Произнеся эти слова, женщина взглянула на меня. Она выглядела испуганной и сразу ушла, как будто я ей чем-то угрожала.

5

Я обещала подождать до полудня, а потому села у окна на низкий, но довольно удобный стульчик. Мне было хорошо и даже не хотелось двигаться.

Вернувшись, женщина взялась за готовку. Время от времени я оборачивалась, чтобы посмотреть, что она делает. Два или три раза наши взгляды встретились, и всякий раз мне казалось, что она пытается улыбнуться.

Должно быть, был уже полдень, когда о порог заскреблись башмаки с железными набойками. Дверь распахнулась, и в комнату ворвалась свора собак. Они разбежались в разные стороны, обнюхивая пол и едва не опрокидывая стулья. Через минуту они всё собрались вокруг меня. Самый смелый из них, большой пёс с жёсткой сероватой шерстью, поставил лапы мне на бёдра, и прежде, чем я успела их убрать, несколько раз лизнул мне лицо.

Брассак крикнул что-то непонятное, и собаки вернулись к его ногам. Придя в себя от удивления, я расхохоталась.

Брассак подошёл ко мне и протянул руку. Он поздоровался и спросил, не испугалась ли я. Я отвечала, что очень люблю собак, и только немного струсила от неожиданности.

Собаки снова обступили меня, и я наклонилась, чтобы их приласкать. На самом деле, их было всего пять, но они внеслись так резко и стремительно, что показались мне целой сворой. Брассак стал мне их представлять:

— Вот этого большого беспородного пса, что лизнул вас в нос, зовут Брут. Самый надоедливый, но и самый ласковый из всех. Только лучше его остерегаться, он весит килограмм сорок и запросто свалит вас с ног. Маленькая чёрненькая короткошёрстная собачка, которая обнюхивает вам ноги, это Диана, тоже храбрая, но попугливее. Боб — большой купированный пёс с мордой боксёра, — самый лучший сторож!

Ещё Брассак рассказал мне, что Мики, маленькая чёрно-белая собачонка, — настоящая землеройка! А что до старого Дика, то это именно он встречал нас вчера вечером во дворе.

Не глядя на нас, женщина расставляла к обеду три прибора. Мы сели за стол, и даже во время еды Брассак продолжал говорить о своих собаках. Он всегда разговаривал громко и активно жестикулируя. Но так как я очень люблю собак, я проявляла интерес к тому, что он говорил, и не обращала внимания на его тон. Даже его громадный рост больше не изумлял меня. Наоборот, всё в этой кухне казалось мне вполне пропорциональным ему. Всё это время я молчала и слушала его с большим удовольствием.

— Вот увидите, — говорил он мне, — они быстро к вам привыкнут. Даже малышка Диана. Животные хорошо чувствуют тех, кто их любит.

И я не удивлялась его словам. Произнеся это, он повернулся к жене. Она доставала из духовки противень, а потому не могла видеть гримасы, которую он скривил в её адрес. Однако, повернувшись к нам с дымящимся блюдом в руках, она сказала:

— Леандр думает, что я не люблю их, потому что не ласкаю.

— Да нет, потому что ты всегда дуешься, когда я привожу их в дом.

— Ещё бы! Послушай я его, и он приведёт сюда целую сотню. А их же ещё и кормить надо!

— С Роже тебе это слишком дорого не выходит!

Я спросила, кто такой Роже, и Брассак ответил, что это их сосед. Он показал мне в окно на дом вдали, наполовину скрытый деревьями, с другой стороны долины. Оказалось, что этот Роже работает в Живоре[7], на заводе по изготовлению клея. На своём грузовике он объёзжает все мясные лавки района и собирает кости. Каждую неделю он берет мешок с костями и привозит их сюда на мотоцикле.

Когда женщина заметила, что к супу для собак нужно добавить ещё хлеба и каштанов, Брассак повысил голос. Тогда она молча продолжила есть.

Весь обед Брассак не прекращал говорить о своих собаках. О тех, что были у него сейчас, и о тех, что были раньше. По его мнению, собаки были куда лучше, чем люди. Он также настаивал, что никакая собака не сердится просто так, и утверждал, что он, Брассак, может безо всякого риска подойти даже к самому злому сторожевому псу. Без волшебной силы или какого-то особенного угощения. Он любит собак, вот и всё. Но он любит их по-настоящему. Впрочем, он любит всех животных. Только рептилии внушают ему необъяснимый страх, но это не даёт ему права их убивать. Это сильнее его, он не может поднять руку на животное. Его жена заметила, что эта его мания часто обходится им очень дорого, и он снова стал кричать, что, делая добро, денег не считают.