Читаем без скачивания Просвещенные - Мигель Сихуко

Эффи:

— Кузен мой был натуральный маньяк. Он хвастался своей любовью к оружейному маслу и запаху подмышек. Они охотились на партизан-коммунистов. Отстреливали их, как зверей.

Ракель:

— О Эффи, ты драматизируешь.

Сэди:

— Мам, а Лена Сальвадор разве не была вашим хормейстером в колледже?

Тоффи:

— И кто из них звери?

Ракель:

— Сэди, дорогая, перестань ты конфузиться. Только деревенщина неумытая судачит об отсутствующих, потому что им не о чем больше говорить. Что, что с ней случилось?

Тоффи вынимает из кармана телефон и начинает писать SMS.

Ракель:

— Тоффи, я просила тебя не эсэмэсить за столом. Мигель, простите, пожалуйста, моего сына. У него сотовая болезнь.

Эффи:

— Говорю вам, это правда, он с тринадцати лет ходил весь в ножах и разгрузках. Я видел его фотографии в молодости — он там как Рембо вообще.

Ракель:

— Как будто тебе оружие не нравится, Эффи. Ты даже детей стрелять научил.

Сэди:

— Мам, Лена сказала, что у Сальвадора есть дочь. Ее зовут Дульсинея. Она вроде как художница.

Тоффи снова пишет SMS, только теперь под столом. Это очевидно, но замечаю только я.

Адский Деда (повышая голос, чтоб его слышали):

— Когда пойдете в магазин, купите мне педикюрный набор. А то все забываете.

Ракель:

— Папа, если вы не замолчите, нам придется попросить служанок проводить вас наверх.

Эффи:

— Я не понимаю, что вы имеете против оружия. У преступников оно имеется. Самозащита — важная вещь, кроме того, оружие учит ценить мир. Стрелять — это как повелевать громом. Сначала хорошенько подумаешь, стоит ли выходить из себя. Мой кузен, конечно, особый случай… теперь работает в правительстве. И знаете, когда он покупает новые ботинки, то первую неделю их носит его телохранитель, чтобы кожа разносилась и туфли не жали. На самом деле отличная идея. Интересно, Имельда прибегала к этой хитрости? Разносить шесть тысяч пар — шутка ли.[157]

Адский Деда (бормочет почти неслышно):

— …не знаю, что вам так не нравилось на военном положении… на улицах было спокойно… сами, конечно, воровали, но, по крайней мере, отдавали хоть что-то.

Ракель:

— Это отвратительно, Эффи. Ты бы хотел, чтоб Рикардо разнашивал твою обувь? Ты ему даже свой «порш» припарковать не разрешаешь. Кроме того, я б тебя и в кровать-то не пустила, если б ты вздумал носить после него ботинки.

Тоффи:

— У тебя будет китайский ножной грипп.

Сэди:

— И вот, мам… мама!.. Теперь Мигель ищет эту Дульсинею. У нее может оказаться пропавшая рукопись, о которой столько разговоров.

Эффи:

— Не понимаю, какая разница, чистые у меня ноги или нет. Как будто мы спим в одной кровати. Тебе наплевать, даже если ночевать не прихожу.

Ракель:

— Еще манго, Мигель? Давайте-ка я позвоню.

Миссис Гонсалес звонит в маленький колокольчик.

Сэди:

— Мам, ты меня слушаешь? Мама?

Тоффи:

— Могу я выйти из-за стола? Мы закончили?

Миссис Гонсалес звонит в маленький колокольчик.

Адский Деда:

— Все это нам ни к чему. Мы же семья.

Эффи:

— Ты как будто не замечаешь, притворяешься спящей…

Миссис Гонсалес звонит в маленький колокольчик.

Эффи:

— …зажав в кулаке четки. Сколько лет мы уже не занимались…

Ракель (кричит служанке):

— Индэй! Сучка этакая, ты где?!

Сэди:

— Позвать ее, мам?

Тоффи:

— Мы закончили, черт подери?

Ракель внезапно встает и уходит наверх. Эффи крутит поднос и накладывает еще еды. Сэди как будто вот-вот расплачется. У Тоффи вибрирует телефон, сигнализируя о полученном сообщении; он рассеянно кладет его на стол, быстро набирая большими пальцами ответ. Из кухни выходит служанка и уводит Адского Деду под локоток за очередной ложкой еды.

Через год после смерти дяди Марсело началась битва за наследство. Еще раньше дед продал унаследованный им от отца завод по производству застежек-молний «YKK Филиппины». Во-первых, ему нужны были средства на предвыборную кампанию, во-вторых, настоящая американская марка предъявила многомиллионный иск за незаконное использование своего бренда. («YKK Филиппины» купил Диндон Чжанко III за рекордную сумму миллиард песо. Впоследствии компанию переименовали в «ТКК Филиппины», что не помешало ей остаться крупнейшим производителем застежек-молний в Юго-Восточной Азии.)

Продажа оказалась не настолько чистой, как хотелось бы Дуле. Ему пришлось сделать ход конем: переписать корпорацию на всех своих детей в равной доле — якобы во избежание налогов на наследство, а на самом деле — дабы скрыть свои активы от пристального внимания политических оппонентов. Это позволило тетушкам оспорить статью, наделяющую деда полномочиями управлять компанией от их лица. Последовали междоусобные распри, тайные сговоры, подстрекательства и интриги, удары ножом в спину пошли по кругу. Все дедовы отпрыски подали на него в суд. Жена дяди Марсело подала на теток. Одна из тетушек так уверилась, что дед не переживет стресса, что поспешила вчинить иск бабушке. Даже мы, внуки, подсчитывали, сколько каждый бы получил (хотя имя моего отца отсутствовало в уставных документах, поскольку он давно погиб, и все его дети участия в этом побоище не принимали).

В итоге дед, в свое время профинансировавший назначение одного из судей Верховного суда, выиграл все процессы. Деньги остались у него. Дети перестали с ним разговаривать, хоть и жили через дорогу в домах, которые он подарил им, когда они начали самостоятельную жизнь. Когда Дуля уезжал по предвыборным делам, тетушки посылали кузенов посидеть с бабушкой. «Может, денег даст», — говорили мы между собой, хотя стучать в ее спальню заставляла скорее мысль, что ей, должно быть, жутко одиноко. Но кошелек она доставала редко. Обычно она разрешала нам выбрать, что понравится, из чемодана, до краев наполненного фальшивыми «ролексами» и «омегами», привезенными из последнего шопинг-тура в Гонконг. Я стоял у открытого чемодана и, глядя на сотни тикающих вразнобой котлов, думал, как далек я стал от бабушки с дедушкой. Сначала я объяснял это взрослением. Но, посидев с Булей раз десять, я снова стал избегать ее и не отвечал, когда она стучалась в мою дверь. Меня коробило от того, как она костерила своих детей.

Дошло до того, что, случайно встретившись с нашими дядюшками и тетушками, мы терялись: здороваться или нет? Мы-то на чьей стороне? Я иногда думаю, не этого ли Дуля и хотел.

Однажды я встретил мою кузину Эсме на эллиптическом тренажере в спортзале «Поло-клуба». Когда-то мы дружили.

— Боже мой! — воскликнула она. — Мы с Булей только что вернулись из Гонконга. Она свозила нас с мамой. Дуля не в курсе!

— Я даже не знал, что она уезжала.

— Горничная в гостинице поймала ее на воровстве — она таскала ручки и мыло из ее тележки. Она позвала охрану, и Булю препроводили в вестибюль объясняться с управляющим. Обратно она привезла четырнадцать чемоданов дешевого барахла, заплатив за перегруз тысячи четыре долларов. А знаешь, кого я тут встретила? Тетю Бэйби, на прошлой неделе. Она только вернулась из Калифорнии. Мы праздновали ее пятидесятилетие у нас дома. Они, короче, помирились с мамой и с Дулей тоже. И он выдал им по кругленькой сумме «в счет наследства». Смотри, что у меня есть!

И Эсме, подняв руку, продемонстрировала сверкающий браслет.

— Картье. Ну и вот, короче, после ужина мы сидели в дамской комнате — я, мама и тетя Бэйби, — и вдруг она расстегивает блузку нараспашку и такая: «Девочки, ну разве не красота?»

— Что?

— Мне даже смотреть не хотелось.

— Я чего-то не пойму.

— Она была у пластического хирурга самого Майкла Джексона!

— Шутишь! Дуля говорил, она в долгах как в шелках.

— Видать, расплатилась.

— И что — правда круто?

— О да. Круто. Очень.

По дороге в гостиницу Сэди совсем как чужая. Не говоря ни слова, они едут сквозь дождь. Наш отважный протагонист не знает, что сказать, поэтому просто молчит. Они слушают радио. Тут она выключает звук и очень серьезно спрашивает его, когда он возвращается в Нью-Йорк.

— Скоро, — говорит он, — наверное.

— Там прямо как в «Сексе в большом городе»?

— Лучше.

Сэди плачет.

— Что случилось? — спрашивает он.

Сэди мотает головой, бьет по рулю, отворачивается. Они подъезжают к гостинице.

— Ну, говори, в чем дело? — настаивает он.

— Лучше б ты не видел всего этого. Зачем они такое вытворяют, это что, от пресловутой родительской любви?

— Все семьи одинаковые, — говорит он. И впервые берет ее за руку; она не отдергивает. — Слушай, — говорит он, и она поднимает на него глаза, — потом, если ты… ну в общем, когда будешь говорить с мамой, может, поднажмешь на нее насчет Дульсинеи?