Читаем без скачивания Воин пяти Поднебесных: Пророчество - Уэсли Чу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Некоторые ученики жили в школе. Большинство — потому что прибыли в Цзяи издалека, а кто-то — потому что полностью посвятил себя Лунсяню. Они считались почти что членами семьи, и, скорее всего, в будущем им предстояло открыть свои школы. Ученики, жившие у Гуаньши, были, разумеется, достаточно обеспечены, чтобы не отрабатывать стол, кров и обучение. Все, кроме Цзяня.
Он нес корзинки, полные маленьких пирожков-бао, в обеденный зал, когда Синьдэ помахал ему с тренировочной площадки. Старший ученик заставлял своих подопечных проделывать встречавшиеся во многих боевых стилях базовые упражнения из трех, четырех и пяти движений. Цзянь освоил эти упражнения, едва научился ходить; ему ничего не стоило превзойти пыхтевших во дворе неудачников. Но как бы юноше ни хотелось похвастаться, его жизнь зависела от сохранения тайны. Вэнь Цзянь был Предреченным героем Тяньди, воином пяти Поднебесных, а Люй Гиро — неумехой-сиротой, которого Гуаньши приютил из милости.
— Я на нем еще заработаю, — говорил мастер в ответ на расспросы.
По крайней мере, такую историю придумали они с Линь Тайши. При этой мысли Цзянь стиснул зубы и с силой плюхнул корзинку с бао на стол. Тайши ему соврала. Она обещала заботиться о нем, однако юноша не видел ее с тех пор, как она оставила его, едва вернувшегося с порога смерти, в школе и ушла. Конечно, ему уже следовало поумнеть и привыкнуть к разочарованиям, но мысль о том, что его бросили, по-прежнему мучила Цзяня.
Последний утренний урок завершился, и ученики отправились обедать. Обед и ужин давались Цзяню тяжелее всего. Одной из его непременных обязанностей в качестве слуги было помогать в столовой. Там ему приходилось подавать ученикам — своим предполагаемым однокашникам — еду, а потом прибираться. Боль от этого унижения все не стихала.
За обедом Цзянь таскал корзинки с булочками, наполнял чашки водой, носил посуду. Когда юноша не бегал туда-сюда и не вытирал столы, он старался слиться со стеной и стоял неподвижно, глядя себе под ноги.
В зале всегда гудели веселые голоса. Строгий Гуаньши ослаблял дисциплину за трапезой — он частенько говорил, что, когда тела подкрепляются, узы между братьями и сестрами становятся прочнее. Ученики этим пользовались. Малыши, нередко шести-семи лет, сидевшие на ближнем конце стола, оживленно болтали и возились, как щенята. Большинству этих ребятишек предстояло заниматься вместе последующие десять лет, до выпуска. Цзянь уйму времени тратил, прибирая за ними.
Ученики постарше сидели в дальнем конце и вели себя развязнее и грубее — через стол то и дело перелетали объедки и ругательства. Разговоры по большей части состояли из похвальбы и сплетен, которые неизбежно вели к шуткам, подначкам, а иногда и настоящим схваткам. Поначалу это поражало Цзяня: уединение, в котором он вырос, не подготовило его к пребыванию в столь шумном обществе. Такое поведение он считал ребяческим и глупым, но в то же время невольно чувствовал, что всех, кроме него, как будто объединяет общий секрет.
Девочка, сидевшая в конце стола, поманила Цзяня.
— Эй, красавчик.
Она вовсе с ним не заигрывала. Когда он подошел, она подставила тарелку. Цзянь открыл корзинку и достал горячий бао.
— И мне тоже! — потребовал сидевший рядом мальчик и полез в корзинку рукой.
Цзянь шлепнул по ней.
— Ты уже съел два!
Два бао — это был предел.
Рослый юнец поднял руку и помахал чашкой.
— И сюда подойди, красавчик!
Цзянь несколько мгновений делал вид, что ничего не слышит, а потом вздохнул и смирился. Сайык был одним из самых наглых и самоуверенных учеников в Лунсяне. Он держался высокомерно, как подобает сыну вельможи, и обладал безупречной кожей и отменно ухоженными волосами. Дорогой гардероб Сайыка окончательно развеивал сомнения, словно напоминая остальным, что они ему не ровня. Изящные манеры и пробивное упорство сделали его одним из школьных заводил. Язык у Сайыка был острый, и нередко именно он первым начинал насмехаться над очередной жертвой.
Цзянь, старавшийся иметь с ним дело как можно меньше, быстро налил Сайыку воду. Едва он повернулся, чтобы уйти, Сайык протянул тарелку.
— Раз уж идешь на кухню, захвати это с собой.
Цзянь закусил губу, и щеки у него вспыхнули. Он повернулся, словно собираясь взять тарелку, и отдернул руку, как только Сайык разжал пальцы. Тарелка упала на пол; глиняные черепки и рис разлетелись в стороны.
— Я не твой личный слуга. Сам убирай за собой посуду, — прорычал Цзянь и отошел.
Не успел юноша сделать и трех шагов, как его толкнули в спину, от чего он упал на четвереньки. Кувшин разбился, вода пролилась.
Сайык возвышался над ним.
— Если ты не слуга, почему же прислуживаешь мне, красавчик?
— Потому что он сирота, — подсказал кто-то из сидевших рядом.
— Я слышал, родители от него отказались, — добавил третий голос.
Послышался издевательский смех.
Цзянь, пылая гневом, метнулся вперед и лягнул Сайыка в колено. Нога подогнулась, и парень взвыл. Приятели едва успели его подхватить, чтобы он не плюхнулся на задницу.
Сайык зарычал:
— Как ты смеешь, выродок!
Огромные мясистые ручищи ухватили Цзяня за ворот. Дружки Сайыка между тем окружили его и принялись наперебой хлопать по затылку. Цзянь на третий день пребывания в школе выяснил, что пренебрежительные шлепки по макушке — это способ, которым дети простолюдинов выражают презрение. Ему не раз так доставалось.
Рядом тут же возник Синьдэ. Он просто стоял неподвижно, с бесстрастным лицом, но возня тут же прекратилась.
— Простите, старший ученик, — сказали несколько ребят, кланяясь.
Синьдэ посмотрел на Сайыка, который немедленно выпустил Цзяня.
— Он пнул меня в колено, — сердито пожаловался Сайык. — И чуть не покалечил.
— Но не покалечил же?
Сайык покачал головой.
— Нет, старший ученик.
— Очень хорошо. Значит, ты сам можешь отнести свою тарелку на кухню. А заодно помоги с посудой братьям и сестрам.
Синьдэ повернулся к Цзяню:
— Гиро, ты развел грязь. Приберись.
— Хорошо, старший ученик, — хором ответили Сайык и Цзянь.
Они грозно переглянулись, прежде чем разойтись. До конца обеда Цзянь мыл пол, а потом и посуду, которую подносил Сайык. Оно того стоило. Возможно, этому типу впервые в жизни пришлось потрудиться. Отец Сайыка, по слухам, был генералом в армии Сунри, а родня матери управляла командорством где-то возле гияньской границы. Ученики частенько гадали, как его зовут по-настоящему. Детей вельмож часто посылали в школы боевых искусств под вымышленными именами. Только Гуаньши знал настоящее имя Сайыка, и, судя по вольностям, которые мастер дозволял ему, тот происходил из
