Читаем без скачивания Hydrargyrum - Коваль

существо создал он сам. Да и как раз деталей там пока и не было — маггл и вовсе решил бы, что видит перед собой манекен, не имеющий никаких отличительных черт, всего лишь пародию на человека. В действительности же это был гомункул, не имеющий сам по себе какой-либо матрицы внешности, характера или поведения. Болванка, чистый лист, пустое тело, созданное из базовых соединений и элементов. Лишь когда оно сформируется окончательно, душа постепенно начнёт придавать ему форму.

— Тридцать пять литров воды, двадцать килограммов углерода, четыре литра аммиака, полтора килограмма оксида кальция… — негромко произнёс профессор, рассматривая стеклянный бак.

Химический состав человеческого тела совсем не так уж сложен, найти все нужные вещества в подходящих количествах можно, и не грабя складов. Преобразовать всё это в кости, мышцы, органы — тоже задача вполне решаема, требуемые ритуалы и манипуляции отработаны века назад, а дальнейшие поколения алхимиков и зельеваров всё это только упростили и удешевили. Создать сосуд — нетрудно. Проблема всегда возникала с его наполнением. Кто-то таким способом пытался вернуть к жизни уже погибших людей, кто-то — породить нечто совершенно новое, идеальное, лишенное груза хорошей и дурной наследственности. А кто-то однажды решил, что если взять тело без души и душу, лишившуюся тела, то их объединение просто напрашивается само собой…

Проблема была в том, что душа в мире сама по себе способна существовать разве что в виде призрака, и тогда это лишь её очень бледное отражение, не приспособленное для возвращения к жизни. А значит, душе в первую очередь требуется якорь, который её удержит. Предмет, в котором заключена её часть, чтобы удержать рядом целое. Крестраж, созданный запретной тёмной магией. В груди плавающего в этом баке тела рядом с сердцем уже находился медальон Салазара Слизерина — древняя реликвия, заключающая в себе часть души Тома Реддла. Именно этот предмет свяжет дух бывшего ученика Слагхорна и тело созданного гомункула. Черты лица и пропускающие магию каналы, цвет волос и даже видимый возраст — всё это определит душа, когда займёт новое тело.

Чтобы не вызывать новых претензий со стороны тюремщиков, Гораций отошел к одному из столов, безнадежно испорченному потёками едких реактивов, установил на подставку круглую колбу и начал аккуратно смешивать внутри необходимые компоненты. Ему даже не требовалось изображать полезность — искусственное тело всё ещё было в достаточно неустойчивом состоянии, его долго требовалось удерживать от распада с помощью зелий и специальных составов, прежде чем гомункул сможет существовать самостоятельно вне бака с раствором.

За прошедшие дни ни раз и ни два профессор думал о том, чтобы устроить саботаж, умышленно испортить всю работу, возможно, даже сделать так, чтобы гомункул сначала успел ожить и только после этого расплылся лужей слизи — талантов Горация хватило бы на это, если посидеть над формулами. Немного поправить там, забыть пару капель определённого эликсира здесь… Но он этого так и не сделал, день за днём точно придерживаясь всех правил и рецептур. Горацию было очень стыдно, и перед самим собой, и перед множеством других людей, пятнадцать лет назад отдавших жизни ради победы над этим волшебником, растерявшим всё человеческое. Но он понимал, что любые его усилия будут тщетны. У него нет способа уничтожить крестраж, созданный из настолько сильного артефакта, тут тщеславие Реддла сыграло в его пользу. А пока осколок души хозяина у Беллатрикс в руках, уничтоженное тело будет означать только потерю времени и ресурсов, всего лишь мелкие неудобства для их плана.

— Мою палочку, будьте так любезны… — попросил Гораций, медленно вытянув руку.

Приблизился Уилкис, осторожно левой рукой вытянув из-под мантии отнятую волшебную палочку, при этом продолжая целиться своей основной в голову профессора. Вложил палочку в ладонь Слагхорна и быстро отступил назад, при этом стоящие на расстоянии магглы и второй волшебник неотрывно следили за каждым движением и каждым словом пленника. Стараясь их не провоцировать, профессор медленно провёл палочкой над колбой с зельем, точно повторяя необходимый жест. Жидкость в сосуде замерцала, из грязно-серой сделалась оранжевой и почти прозрачной. Как всегда превосходный результат, впрочем, задача была из простейших. Закончив с зельем, Гораций точно так же вернул тюремщику свою палочку и принялся за компоненты следующего состава. Правила, сразу озвученные Лестрейдж, были предельно ясными, и хотя ощутимо замедляли общий темп, но служили ещё одной гарантией того, что старый зельевар и алхимик не попытается бежать, а будет послушно исполнять приказы. О том, сколько это доставляло неудобств и вне работы, когда всё, от разведения огня до сортировки книг, приходится делать руками, не стоило даже говорить, но уж до этого тюремщикам точно не было дела.

Слагхорн не переоценивал себя. Да, под действием «Империуса» его нельзя было заставить провести безукоризненно всю процедуру, занимающую недели и состоящую из множества этапов. Но несколько «Круциатусов» спустя он сделает всё сам, по собственной воле. Или после режущих, зажигательных, замораживающих заклинаний, примененных с должной фантазией — колдомедицина делает многие пытки, способные быстро искалечить обычного человека, многократно повторяемыми, а у Беллатрикс Лестрейдж очень богатый опыт. И даже если он вдруг переборет свой страх и решит устроить самоубийственную атаку на охрану, то его всего лишь быстро скрутят. И дальше либо придётся делать всё то же самое уже в цепях и под кнутом, либо они сами его убьют и попытаются найти следующего специалиста, который окажется более сговорчивым и ценящим свою жизнь. Даже не считая Альбуса Дамблдора, подходящих волшебников ещё с полдюжины на всю Британию да наберётся. Откажется он — примутся за них, останавливаться Лестрейдж точно не собирается.

Гораций даже думал, не является ли всё это расплатой за старые ошибки. За слабости. Небольшие недостатки, обернувшиеся крупными проблемами. Он начал преподавать больше семидесяти лет назад, и уже через несколько лет помимо своих уроков и факультативов организовал небольшой клуб для студентов. Для лучших, для самых интересных, для самых необычных, для тех, о ком говорят и будут говорить даже после школы. Разве можно считать это тщеславием или жадностью — искреннее желание поучаствовать во взлёте выдающихся личностей, помочь им сделать первый шаг к успеху, остаться в памяти заботливым наставником, к которому всегда можно прийти за советом или по случаю отправить небольшой подарок ко дню рождения? Даже родившись в чистокровной семье, он не делил студентов в своём клубе по происхождению — куда важнее был талант, известность, перспективы. При этом профессор придерживался мнения, что закон строг для обычных людей, не способных думать за себя, для гениев же он — только рекомендация, которую стоит иметь в виду. Путь к открытиям, к успеху, к славе невозможен без