Читаем без скачивания Теория описавшегося мальчика - Дмитрий Липскеров

Викентий завороженно смотрел на сцену, слегка подергивая кончиком острого носа.

Крутоверхов звонил в дверь Марины Весниной. Она открыла. Вся трясущаяся, в полупрозрачном пеньюаре, привалилась к стене.

— Он т-там, — показала на спальню и икнула.

— Мертвый? — спросил Крутоверхов.

— Кажется, д-да… — опять икнула.

Губернатор лежал на животе, голым задом к потолку. Его кожа оставалась почти розовой, и полковник сунул два пальца ему под шею, к кадыку. Тишина. Переворачивать не стал до прибытия экспертов. Выругался негромко. Его опасения, что без ЧП не обойдется, подтвердились.

Крутоверхов пошел на лестничную клетку, оставив сотрудников в квартире. Проходя мимо все еще икающей Марины, полковник потрепал ее по плечу:

— Оденьтесь! Сейчас здесь будут десятки человек!

Он набрал дежурного ФСБ и подтвердил ситуацию 201.

Один из охранников важного лица в ложе получил сообщение в ухо и наклонился к охраняемому, коротко подтвердив:

— Умер.

Тотчас в зале запикали пришедшими сообщениями десятки мобильных телефонов.

Владельцы аппаратов прочитали одинаковое сообщение: «Губернатор умер».

Высокопоставленная публика слегка зашумела.

Важный человек чуть слышно проговорил:

— Умер… Все умирают. Сладко умер. Жизнь продолжается, а вместе с нею — концерт.

— Спасибо, — поблагодарил человек-ксилофон, вывернув лицо в сторону ложи.

Народной СССР все это очень понравилось. Прямо все внутренности встрепенулись.

Валентина Карловна очнулась и, хлопая глазами, таращилась на сцену.

— Все будет хорошо, — успокоил ее Иван Диогенович. — Он умер, как я и говорил, раньше вас. А знаете почему?

— Да, святой Иваан, — почти проскулила Карловна. — Смерти нет. Есть только ее пример…

— Абсолютно точно! — подтвердил человек-ксилофон. — Давайте переходить к существу!

Настя ударила молоточками по инструменту, извлекши из него ноту «си», и спертый в зале воздух мигом исчез, оставляя пространство напоенным прохладой и озоном, будто после грозы собрались на полянке туристы.

Зрители подумали, что наконец включились несуществующие кондиционеры.

— Эпиграфом нашей встречи я бы сделал такое утверждение: если вы идете по дороге и, посомневавшись немного, поворачиваете направо, а не налево, то вместе с этим выбором вы рождаете новую Вселенную, где вы, возможно, свернули все же налево.

Народ у экрана обшутил эпиграф: мол, губер уже сходил налево!

— Вот и сильный мира сего, сделав выбор в пользу продолжения концерта, породил новую Вселенную, в которой концерт отменен или еще что произошло. Каждый из нас за свою жизнь плодит сотни тысяч Вселенных, по одной, когда делает любой выбор. Несколько лет назад губернатор решал, заехав в Ковров, где отобедать. У мэра или в частном ресторане? Жена мэра готовит неважно, да и мэр болтлив. В общем, губернатор сделал выбор в пользу ресторана, где и повстречал Марину Веснину, на которой сегодня и умер…

Взрыднула Карловна. Она сразу же попыталась взять себя в руки, заткнув кулачком рот.

— В другой Вселенной, — продолжил Иван, — губернатор без особого удовольствия отобедал у мэра, был им заболтан до одури и никогда не познакомился с любовницей. Он мог бы сейчас сидеть рядом с женой, а в будущем стать полпредом Президента… Конечно, он им стал в одной из Вселенных. А в третьей похоронил свою половину!

В зале сидели действительно умные люди. Для них вывод человека-ксилофона хоть и был любопытен, но никак откровением не стал. Как на лекции по квантовой физике.

Настя взмахнула молоточками и заиграла фугу Баха. Настроение в зале тотчас переменилось. Сознание олигархов, политиков и всего зала вдруг слилось воедино, создав нечто подобное коллективной душе, и с невероятной скоростью устремилось сквозь космическую Бесконечность. Это сознание вдруг сконцентрировалось в маленьком ребенке, просыпающемся в своей кроватке ночью.

Мальчику Вите было страшно. Он всегда боялся ночи, особенно в чужом городе, потому что за окнами качаются черные деревья, а крыша дома скрипит. Вите очень хочется по малой нужде, но страх сковывает, и он забирается с головой под одеяло. Он также страшится позвать мать. Она очень не любит, когда ее будят. Мальчик говорит себе, что если не встанет с кровати, то непременно описается и за это будет очень стыдно. Тогда Витя встает и, трясясь от страха, добирается до уборной, а потом, сделав свое дело, стремительно бежит в свою комнату и бросается, счастливый, под одеяло… А потом все сначала. Вите страшно, потому что за окнами качаются черные деревья, а крыша дома скрипит. Ему очень хочется по малой нужде, но страх сковывает, и он забирается с головой под одеяло. Мальчик говорит себе, что если не встанет с кровати, то непременно описается и за это будет очень стыдно. Он повторяет это про себя множество раз, а потом чувствует, как постель наполняется горячей жидкостью. Мальчик ощущает себя несчастным.

Человек-ксилофон ослабил напряжение, и постепенно общественная душа зала расслоилась по прежним телам на множество душ.

Зрители словно очнулись. Они ощупывали себя, словно вспоминали. Вот это было круто! — решил каждый про себя. Детские ощущения, доставшиеся вдруг солидным дядям и тетям, неожиданно обнулили их собственную значимость, добавили простого счастья и заставили напрячься, чтобы лучше слышать человека-ксилофона.

Народ также испытал радость перевоплощения и тихо выражал свой восторг словами «бляха-муха», просто «бля», «клево» и т. п.

Народная СССР вообще до сей поры никогда не представляла себя мальчиком, а потому подумала, что Жагин гений, что нашел такого лектора-гения! Ей хотелось, чтобы представление длилось бесконечно. Она щелкнула замочком сумочки и, положив в рот мятную конфетку, поудобнее устроилась в кресле.

— На самом деле, — пояснил Иван Диогенович, — это всего лишь пример дуализма. В природе Импровизации дуализм встречается крайне редко. Полярности хоть и существуют, но крайне редки. Скорее, между полярностями и существует вечность с ее вариативностью. Мальчик мог и не захотеть писать и проспал бы, не просыпаясь, до утра. Или он вскочил с кровати чуть позже, преодолев себя, и обмочился на бегу. Все это примитивные раскладки по Вселенным. Мальчик обязательно проживет все возможные ситуации с этой ночью. Но это не значит, что я говорю про параллельные Вселенные. Ничего параллельного нет, если говорить о мирозданиях. Представьте себе обезьяну! — Иван изменил гармонию ксилофона, словно затормозил музыку, растягивая время. Все в зале и на площади тотчас представили себе обезьяну. — У обезьяны карандаш. Обезьяна неистово чертит грифелем по бумаге немыслимые фигуры, заполняя лист каракулями, нагромождая их друг на друга, слой на слой. Вот это произведение и есть нечто похожее на действительность. Импровизационность без эстетики. И вообще, эстетика — человеческое понятие. — Люди, сидящие в зале, казалось, начинали воспринимать человека-ксилофона. Пусть не на сто процентов это понимание относилось к их прекрасным мозгам, но чувственное понимание дополняло серое вещество успешно. — Так устроено Мироздание, как отобразила его обезьяна. Конечно, приблизительно и только в мизерной части его. Эти каракули — словно папиллярные линии на ваших ладонях. Только у каждого человека они уникальны, а во Вселенной бесконечное множество повторов. И мы бесконечно повторяемся, вдруг внезапно переходя с одной каракули на другую, совсем не ощущая этих переходов…

Настя ударила молоточком по бруску, извлекши из него ноту «ре».

Сознание зала вдруг вновь сделалось коллективным, метнулось по уголкам Вселенной и вернулось в тело маленькой африканской девочки по имени Тамбуси. Чернокожая, сверкающая на солнце, как эбонит, она шла по узенькой тропинке к своей деревне, перенося на голове сосуд с водой. Внезапное нападение голодной львицы застало Тамбуси врасплох. Она не успела даже вскрикнуть. Львица знала свое дело и нежно сомкнула челюсти на горле девочки… Весь зал ощутил ужас приближающейся смерти, легкую боль от клыков, врезавшихся в нежную плоть, а потом наступающее забытье… И следом вновь: Тамбуси идет к своей деревне, несет воду, а изголодавшейся львице вдруг попадается навстречу детеныш косули. Львица даже не почувствовала запаха девочки, и Тамбуси пришла в деревню целехонькой.

И опять групповое сознание подверглось делению на составные, а составные, в свою очередь, заняли привычные места. Здесь зал не выдержал и зааплодировал неистово. Если Народная СССР никогда не представляла себя мальчиком, то государственные мужи уж точно не фантазировали себя девочками. Тем более негритянками. Ну, может быть, за исключением министра культуры, у которого была очень развита фантазия.

Народ на площади хлопал в ладоши от души. Люди перестали жевать шаурму и покупать воздушную вату. Население Коврова замерло, уставившись тысячами глаз в магический экран.