Читаем без скачивания Ветер с океана - Сергей Снегов

Молодой матрос без нагрудника, исступленно работая руками, сам плыл к «Бирюзе» и долго не хватал упавшего рядом круга, а когда заметил, то вцепился так неудачно, что втаскивать его на палубу пришлось не грудью, а спиной.

Он тоже свалился недвижимо, и, прочно заклиненный между трюмом и лебедкой, пронзительно тонким голосом, прорывающимся сквозь рев бури, продолжал кричать: «Спасите! Спасите!» Кузьма встряхнул его и потащил внутрь, только там обеспамятевший матрос пришел в себя.

Когда вытаскивали радиста, тот — уже на палубе — едва вторично не очутился в море. Одурев от радости, он вскочил на трюм и заплясал, надрываясь на всю мочь: «Спасен! Спасен!» Нахлынувшая волна понесла его на другой борт, и, если бы Степан не рванул его за руку, радисту пришел бы конец. Еще одного, механика, спасла шальная случайность. Его швырнуло наверх волной, и тоже, вероятно, перебросило бы через палубу, но сапог налету заклинило между тросом и шкивом. Механик выпал из подвешенного сапога на палубу, но волна уже пронеслась, и он с помощью двух матросов добрался в кубрик.

С подветренного борта больше никого не было видно. Капитан приказал переходить на другой борт, и сам перебрался на наветренное; крыло. Степан половину своих людей увел в шкафут, надстройка хорошо защищала от ветра и волн, а сам с другой группой разместился на полубаке за палубными механизмами.

Карнович снова стрелял из ракетницы, белые, зеленые, оранжевые ракеты все вышли, в ход пошли красные. Сияние озаряло уходящие белые волны. На склоне одной из волн Карнович увидел что-то темное, в бинокль он разглядел, что за доску ухватились трое. Степан и Кузьма метнули круги. Один из кругов оказался рядом с доской, и за него схватились все трое.

Капитан с мостика разглядел еще одного, цепляющего за буй. Он погнал траулер к новому пловцу. Вскоре можно было разобрать, что за буй держится Доброхотов. На лице капитана болтались обрывки повязки, спасательный нагрудник превратился в лохмотья, обеими руками Доброхотов вцепился в оплетку буя — на правом запястье висел портфель, — изредка импульсивно ударял ногами и снова замирал, всех сил, видимо, хватало лишь на то, чтобы не выпускать буя.

— Доброхотов! Доброхотов за бортом! — прокричал Карнович с мостика и подвернул судно ближе.

Степан метнул круг. Круг упал метрах в пяти от Доброхотова. Он повернул голову к кругу, но не решился проплыть разделявшие их несколько метров. Степан снова бросил круг, на этот раз тот упал совсем рядом, и Доброхотов перебросил; руки. Уцепился он одной левой рукой, а правой беспомощно водил по воде, пытаясь нащупать и не нащупывая круга.

— Держи меня! — крикнул Кузьма Мише и перегнулся на фальшборте. — Руку! Руку! — взревел Кузьма, пытаясь поймать беспомощно снующую правую руку капитана. — Руку дай!

Доброхотов протянул руку. Кузьма ухватил висевший на запястье портфель. Швырнув портфель на палубу, он снова стал ловить руку капитана. Степан, тянувший круг, тоже перегнулся через фальшборт, пытаясь ухватить Доброхотова за плечо. Через палубу прокатилась волна и швырнула Мишу за борт. Миша отпустил Кузьму, хотел уцепиться за планшир, но не смог и погрузился в воду рядом с Доброхотовым. Волна сорвала Доброхотова с круга и, крутя словно в смерче, потащила на глубину.

Миша, перебирая руками страховочный трос, ухватился за планшир, но не сумел перебросить тело на палубу. Степан и Кузьма, опрокинутые волной, барахтались на палубе. Новая волна, еще громадней, ударила в судно. Миша судорожно сжал руками планшир. Волна оторвала правую руку, страшная сила давила на плечи. Миша сжал зубы, чтобы не глотнуть воды, темной массой несущейся над ним, всю силу вложил в левую руку, мертво вцепившуюся в планшир. «Не унесешь, врешь!» — кричал он про себя иступленно. Он услышал тревожный вопль Шарутина. К Мише кинулись матросы. И когда легким стало не хватать воздуха, и он уже готов был непроизвольно открыть рот, чтобы хлебнуть воды, волна промчалась, траулер завалило в другую сторону и, схваченного тремя парами рук, Мишу рывком перебросили на палубу.

Доброхотов больше не появлялся на поверхности. Трое на доске были последними, кого удалось отыскать в океане. Карнович не уходил с мостика, не опускал бинокля, «Бирюза» меняла курс, шла то против волны, то по волне, подставляя буре то левый, то правый борт — океан был пуст. Карнович выстрелил последнюю ракету, больше нечем было освещать ночь. Он спустился в носовой кубрик, там спасенных, напоив горячим кофе, укладывали по двое на койки.

Распоряжался спасенными Потемкин, ему помогал Краснов.

Карнович снова вышел на связь с Березовым, доложил, сколько спас и как чувствуют себя спасенные, и ушел вниз.

В каюте у него сидел Шарутин, штурман был так измучен, словно сам побывал в пучине. Капитан опустился на койку, закрыл лицо руками.

— Разденься, — посоветовал штурман. — Натрепался на ветерке порядочно.

Карновича вдруг стала бить дрожь. Сперва затряслись ноги, потом стали трястись руки и плечи. Капитан хотел рассмеяться, хотел пошутить над забавным состоянием, но из груди вырвался стон.

Карнович повалился на койку, все сильнее трясся, зуб не попадал на зуб, он снова хотел заговорить, и снова лишь стоны вылетали из горла.

— Да что ты, возьми себя в руки, чудак же! — бессвязно шептал Шарутин и наваливал на капитана одеяла, пальто и другую одежду, которую увидел в шкафу.

А когда и теплая одежда не помогла, он присел на койку рядом с Карновичем и, обняв за плечи, старался удержать бившую его дрожь и, как ребенка, урезонивал стонущего капитана.

Свистнула переговорная труба, Шарутин приставил ухо. Краснов сообщал, что приближается плавбаза. Карнович встал, надо было возвращаться в рубку. Поднимался он с таким трудом, что Шарутин на трапе поддержал его.

17

Луконин, начиная свой бег на север, твердо знал, что скоро ему не подойти к океанским воротам между Исландией и Ян-Майеном, куда прорывается чудовищный ураган, и что туда необходимо прийти как можно скорее. Это определяло все его дальнейшие действия.

В сравнительно короткой, — но напрессованной событиями морской жизни Луконина и северные ураганы, и тропические тайфуны не были новостью. Но до сих пор он или убегал от них, или боролся с ними, если убежать не удавалось. Сейчас он стремился к урагану, нетерпеливо ждал встречи с бурей.

Он стоял в рубке у иллюминатора, молчаливый, не оборачивался, не глядел на тех, кто проходил мимо. Вахтенный штурман выбегал из штурманской, давал указания рулевому, тот проворно вертел штурвал. На океан опускался вечер — ясное небо, ясное море, штиль, максимальная видимость. Луконин поглядывал на прибор. «Резвый» мчался во всю мощь двух машин — восемнадцать с половиной узлов показывала стрелка.

— Поглядите на барограф, Василий Васильевич, — сказал штурман. — Катастрофически падает давление.

Луконин молча прошел в штурманскую, молча смотрел, как перо самописца тянет линию вниз. Ураган правым крылом мчался навстречу «Резвому», «Резвый» мчался навстречу урагану, вот отчего так круто падало перо вниз. Оно слишком медленно падало, плохо было только одно — оно слишком медленно падало! Луконин, ни слова не сказав, возвратился в рулевую рубку.

Небо на западе и на севере из голубого превращалось в красное, его словно заливала кровь. На севере кровь как бы покрывалась ржавчиной, небо там вскоре стало коричневым. Черное облако вырвалось из-за горизонта и неслось на «Резвого». Луконин смотрел на облако. Здесь это был только лоскут расширяющейся темноты, а там, куда «Резвый» стремился, циклон швырял корабли. Облако слишком медленно приближалось, все шло слишком медленно. Луконин крикнул в машинное отделение, чтобы прибавили оборотов, услышал в ответ, что обе машины работают на максимальных. Он подошел к прибору, стрелка стояла на девятнадцати узлах, рывками приближалась к двадцати.

Он снова смотрел в стекло. Ни одно судно рыбацкого флота не обладало скоростью «Резвого» — он не был похож на другие, тихоходные спасатели. Он оставлял за собой массивные плавбазы и танкеры, бежал в два с лишним раза быстрее любого траулера, только военные корабли и знаменитые лайнеры могли его обогнать — в его невзрачном железном теле билось могучее сердце. Но сейчас ударов этого сердца не хватало, чтобы вовремя поспеть в район катастрофы. Луконин гневно одернул себя. Никакой катастрофы не произошло. Идет ураган, суда штормуют. Все в порядке.

— Просто мы очень далеко! — сказал он вслух.

— Не расслышал, Василий Васильевич, — сказал штурман. — Что надо сделать?

— Ничего не надо делать, — ровно ответил Луконин. — Идти как идем, если нельзя быстрее.

— Быстрее не выйдет, — со вздохом подтвердил штурман. На воде появилась толчея беспорядочных, без направления волн. Черная туча захватила половину неба, быстро ширилась на другую. Сверкнула молния и разом, без подготовки, ударил ветер. Хлынул ливень. Волны росли на глазах. «Резвый», наконец, ворвался в крыло урагана. «Уж близко», — с облегчением подумал Луконин.