Читаем без скачивания Большой пожар - Владимир Санин

– Обошлось, до сих пор ко мне ходит, – до смехом вспомииала Даша. – А Боречка, хотя и без очков, думал-думал и придумал; давай, говорит, из этого рулона шелка веревку совьем, шелк – он прочный, и много его здесь, до самой земли веревка достанет. Батюшки, думаю, а ведь дело предлагает! Анна Ивановна чуть не в драку – дорогой шелк, импортный, Валька, ее кладовщица, в рулон вцепилась; «Не дам!», а тут еще впотьмах что-то грохнуло, потом говорили, что какие-то канистры взорвались, сумасшедший дом, и только. Мне бы этих баб в каморку загнать, чтоб не мешали, но мои девчонки двери поливают, Боря без очков как теленок тыкается, Новик и Рассадин на ногах не держатся – подмоги никакой… И тут как привидение фигура перед окном в воздухе, я – к окну: Валера на шторах спускается, вот кто мне нужен! Кричу: «Валера, сюда, давай руку!» Ты ж его сама видела, помнишь? Он четыре шторы связал, узлы проволокой обмотал, не шторы – спасательная веревка. Чего только человек не придумает, когда жареный петух клюет! Так я ему – давай руку, а он, Оленька, не слышит. То есть и слышит, и уголком глаза видит, но только не резон ему меня видеть и слышать, не резон, понимаешь? Он смелый, трус на шторах спускаться не будет, но он и не дурак, он на седьмой этаж спешит, где пожарные с лестницы работают, ему выжить надо, а потом уже Клюква и все остальное. Я ему вдогонку: «Косте привет передай, свататься приходите, мои хорошие!», а саму, поверишь, Оленька, такая обида взяла, что слезы покатились, даже вспоминать стыдно. А Боречка, хоть и глазами не увидел, а сердцем понял, гладит меня по плечу, Клюква, лепечет, Дашенька, ну, скажи, что мне для тебя сделать? Я ему со смехом: предложение сделай, дурачок, видишь, женихов потеряла, вековухой осталась. А он мне руки целует

– нашел где и когда… Ничего у нас с этим шелком не получилось: скрутить-то его в жгут скрутили, к батарее конец примотали, а когда тот жгут в окно стали спускать, его ветром раздуло, да еще огонь откуда-то снизу его лизнул – пришлось от батареи отвязывать и выбрасывать… Что же дальше было?.. Ну, штукатурка обвалилась, дым в салон пошел, дверь прогорать стала… Руки опустились, все, думаю, конец, привела сюда людей на погибель… «Ладно, гореть, так с музыкой: выстроила из своих самых надежных цепочку, одни воду в тазы набирают, другие дверь поливают, а дыму вое больше, не успевает в окно выходить, кашель душит, глаза ест, тошнит, рвет… И тут самое смешное: Боря хватает меня за руку, вижу – полуголый, неужто сдвинулся по фазе? Дашенька, говорит, я рубашку с пиджаком связал, я тебя вниз спущу, там тебя пожарные подхватят. Мне бы и не отвечать на эту глупость, но хотелось на прощанье что-то ласковое сказать, а кашель душит, не могу, только поцеловала… Ну а потом ты все знаешь… Судьба, Оленька, ты на пожаре мужа потеряла, я нашла…

«ЧЕЛОВЕК В ТЕЛЬНЯШКЕ»

Рассказала я про Дашу и подумала: до чего же прилипчивая штука – прозвище. Помню, в школе я бы и не обернулась, если б меня окликнули по имени, зато мгновенно реагировала на Рыжую; на первом уроке в первом классе Вася обратился к учительнице: «Тетя, можно выйти?» – и до десятого класса проучился под именем Тетя; худой и длинный Дима был прочно поименован Оглоблей, а Слава носил обидную, но заслуженную кличку Пузо, так как всегда таскал в ранце баранки и грыз их во время уроков. Жаль, что филологи без особой охоты разрабатывают такую золотоносную жилу: ведь когда-то именно прозвища наших предков становились фамилиями, которые мы до сих пор носим.

Вот уже седьмой год ребята в УПО между собой называют Чепурина Тельняшкой – дружелюбно и с симпатией, потому что подполковник, несмотря на свою отнюдь не показную строгость, справедлив, умен и обладает превосходным чувством юмора. Иногда ребята попадаются: «Погоди, вот вызовет тебя Тельняшка на ковер!» – а Чепурин тут как тут. Если он не в настроении, то может без всякого обезболивания снять с охальника стружку, но чаще делает вид, что не слышит, тем более что после юношеской службы на флоте всеми правдами и неправдами достает и носит свои любимые тельняшки.

Чепурин – ближайший друг и помощник Кожухова; в одном они похожи, как близнецы, в другом – антиподы. Оба до мозга костей пожарные, в высшей степени компетентны и лично храбры, но в отличие от Кожухова, который непримирим к малейшим, даже не очень существенным недостаткам, Чепурин относится к ним с иронией. У него вообще типично ироничный склад ума, допускающий терпимость и милосердие – подобный ум, как мне кажется, лучше приспособлен к нашей неупорядоченной жизни вообще и к пожарной службе в частноссти: идеального порядка все равно никогда не добьешься, а раз так, то держи и руках вожжи, не позволяй вылезать из оглоблей и закрывай глаза на мелочи. Там, где Кожухов беспощаден, Чепурин строг, Кожухов строг, Чепурин снисходителен, Кожухов поругивает, Чепурии посмеивается; если ослушаться Кожухова и думать не смей, то с Чепуриным можно иной раз чуточку поспорить

– словом, хотя ребята искренне уважают обоих, под началом Чепурина служить легче. Что касается меня, то я люблю и того, и другого, и если с Чепуриным общаюсь чаще, то лишь потому, что Кожухов едва ли не самый загруженный человек и городе.

Сказать, что мы с Чепуриным дружны, было бы преувеличением, но явно и откровенно друг другу симпатизируем, и единственное, что нас удерживает от общения семьями, это Васина щепетильность: все-таки прямой начальник, как бы кто-нибудь что-нибудь о чем-нибудь не подумал. Но в Дедову библиотеку Чепурин наведывается частенько, а для Деда в отличие от Васи субординация – пройденный этап, тем более что Чепурина Дед знал еще мальчишкой и в люди выводил, когда тот после флота окончил пожарное училище и явился на службу желторотым начальником караула.

Чепурин значительно старше нас, ему уже сорок пять – годы, когда по крышам лазать неохота, а если приходится, то безо всякого удовольствия», как посмеивается он. Я добавлю – а частенько приходится, так как начальник штаба пожаротушения («доверяй, но проверяй!») любит своими глазами видеть, как работают его ребята, «вверх растут или вниз».

В городе Чепурин фигура известная, не столько потому, что он в самом деле потушил немало пожаров и лично спас десятки людей, о чем мало кто знает, сколько потому, что «попал на перо» одному восторженному журналисту, который после Большого Пожара тиснул в газете на целую полосу очерк «Человек в тельняшке» с фотографией. Несмотря на то что автор руководствовался лучшими намерениями, в очерке, помимо чистой правды, оказалось столько патоки, что Чепурин краснел, бледнел, хватался за голову и поклялся отныне не давать интервью ни за какие посулы.