Читаем без скачивания Большой пожар - Владимир Санин

Позвонил! Еще та «проверка» – подвалы швейной фабрики тушили. Но голос бодрый, хотя и покашливает – надышался, наверное, тушить подвалы – самое гнусное дело, в них всегда задымление из-за плохой вентиляции. Все пожарные очень не любят работать в подвалах: для того чтобы отдать команду, загубник то и дело приходится вытаскивать, и в бронхи и легкие попадает столько всякой дряни, что за неделю не откашляешь,.. Ну, раз был подвал, утром Вася пойдет домой пешком, в троллейбусе не рискнет!

А на душе легче, все-таки позвонил, доложился… Дед говорит – привыкнешь, телефон вашу сестру разбаловал, жили ведь когда-то «пожарные жены» без всяких телефонов. Но знаю, может, привыкну, а может, и нет: за сутки у Васи иной раз бывает по восемь-десять выездов, И далеко не все ложные…

Рассказами Чепурина у меня заполнена целая общая тетрадь, и до, и после Большого Пожара в жизни его было много приключений – и трагических, и трагикомических, и просто забавных. Для меня их прелесть в том, что Андрей Иванович, как и многие, не боится над собой пошутить – очень ценное качество, свидетельствующее не только о чувстве юмора, но и о том, что человек отлично знает себе цену. Андрей Иванович и в молодости, по словам Деда, был таким же, да и сейчас, несмотря на папаху (неделю назад присвоили звание полковника), в нем сохранялось что-то озорное, мальчишеское (ох, не сбиться бы мне на «орлиный взгляд красивых черных глаз!»).

Не могу удержаться от искушеаия – вот несколько случаев.

– Мой первый пожар? Такой же постыдный, как у Гулина, только наоборот. Я тогда еще совсем зелененький был, ремни скрипели, пылинки с лейтенантских погон сдувал. Ночью послала меня Нина Ивановна тушить выселенный дом. Подъезжаем – открытый пожар, тушить можно по учебнику, слава богу, думаю, первый экзамен сдам на пятерку. Выскакиваю, хочу дать команду, а изо рта вместо ясных и чеканных слов вырывается какое-то мычанье. Вое вижу, все понимаю, а язык как свинцовая чушка, стою и мычу. Парни опытные, видят, что командир вырубился, сами развернулись, поставили насос на гидрант, полезли в окна и начали работать стволами. Смотрю я на них, ворочаю мозгами и прихожу к ужасному выводу: я никому не нужен, я лишний, тушат без меня! Да ведь это анархия, вопиющее нарушение – тушить без указаний! А какие давать указания, если язык не ворочается? Но руки-ноги в порядке, залезаю на высокий подоконник и свечу фонарем в окно: пусть видят, что лейтенант еще жив и держит руку на пульсе. И меня действительно увидели, но только приняли свет фонаря за непротушенный огонь и как дали по мне из двух стволов, что я брык на землю, в самую грязь!.. Но это что, тут только свои ребята смеялись, куда хуже был второй пожар. Горела пятиэтажка, сил работало много, РТП был сам Савицкий – приехал с торжественного вечера в полной парадной форме. Я же болтался в резерве около штаба и ждал ЦУ. Тут Савицкий сам решил посмотреть, как наверху работают, взял чью-то боевку, сорвал с меня каску и водрузил мне на голову свою новенькую папаху: «Побереги, лейтенант!» Я этаким павлином в папахе прохаживаюсь, горжусь оказанной честью, и вдруг команда: «Чепурин с отделением – на чердак!» Поработали мы там на славу, только спустился я вниз грязный, будто меня в болото окунали, и в такой папахе, что не только брать в руки, смотреть было противно. Савицкий даже взвыл: «Так сберег, сукин сын? Разжалую! Расстрелять его из трех стволов!» Но это так, для смеху, а вот в нынешний Новый год… Один умелец с машиностроительного завода елку своим детишкам соорудил на вертящейся подставке с подшипниками; и вот сидит он с женой в своей комнате за телевизором, а дети у елки скачут. И вдруг от этой самой подставки полетели искры, елка начала гореть, дети – одна девочка повзрослее была, проявила инициативу – набросили на елку скатерть, та вспыхнула – и огонь пошел гулять по комнате. На крики выбежали родители, стали пытаться тушить, да поздновато: квартира наполнилась дымом и заполыхала. Родители вывели на лестницу детей, вынесли что попалось под руку

– в таких случаях обычно под руку попадается самое ненужное барахло, и спохватились: нет Женьки, пятилетнего пострела! А ведь всех выводили, всех!.. Бросились обратно – огонь вовсю бушует, не пройти, но все равно рвались, соседи силой удерживали… Через несколько минут пожарные приехали, потушили быстро, выгорела квартира до бетонной коробки… Все обыскали, нет и следа Женькиного, температура была высокая… Как раз в это время я приехал, вижу – родители с ума сходят, да и пожарные головами поникли – ребенок! Стоим мы в квартире, слова сказать не можем, какие тут могут быть утешения, и вдруг открывается дверь и всовывается Женька! Оказывается, он просто убежал на девятый этаж, хвастаться, что «у нас пожар»! Ну, тут такое началось, что даже у меня, старого волка, комок застрял в горле. Родителям плевать, что все сгорело, с ревом обцеловывают своего мальчишку, а тот видит, что в центре внимания, и заважничал… Все, Ольга, на сегодня хватит, уходи, потому что я сейчас из твоего Васьки строганину делать буду. Хочешь знать, за что? За потерю бдительности: передразниваешь начальство – выставляй боевое охранение. А он не выставил, проявил беспечность и ротозейство. Проходит утром Кожухов по коридору и слышит собственные слова, которые вчера говорил на собрании: «Некоторые товарищи стали действовать по принципу: „Ой, что-то на работу потянуло, пойду-ка посплю, авось пройдет!“ Открывает Кожухов дверь – майор Нестеров лицедействует, а Рагозин, Нилин и Рудаков держатся за животы. Ну, голову ему с плеч или возьмешь на поруки?

В то же самое время, когда Костя, «потеряв в дыму» Дашу, выбежал из Дворца и опрашивался Димой как важный свидетель, Чепурин только начал пробиваться на свой боевой участок – восьмой этаж. Ему было придано три отделения газодымозащитников, а в помощники он взял старших лейтенантов Говорухина и Суходольского.

Примерно десятью минутами раньше в лифтовом холле восьмого побывали Вася и Леша – потушили оставленные ремонтниками материалы, выведи Никулина и занялись спасанием людей из литобъединения.

Чепурин об этом знал – переговоры по радио велись непрерывно; знал он и о том, что на вверенном ему боевом участке люди находятся по меньшей мере в четырех больших помещениях: в шахматном клубе, хореографической студии, в зале музыкального ансамбля и в репетиционном зале народного театра; знал, что люди из ателье перешли в парикмахерский салон «Несмеяна» и там теперь больше двадцати человек. Единственное, чего он не знал, что из репетиционного зала Даша вывела артистов наверх.

И всех нужно было спасать немедленно, в первую очередь!

– Ты меня не подгоняй, пропущу важную деталь, а кто-нибудь прочитает и обрадуется: «Верхогляд твой Чепурин!» – говорил Андрей Иванович, – А наиболее важная деталь здесь такая: кровь из носу, но задействовать внутренний водопровод. Почему? А потому, что если тянуть рукавную линию с улицы, наращивать рукав на рукав, дать подходящий напор и следить, чтобы ту линию не повредило, – представляешь, сколько времени надо? А во Дворце через каждые пятнадцать метров в коридорах – пожарные краны и шкафчики с рукаваии, за их состоянием наша профилактическая служба следила тщательно. И поэтому я своих ребят сразу на четвертый, не тронутый огнем этаж разослал – одних в левую, других в правую сторону – забрать и подсоединить рукава. Так что линию мы вели не с улицы, а с четвертого этажа: колоссальный выигрыш во времени, не менее шести-семи минут, любой нормативщик подсчитает. А цена минуты на пожаре, сама знаешь, очень велика. Вообще изобилие воды – счастливая особенность Большого Пожара.