Читаем без скачивания Плюнет, поцелует, к сердцу прижмет, к черту пошлет, своей назовет (сборник) - Элис Манро (Мунро)

Теперь свернуть на Капилано-роуд, и они уже в своем районе города, – это их уголок мира, где их жизни по-настоящему значимы, а их поступки что-то меняют. А вот и вызывающе-деревянные конструкции их дома проглядывают между деревьев.

– Давай лучше войдем через парадную дверь, – сказала Лорна. – Там хоть ступенек нет.

– А что, – отозвался Брендан, – на пару ступенек тебе уже не подняться?

– А как же мост! – захныкала Элизбет, неожиданно проснувшись. – Мост мне так и не показали! Не могли, что ли, вовремя разбудить?

Ей никто не ответил.

– А у Дэниэла ручка на солнце обгорела, – чуть более благодушно продолжила она.

Слышались какие-то голоса; Лорне показалось, что они доносятся с соседнего участка. Идя за Бренданом, она завернула за угол дома. На ее плече лежал Дэниэл, все еще тяжелый и сонный. Еще она несла сумку с пеленками и другую с книжками, а Брендан нес чемодан.

Тут обнаружилось, что те, чьи голоса она слышала, сидят не где-нибудь, а на их собственном заднем дворе. Полли и Лайонел. Они вынесли во двор два шезлонга, чтобы отдохнуть в тенечке. К приехавшим они сидели спинами.

Лайонел. Господи, она же совершенно о нем забыла!

А он вскочил, бросился открывать дверь черного хода.

– Экспедиция возвратилась без потерь личного состава, – провозгласил он голосом, которого Лорна у него прежде как будто бы не замечала. Полным ненаигранной сердечности и без пережима раскованной уверенности в себе. Голос настоящего друга дома. А открывая для нее дверь, он смотрел ей прямо в глаза, чего раньше почти никогда не делал, и одарил улыбкой, в которой не было ничего скрытого, тайного, никаких иронических намеков на соучастие в чем-то преступном. Исчезли все осложнения, все понятные только им двоим намеки.

Она постаралась, чтобы ее голос звучал подобным же образом.

– Ну… а ты когда вернулся?

– В субботу, – ответил он. – Я и забыл, что вы уезжаете. Как приехал, сразу рванул сюда, а вас и нету. Зато дома была Полли, она мне, конечно, все рассказала, и я сразу вспомнил.

– О чем это Полли тебе рассказала? – вклинилась Полли, возникшая за его спиной. Это был не столько вопрос, сколько игривое поддразнивание женщины, которая знает, что любое ее выступление будет принято с восторгом. Краснота от солнечных ожогов у Полли прошла, превратившись в загар или как минимум в румянец, разлившийся по ее лбу и шее.

– Давай, – сказала она Лорне, освобождая сестру от обеих сумок, что висели у нее на сгибе локтя, и пустой бутылочки из-под сока, которую та сжимала в руке. – Давай, все у тебя заберу, кроме младенчика.

Нечесаные патлы Лайонела неожиданно оказались не черными, а темными с рыжиной, – конечно, ведь она впервые увидела его при свете солнца; он тоже успел загореть – по крайней мере, настолько, что его лоб уже не бросался в глаза своей бледностью. На парне были его обычные темные брюки, а вот рубашка была ей незнакома. Желтая рубашка с коротким рукавом из какой-то много раз глаженой, залоснившейся дешевой материи, да и в плечах она ему широковата, – возможно, куплена на распродаже церковных пожертвований.

Дэниэла Лорна отнесла в его комнату. Уложила в детскую кроватку и стояла над ним, поглаживая и баюкая.

Ей подумалось, что Лайонел, наверное, мстит за ее ошибку – зря она влезла к нему в комнату. Хозяйка ему, конечно, доложила. Лорне следовало бы заранее догадаться, но тогда она действовала по наитию и ни о чем таком даже не думала. Не остановилась и не поразмыслила, возможно, потому, что ей тогда казалось, будто все это не важно. Она тогда, может быть, даже сама собиралась ему рассказать.

Иду это я мимо по дороге на детскую площадку и вдруг думаю: а зайду-ка я, посижу у тебя в комнате посреди пола. Даже не знаю, как это объяснить. У меня было такое чувство, что это меня успокоит – вот так вот взять да и зайти, а там усесться посреди пола.

Она тогда думала (после того письма?), что между ними есть какая-то связь, трудновыразимая, но достаточно прочная. Это была ошибка, она испугала его. Слишком много себе нафантазировала. И он отшатнулся, а тут подвернулась Полли. Раз Лорны нет, ну, он и переметнулся к Полли.

А может быть, и нет. Может быть, он просто стал другим. Ей вспомнилась странная пустота его комнаты, блики света на стенах. Из такой комнаты можно запросто выйти другим человеком. Вдруг во мгновение ока и без малейшего усилия полностью переродиться. Это могло быть ответом на что-нибудь, что было слегка не по нем, или просто он понял, что взвалил на себя ношу, которая не по плечу. Или вообще без всякой определенной причины: раз! – и все.

Когда Дэниэл уснул по-настоящему, она спустилась на первый этаж. В ванной обнаружила, что пеленки Полли должным образом прополоскала и сложила в таз, замочив в синем дезинфицирующем растворе. Чемодан, стоявший посреди кухни, она подняла, унесла наверх и, положив на большую кровать, открыла, чтобы разобраться с одеждой – какую постирать, а какую можно просто убрать в шкаф.

Окно этой комнаты выходило на задний двор. Оттуда доносились голоса – вот взволнованный почти до крика голос Элизбет, которая вне себя от возбуждения: она снова дома, да и людей вокруг много, надо удерживать на себе их внимание; вот голос Брендана, властно, но вежливо рассказывающего присутствующим о поездке.

Она подошла к окну и глянула вниз. Увидела, как Брендан подошел к сараю, снял замок и принялся тащить оттуда детский бассейн. Дверь хлопнула его по спине, Полли подбежала, вновь распахнула ее.

Лайонел встал, пошел разматывать шланг. Надо же, ей бы и в голову не пришло, что он знает, где этот шланг хранится.

Брендан что-то сказал Полли. Поблагодарил ее? Так поглядишь, можно подумать, они прямо лучшие друзья.

Что с ними со всеми случилось?

Может быть, дело в том, что Полли перестала быть лишней, она девушка Лайонела. Девушка Лайонела, а не бедная родственница, навязанная Лорной.

Или Брендан просто в хорошем настроении оттого, что они куда-то съездили, отвлеклись. Сбросил на время с себя ношу ответственности за семью и хозяйство. И увидел, совершенно правильно, что от Полли не исходит угрозы.

Сценка такая обыденная и такая удивительная, просто как по волшебству. Все хорошо, все счастливы.

Вот Брендан начал надувать борт пластикового бассейна. Элизбет, раздевшись до трусиков, нетерпеливо скачет и приплясывает вокруг. Брендан даже не удосужился погнать ее в дом переодеваться в купальник, потому что купаться в бельевых трусиках не годится. Лайонел открыл воду и, пока она не нужна для бассейна, стоит поливает настурции, как всякий рачительный домовладелец. Полли что-то сказала Брендану, тот заткнул пальцем ниппель, через который надувал бассейн, и передал полунадутую груду пластика ей.

Лорне вспомнилось, что и на пляже дельфина надувала Полли. Как она сказала сама, у нее сильные легкие. Она дула методично и без видимого напряжения. Стояла в шортах, крепко расставив голые ноги, кожа которых сияла, как береста. И теперь тоже дует, дует. А Лайонел смотрит. Наверное, думает: вот как раз то, что мне нужно. Какая умелая женщина – знает, что к чему, при этом гибкая, но несгибаемая. Не какая-нибудь мечтательная мятущаяся пустышка. Такой вполне может оказаться женщина, на которой он когда-нибудь женится. Жена, которая сможет взять верх. Потом он опять изменится, переродится, влюбится, может быть, в другую женщину, как это за ним водится, но жена будет слишком занята, чтобы обращать внимание.

Такое вполне может быть. Полли и Лайонел. Или нет. Может быть, Полли уедет домой, как и планировалось, и никто даже ухом не поведет. Или так покажется одной Лорне. А Полли выйдет замуж или не выйдет замуж, но, как бы то ни было, происходящее между мужчиной и женщиной никогда не сможет заставить ее сильно страдать.

Вскоре борт бассейна вспух и разгладился. Бассейн поставили на траву, в него опустили шланг, и вот уже Элизбет шлепает ножками по воде. Подняла взгляд на Лорну, будто все это время знала, что мать на нее смотрит.

– Какая холодная! – в восторге крикнула она. – Мамочка, она холодная!

Теперь и Брендан посмотрел на Лорну:

– Что ты там, наверху, делаешь?

– Распаковываюсь.

– Неужто другого времени не найти. Давай выходи сюда.

– Сейчас. Одну минутку.

С тех пор как она вошла в дом – или даже не так: с тех пор как она поняла, что доносящиеся голоса звучат на ее собственном заднем дворе и принадлежат Полли и Лайонелу, – Лорна уже не думала о той картине, что мучила ее милю за милей, уже не представляла себе Полли, висящую на двери черного хода. Теперь эта картина лишь удивляла ее, как удивляешься подчас, окончательно проснувшись, при воспоминании о виденном сне. В этом тоже было что-то от сна: та же сила и то же бесстыдство. Впрочем, и та же тщетность.