Читаем без скачивания Советский Пушкин - Арсений Александрович Замостьянов

возвращался к ним неоднократно, — мы уже говорили об этом. Пушкин не был политическим деятелем, он не разрабатывал программы, как, на каких условиях, должно произойти освобождение крестьян. Но он относился к классовому конфликту помещиков и крестьян, как к центральному конфликту эпохи; он считал, что от характера его разрешения зависит характер исторических судеб России; он чувствовал, что дворянская почва зыблется под ногами, что под ней — огнедышащие и необузданные силы, которые в будущем могут прорваться наружу и все затопить. Он не желал катастрофического характера разрешения конфликта; ему дороги были и культурные завоевания и интересы дворян — класса, к которому он принадлежал. И в то же время Пушкин признал основное требование тогдашнего крестьянства — уничтожение крепостной зависимости — правильным, законным и подлежащим удовлетворению.

С точки зрения диалектики классовой борьбы Пушкин оказывался в процессе движения от одного класса к другому. Между его идеологией и господствовавшей дворянской идеологией образовалась все расширявшаяся трещина. Пушкин поднялся на такую высоту разумения, при которой он признал ценность личности крестьянина и правоту его основного требования.

Тенденции классового развития Пушкина можно ‘определить, если исследовать их тем же методом, каким исследовал Ленин эволюцию Льва Толстого, то есть соотнося их к центральному социальному конфликту эпохи, исходя из того, что:

«…если перед нами действительно великий художник, то некоторые хотя бы из существенных сторон революции он должен был отразить в своих произведениях».

(Ленин, «Лев Толстой как зеркало русской революции», том XII, стр. 331.)

Классовый смысл эволюции творчества Пушкина необходимо искать не по линии от дворянства к буржуазии или от дворянства к мещанству, а по линии от дворянства к крестьянству, по типу эволюции Льва Толстого. Не надо только упрощать исторической картины, терять ясного сознания степени процесса в разных исторических эпохах. Толстой при всех своих противоречиях и предрассудках уже покинул пределы класса дворян и перешел на сторону класса крестьян. Пушкин болезненно, идя не по прямой линии, отрывался от класса дворян, но еще не оторвался от него, еще оставался в пределах класса, в котором родился, но с которым он вступил в состояние конфликта.

Пушкин — это не Толстой, их позиции не совпадают. Нельзя доказывать, что если Пушкин не был бы убит, он стал бы таким же, как Толстой, охарактеризованный известными статьями Ленина. Гадать о противоречивой эволюции отдельного человека, даже если он гений, в неразвитой, политически и социально еще мало расчлененной среде — трудно и ненужно. Важно другое, — важно установить, что позиция Пушкина в первой трети XIX века знаменует начало процесса, завершение которого’ мы имеем в творчестве Толстого. Конфликт начала этого процесса оказывается родственным конфликту Льва Толстого с действительностью, как с своим концом, если учесть нарастание вызвавших его противоречий, воспроизведение их на расширенной основе, в условиях исторического процесса в России, причем в данном случае даже не важно, кто прошел персонально весь путь развития этого процесса до конца и возможен ли он был для человека одного поколения.

Утверждать, что Пушкин развивался в классовом отношении по линии от дворянства к буржуазии можно только в том случае, если признать, что Пушкин рос исключительно под воздействием иноземных влияний. Переоценить значение буржуазного прогрессивного просвещения Запада для развития Пушкина просто трудно, настолько оно было велико. Французское влияние он всосал чуть что не с молоком матери. Брат поэта Лев рассказывает: «Воспитание его мало заключало в себе русского. Он слышал один французский язык, гувернер его был француз, впрочем человек неглупый и образованный; библиотека его отца состояла из одних французских сочинений. Ребенок проводил бессонные ночи и тайком в кабинете отца пожирал книги одну за другой. Пушкин был одарен памятью неимоверною и на одиннадцатом году уже знал наизусть всю французскую литературу».

Отбрасывая в сторону обывательски-наивную форму выражения — «знал наизусть всю французскую литературу», — мы должны признать это свидетельство справедливым. Оно подтверждается всеми другими данными. Однако, невозможно себе представить, что русский национальный поэт Пушкин есть продукт французского просвещения, а, следовательно, и французских социальных отношений — и только; это нелепо, это противоречит марксизму, который объясняет развитие идеологии не филиацией идей, а реальным воздействием классового процесса на участвующих в нем людей.

Пушкин подвергся воздействию прогрессивного буржуазного просвещения и гуманизма, а вместе с этим начался не вполне осознаваемый поэтом процесс социального укоренения новой идеологии. Традиционным дворянским взглядам она противоречила; опереть ее на потребности и интересы русской буржуазии было невозможно, как невозможно опереть большое, весомое, по законам передовой техники построенное сооружение на ублюдочные столбики из необожженной глины: слишком ничтожна была тогда русская буржуазия, слишком в плену она была у казенной идеологии. В итоге Пушкин оказался отщепенцем, почти одиночкой по тем временам, но вовсе не вне социального процесса.

Противопоставление гения эксплуататорским классам как начала внеклассово-общенародного возвратило бы нас к давно покинутым и ничего не объясняющим прописям буржуазной социологии. Выработанные западным буржуазным’ просвещением взгляды, еще содержавшие в себе иллюзии всенародности и гуманности, Пушкин переносил на всех людей, в русских условиях на. мужика, в сложном соединении с дворянскими взглядами и даже с дворянскими предрассудками. Идеология Пушкина противоречива, противоречив ее социальный смысл, но она результат противоречий самой жизни, медленно, трудно и сложно формировавшейся. В конце концов и взгляды Толстого причудливо противоречивы, но самые сложные противоречия всегда создавала сама жизнь. Противоречия жизни, однако, тем отличаются от произвольных мыслительных конструкций, что последние мертвы, а первые развиваются и ищут реального разрешения.

Противоречия, в которые попал Пушкин, толкали его в ту сторону, куда много позже пришел Толстой.

Во взглядах и творчестве Пушкина нетрудно заметить много моментов, впоследствии нашедших себе более полное и энергичное выражение в творчестве Толстого. Мотив личного, частного устройства жизни, стремление к своему счастью звучит и у Толстого. У Толстого оно также переходит в критику двора, света, бюрократии, официальных интересов, войны и военной славы. Однако, критика Пушкина еще не приобретает остроты толстовской критики; он лишь брезгливо отстраняется от того, что он осуждает. Толстой же вырастет в обличителя, восстающего’ против неправедной жизни и зовущего ее изменить на началах новой нравственности. Пушкин ищет свободы и независимости в своем дому, в своем поместьи. «Тысячи причин, — писал он, — повелевают нам присутствовать в — наших поместьях, а не разоряться в столицах под предлогом усердия в службе, но в самом деле из единой любви к рассеянности и чинам». Одним из мотивов пушкинского стремления к хозяйничанью была забота о том, «что будут нищи наши внуки». Пушкин полагал, что можно вести хозяйство,