Читаем без скачивания Смерть говорит по-русски (Твой личный номер) - Андрей Добрынин

— А вот и выпивка! — воскликнул Шарль.

Наутро Гутьеррес появился в еще более радужном настроении, чем ушел накануне. Тавернье просмотрел принесенную им бумажку с рабочим расписанием. В сущности, против этого плана трудно было что-либо возразить, за исключением того, что «съемки на базе боевой подготовки элитных армейских частей» и «поездка в горные районы, освобожденные от партизан» могли дать и отличный материал, и бесцветную нудятину, в зависимости от степени самостоятельности журналистов. О самостоятельности же под опекой майора Гутьерреса говорить, похоже, не приходилось. Впрочем, поездку в Тукуман Тавернье предпринял лишь в расчете на помощь Корсакова — получить помощь от официальных властей, имевших в мире довольно мрачную репутацию, он не надеялся, а потому и не стал спорить с Гутьерресом, сделав лишь пару вялых замечаний. Майор заявил, что после завтрака французов примет министр информации, а затем их ждут в офицерском  клубе  столичного  гарнизона.   Голос Гутьерреса дрожал от сдерживаемого торжества. Тавернье с удивлением посмотрел на него, но майор тут же стер улыбку с лица и вновь превратился в непроницаемого индейского божка, по лицу которого только внимательный наблюдатель мог догадаться, что божок совсем недавно хлебнул свежей крови. Позавтракав вместе с майором в пустынном ресторане, друзья в его лимузине отправились в министерство информации. Министр оказался суетливым лоснящимся толстячком с массивными золотыми перстнями на волосатых пальцах. Гости вежливо посмеялись в ответ на его попытки пошутить для создания непринужденной атмосферы, однако после того, как в ответ на вопрос о причинах нынешнего кризиса в стране министр понес чушь о подрывных марксистских элементах и зарубежных кознях, Тавернье почувствовал тяжелую скуку. Потомок работящих пикардийских крестьян, больше всего на свете он ненавидел отсутствие профессионализма. К тому же у него появилось ощущение, будто он весь вывозился в чем-то липком. Сначала он подумал, что на него так действуют лоснящиеся жирные складки на лице, министра и его маслянистые глаза, широко раскрывавшиеся в те моменты, когда хозяин кабинета врал особенно беспардонно. Однако затем Тавернье понял, что в кабинете поселился страх — он-то и заставляет толстяка суетливо перебирать бумаги на столе, глядеть в провтранство мимо посетителей, машинально отвечая на вопросы, и обильно потеть, несмотря на исправно работающий кондиционер. Весь этот визит был сущей потерей времени, если не считать подписанных министром лицензий на съемки, опросы, интервью и прочую журналистскую деятельность на всей территории страны — документ, совершенно излишний в обществе неотвязного Гутьерреса. Когда хозяин кабинета стал чересчур уж явно повторяться, майор поднялся и с любезной улыбкой напомнил о том, что гостям пора в офицерское собрание. Правда, Тавернье не совсем понимал, какой интерес для журналистов представляет стадо солдафонов, однако до появления Корсакова решил терпеть и покоряться. Раскланиваясь с хозяином кабинета, Тавернье с трудом заставил себя подать ему руку. У него осталось ощущение, словно он сунул ладонь в какую-то теплую жижу. Предводительствуемые Гутьер-ресом и сопровождаемые сзади двумя его подручными, друзья вышли на улицу и направились к автомобилям. Еще выходя из отеля, Тавернье обратил внимание на то, что на улице вроде бы прибавилось солдат. Теперь он уже ясно видел, что это так. На перекрестках появились танки, на крышах и балконах административных зданий — укрепленные мешками с песком пулеметные точки. По противоположной стороне улицы куда-то направлялась трусцой, громыхая тяжелыми ботинками, рота солдат. В небе барражировали вертолеты. Всюду развевались национальные флаги Республики Тукуман. В то же время прохожих и частных автомашин на улицах заметно поубавилось. Откуда-то доносилась бравурная военная музыка. В целом впечатление создавалось гнетущее, несмотря на безоблачное небо, ослепительно сияющее солнце и яркую зелень. Между тем Гутьеррес вопреки всем тревожным признакам решил отказаться от армейского эскорта, и кортеж теперь составляли лишь два «Мерседеса»: передний — с охраной, а в заднем ехали журналисты с одним охранником, за рулем же сидел сам Гутьеррес. Он утратил свою непроницаемость, молча улыбался, потом вдруг начинал что-то напевать. Так, напевая, он и вошел в большой зал офицерского собрания. Множество офицеров уже сидело вдоль столов, тянувшихся от дверей к возвышению президиума, в котором пустовало одно место: Тавернье насчитал только шесть генералов вместо семи, входивших в состав правящей хунты со дня свержения Видалеса. Гутьеррес обвел взглядом теснившихся вдоль стен зала тукуманских и иностранных журналистов, выбрал местечко посвободнее и расположил там Тавернье и Шарля, а сам скромно встал рядом. Шарль достал из чемодана камеру и приготовился снимать. Тавернье вынул диктофон и попросил Гутьерреса перечислить поименно всех генералов, сидевших в президиуме.

— А где же самый главный? — спросил Тавернье, когда Гутьеррес кончил называть фамилии. — Генерал Бенитес — так, кажется, его зовут? При Видале-се он был начальником генерального штаба. Такое представительное собрание, почему же его нет?

Гутьеррес хотел было ответить, но осекся и поднял палец, призывая к молчанию. Из боковой двери слева от президиума вышел и стремительной походкой направился к председательскому месту высокий, подтянутый, широкоплечий военный в полевой камуфляжной форме, с пистолетной кобурой на поясе и беретом, засунутым под погон. Пройдя к месту в центре президиума, он с широкой улыбкой обвел взглядом зал и вскинул руку в приветственном жесте. Офицеры вскочили и разразились восторженными криками. Лакеи на тележках ввезли в зал шампанское и, уворачиваясь от бешено жестикулирующих офицеров, принялись расставлять на столах бокалы и бутылки. Делали это они с такой удивительной сноровкой, что, несмотря на царившее в зале возбуждение, умудрились не разбить ни одного бокала. Тавернье оглядывал ликующую публику. Большую ее часть составляли вояки в полевой форме, пригнанной без заботы о щегольстве или о строевом единообразии — от формы требовалось только не быть помехой в бою и заодно служить хранилищем разных мелких вещей, необходимых в военном быту. Такое отношение к одежде Тавернье отмечал у бойцов всех действующих армий, из которых ему приходилось делать репортажи. Некоторые офицеры были ранены: Тавернье попадались на глаза то рука на перевязи, то ярко-белая повязка над смуглым лицом, то палочка в руке у хромающего хозяина. Многие из присутствующих носили полевую форму в строгом соответствии с требованиями устава, и сама форма, чистенькая и с иголочки, говорила о том, что ее владельцу не приходится бродить в ней по джунглям, — Тавернье подумал, что это, вероятно, офицеры тыловых гарнизонов. На приглушенном камуфляжном фоне ярко выделялись парадные мундиры, которые часть собравшихся сочла нужным надеть. Как во всех латиноамериканских армиях, парадные мундиры тукуманских офицеров отличались большой пышностью, обилием аксельбантов, позументов, эмблем и тому подобных украшений, а венчалось все это великолепие фуражкой с высокой тульей, над лакированным козырьком которой золотом и эмалью сверкал пышный герб Республики Тукуман. Выделялись в толпе синие мундиры летчиков, белые — моряков, черные — танкистов или, по-здешнему, кавалеристов. Толпа продолжала ликовать, а виновник этого ликования, появившийся в президиуме последним генерал в камуфляжной форме, все так же стоял, широко улыбаясь, и помахивал рукой то ли офицерам, то ли репортерам, затопившим его вспышками фотоаппара-, тов и ярким светом переносных ламп.

— Кто это? — крикнул Тавернье на ухо Гутьерре-су, потому что иначе в общем шуме тот мог его не расслышать.

— Генерал Коронадо. Генерал Бернардино Ко-ронадо де ла Крус. Командир корпуса войск специального назначения.

Тавернье вспомнил, о ком идет речь. Впервые фамилия генерала промелькнула в газетах несколько лет назад, когда было объявлено о создании в Ту-куманё первого мотопехотного батальона специального назначения «Кетцаль». В то время Коронадо имел чин майора, но быстро пошел в гору, так как ощутимых успехов в развернувшейся антипартизанской кампании сумел добиться лишь его батальон. Методики отбора и подготовки личного состава разрабатывал сам Коронадо, пользуясь неофициальными рекомендациями американских военных, среди которых он имел много знакомых еще с тех пор, когда учился в Вест-Пойнте. Через год по инициативе Коронадо было принято решение сформировать еще один элитный батальон. Когда численность специальных войск достигла пяти тысяч человек, не считая приданных артиллерийских, танковых, саперных и прочих подразделений, в генеральном штабе приняли решение выделить эти войска в особый корпус и возложить на него главную тяжесть борьбы с антиправительственными выступлениями. Прочим родам вооруженных сил предстояло взаимодействовать с особым корпусом, командиром которого был назначен отличившийся во многих боях и приобретший большую популярность в армии генерал Коронадо. Фотографии красавца-генерала, героя борьбы с коммунизмом, постоянно появлялись на страницах западных газет. Смышленый генерал с хорошо подвешенным языком раздавал интервью, наносил зарубежные визиты и постепенно в глазах всего мира выдвигался на первое место в составе правящей военной хунты. Упорные слухи о страшных жестокостях, чинимых войсками генерала в партизанских районах, только интриговали публику, накладывая на симпатичный образ генерала отпечаток некоего зловещего трагизма: в его лице читатели газет и телезрители видели благородного по натуре борца с темными силами, вынуждаемого коварным врагом прибегать к жестоким мерам и в результате испытывающего мучительные душевные терзания. Генерал Бенитес, возглавивший хунту после падения Видалеса, все больше отходил на задний план, заслоняясь яркой фигурой своего молодого товарища. Коронадо решительно воспротивился перемирию с повстанцами и отказался принять участие в переговорах, начатых Бенитесом. Переговоры мало-помалу заходили в тупик — не в последнюю очередь из-за того, что войска, подчиненные Коронадо, упорно не желали соблюдать перемирие. Тавернье начал понимать, что происходит: по всей видимости, они наблюдали церемонию перестановки в правящих верхах. Силы, не заинтересованные в компромиссе, решили заменить престарелого и уступчивого вождя на молодого и рвущегося в бой. Неожиданно зажглись укрепленные на стенах справа и слева от президиума телевизионные экраны. Шум в зале стих, все, в том числе и Коронадо, усе- лись на свои места, а красавец-диктор хорошо поставленным голосом стал читать текст: «Сегодня ночью генерал Бенитес подписал обращение к нации в связи со своим уходом в отставку. В обращении содержится призыв сохранять спокойствие и не поддаваться на провокации экстремистских элементов, а также выполнять все распоряжения вновь избранного главы правящей хунты генерала Коронадо. Генерал Бенитес выразил уверенность в том, что выдающиеся способности генерала Коронадо и его не оценимые заслуги перед тукуманской нацией в деле сохранения независимости и целостности страны, защиты прав и свобод всех граждан и противостояния международному экстремизму позволят новому главе правительства сплотить вокруг себя все здоровые силы нации и достойно возглавить ее движение к грядущему процветанию».