Читаем без скачивания Тибо, или потерянный крест - Жюльетта Бенцони
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как объяснил Гийом Тирский, происшествие было очень простым и при этом позорным: рассчитывая на то, что Бодуэн, у которого опять случился приступ дизентерии, сильно ослабел, граф Фландрский, очень довольный тем, что ему удалось в течение двух недель водить за нос короля и императорских гонцов, доведя последних до отчаяния, преспокойно сманил большую часть королевских войск и отправил их гарцевать у стен Аранка и на Оронте, надеясь этим заслужить признательность Боэмунда Антиохийского и Раймунда Триполитанского, привязать их к себе, а затем устранить больного короля и прибрать к рукам его корону. Особенно негодовал канцлер на второго из них, поскольку насчет истинных достоинств графа Фландрского он никогда и не обольщался. Раймунд Триполитанский, которого он до тех пор считал мудрым человеком и настоящим государственным деятелем и которого очень любил, не имел права до такой степени забывать о своем долге перед государством, чьим регентом он был до совершеннолетия короля. Может быть, он и сам, как и фламандец, вообразил, будто Бодуэн при смерти, а как только король умрет, его корону нетрудно будет подобрать?
Один лишь Рено Шатильонский, ненавидевший Филиппа Эльзасского почти так же, как Раймунда, присоединился к старейшим из баронов и дал ему от ворот поворот: его средиземноморскому княжеству незачем было впутываться в эту историю, оно ничего от этого не выигрывало. Кроме того, те несколько эмиров, с которыми граф намерен был сражаться, его нисколько не интересовали, только Саладин достоин его внимания, а поскольку из-за недобросовестного поведения фламандца поход в Египет провалился, он намеревался возвратиться к себе домой и присматривать за караванными, путями в пустыне, а также за побережьем Красного моря.
— Если я потребуюсь королевству, — объявил он королю, — разложите большой костер на башне Давида. Я увижу его из Керака!
Бодуэн был ему за это признателен и не удивился такому поступку: желание выступить одному против всех было вполне в духе нового сеньора Моава.
Тем временем, пока вокруг укреплений Аранка развевались стяги и хоругви и сверкала сталь мечей, шпионы и почтовые голуби47 султана трудились, не зная передышки. До Саладина в его каирском дворце вскоре дошли вести о том, что граф Фландрский, нарушив перемирие, совершил с армией франков набег на плодородные равнины в северной части Сирии. Ему не пришлось собирать войска: он занимался этим давно, еще с тех пор, как в Акру прибыли первые византийские суда. И в середине 1177 года, как гром с ясного неба, на Иерусалим обрушилась новость: Саладин вошел в Палестину и продвигается вдоль берега Средиземного моря, захватывая, разрушая и сжигая по пути к Иерусалиму богатые прибрежные города.
К счастью, Бодуэну стало лучше. Даже проказа, похоже, на время утихла. Но положение оставалось тяжелым. Весть о нашествии дошла одновременно до дворца и до магистра тамплиеров, Одона де Сент-Амана, который с тех пор, как возглавил Орден, считал, что подчиняется одному лишь Папе Римскому, а короля как будто не замечал. Он собрал горстку оставшихся у него рыцарей и поскакал в сторону Газы. Эта крепость традиционно состояла в ведении тамплиеров, которые и содержали ее гарнизон. Магистр не без оснований предполагал, что Газа станет первой мишенью Саладина, и намеревался ее защищать, и все же, перед тем как отбыть, он мог бы, по крайней мере, предупредить об этом Бодуэна.
Другая проблема — состояние здоровья коннетабля. Возглавлявший войска доблестный старик Онфруа де Торон совершил весьма неосторожный поступок: годом раньше он вступил в повторный брак, женившись на Филиппе, самой младшей из сестер Боэмунда Антиохийского, которая в то время едва оправилась от любовного приключения с любвеобильным Андроником Комнином и чахла от тоски. Некоторые излишества, последствия вступления в брак со слишком молодой особой, в соединении с печалью, вызванной тем, что любимая у него на глазах сохнет по другому, потихоньку сводили военачальника в могилу. Но Бодуэн с четырнадцати лет умел вести войска в сражения, и он без колебаний собрал всех рыцарей — от двух до трех сотен! — и отправился к Гробу Господню за Истинным Крестом, который предстояло нести вифлеемскому епископу Обберу. Он воззвал к Господу, прося у него помощи и защиты, велел разложить огонь на башне Давида, под громкие причитания женщин вскочил в седло и направился со своим небольшим отрядом к берегу, поскольку, если верить дошедшим известиям, Саладин надвигался оттуда.
Король, подгоняемый настойчивым желанием его опередить, проскакал без передышки до ворот Аскалона, которые распахнули перед ним с облегчением. Бодуэн знал, что Аскалон расположен на перекрестке дорог; Господь позволил ему добраться туда раньше Саладина. Город был уже готов к обороне, и король решил, что у него есть немного времени — столько, сколько потребуется султану на осаду Газы. Оставшись в руках тамплиеров, в чьей доблести еще никто ни разу не усомнился, город сможет обороняться и продержится до прихода подкрепления, на которое так рассчитывали. Еще до того, как покинуть Иерусалим, король созвал ополчение: все мужчины, умеющие обращаться с оружием, должны были присоединиться к его войску. Он не сомневался в том, что его поддержат, и в самом деле — городское ополчение, рыцари, добровольцы и даже простые мирные горожане со всех концов королевства тронулись в путь...
Вот только Саладин был непредсказуем, он ни с кем не делился своими решениями, что сильно затрудняло работу франкских шпионов. Его целью был Иерусалим, и он не намеревался останавливаться в пути чаще, чем того потребует крайняя необходимость, а потому пренебрег Дароном и Газой, и ошеломленный Одон де Сент-Аман наблюдал, как прямо перед ним, не удостоив его и взглядом, катится лавина всадников Аллаха. Но путь от Газы до Аскалона не занимает и двух часов...
Утром Бодуэн, который часть ночи потратил на инспекцию городских укреплений и городских запасов, еще раз обошел крепостные стены в сопровождении Тибо, Адама и Рено Сидонского, доблестного супруга Аньес, так редко видевшего жену. Погода стояла прохладная, ветер с моря гнал по небу тучи. Опершись на зубец стены, король снял наголовник кольчуги и, повернувшись лицом к полям, на мгновение откинул покрывало и подставил лицо ветру. Он стоял спиной к троим спутникам, и один лишь Бог мог видеть его изуродованное лицо. Еще немного — и он сможет отдохнуть... но его надеждам не суждено было сбыться: Рено Сидонский закричал:
— Ваше Величество! Посмотрите! Они идут сюда!
С южной стороны горизонт заволокла быстро приближавшаяся туча пыли, пронизанная вспышками. От топота копыт бешено скакавших коней по земле словно катились раскаты грома, а все вместе было похоже на донную волну, на девятый вал железа под зелеными знаменами Пророка и черными флагами, которые халиф из далекого Багдада, повелитель верующих48, традиционно посылал прославленным военачальникам, способным высоко поднять меч ислама. Впереди всадников бежали крестьяне, еще не успевшие найти укрытие за стенами Аскалона. Были слышны их крики, они падали под ударами кривых турецких сабель, и вскоре огромная волна ударилась о стены, а подожженные противником деревни скрылись в дыму.