Читаем без скачивания Отдел 15-К - Андрей Васильев

— Армия — всему голова! — гордо заявил Илюшенкин — Мы — защита народная!

— Как хлеб прямо — заметила Вика из‑за спины Германа.

Судя по всему, только один генерал не понимал абсурда и идиотизма ситуации. Колька, например, подобного даже представить себе не мог. Ну ладно еще такое где‑то совсем — совсем в глубинке произойдёт, в поселке каком‑нибудь, где военная часть — это фактически основное население. Н среди бела дня, и в центре Москвы? Бред!

Бред‑то бред, но вот Ровнин осознавал, что если этого идиота в погонах окончательно размотает, то он сдуру и команду 'Огонь' сможет отдать. Погоны с него потом снимут, а вот сотрудников отдела не вернешь.

Собственно, за здание он не опасался, Аникушка дом в обиду не даст. А вот за людей…

— Обыскивать здание я не дам, это возможно только при наличии надлежащих санкций соответствующих структур, к которым ваше ведомство отношения не имеет. Также заявляю, что по поводу ваших незаконных действий официальный протест, поскольку более всего они напоминают попытку силового вмешательства в работу системы МВД, что является государственным преступлением. Об этом будет немедленно сообщено моему руководству — немедленно сказал Ровнин, заметив движение в рядах людей с автоматами и достал телефон. Он посмотрел на военных, которые начали переглядываться, и укоризненно произнес — Ваш генерал пьян, или безумен, а может — и то, и другое. Его, само собой, снимут, но вам‑то разжалование и дисбат потом зачем? Ввек же не отмоетесь.

Илюшенкин сплюнул на асфальт, достал из кармана брюк с красной полоской по шву клетчатый платок и вытер им лицо.

— Отдай этих троих. Не юли, ты понимаешь о ком речь идет — потребовал он у Ровнина — И разойдемся по — хорошему. Может, я и перегнул сейчас палку, но и ты не прав.

— Какому 'хорошему'? — удивился Олег Георгиевич — Откуда ему взяться? Да и нет у меня никаких троих, я вообще не понимаю, о чем речь идет.

— Да ты что? — снова начал заводиться генерал, но видно слова Ровнина маленько его охолонили. И как раз тогда он отдал команду ломать дверь подвала. Ну, что‑то ему все равно сделать было надо, иначе его хозяин его бы не понял.

Это Ровнина устраивало, как наименьшее из зол. Главное — он избежал драки или, не приведи господь, пальбы. Остальное — нюансы. Да и генерал этот, считай, сам себе приговор подписал, после такого если он отправится доброй волей в отставку, рыбу в Енисее ловить — это можно расценивать как удачу для него.

А подвал, как и следовало ожидать, был пуст. Совсем. То есть там были какие‑то трубы, в которых булькала вода, несколько листов фанеры, аккуратно сложенная в углу кучка фантиков от конфет 'Озеро Рица' (Колька, из любопытства сразу же заглянувший в дверной проем, сразу их узнал), санки с вытершимися от времени деревяшками сиденья и здоровенный помятый старинный самовар, с трубой и краником. И — все.

— Развели тут — пробубнил генерал, с ненавистью глянув на Ровнина — Чертовщину.

— Какая чертовщина? — Олег Георгиевич повертел краник самовара — Подвал как подвал. Водоснабжение и старый хлам. Это мы еще порядок навели в том году, видели бы вы, что тут раньше было. Ну, если у вас все — так мы работать. Увидимся у вашего министра, сами понимаете — я такого спустить не могу.

— Спустить? — дыхнул в лицо начальнику отдела сложным букетом водки, табака и лука Илюшенкин — Ты — мне? Да я за…

— Таких, как я, кровь проливал — закончил Ровнин — Не сомневаюсь. Вопрос правда — где? Да и зачем? Но это беспредметный разговор, не вижу в нем смысла. И еще — господин генерал, вы жутко воняете, меня сейчас вырвет от этого смрада. Вы бы помылись и жвачку пожевали, что ли?

Илюшенкин налился нездоровой краснотой так, что Колька всерьез задумался о том, что если сейчас на генерала вылить ведро воды, то он, как пират в известном мультике, запросто может рассыпаться на кусочки, как и положено по законам физики.

— Вика, аптечку надо бы принести — предположила демонолог Валентина — Сдается мне, что генерала сейчас может кондратий хватить. Хоть нашатырь под рукой будет.

Не случилось такого. Илюшенкин посопел, похватал воздух ртом, выплюнул умело сплетенную брань в лицо Ровнину и удалился в сторону своей 'волги'.

— Ну, хоть чем‑то похвастаться может — заметил Олег Георгиевич, глядя в спину генерала.

— Ты про исключительную вонючесть? — уточнил Герман.

— Нет, про лихой загиб — пояснил Ровнин — До большого 'петровского' ему далеко, а вот с малым мог бы и посоревноваться.

К ним подошел Пал Палыч, который в какой‑то момент невесть куда исчез со двора.

— Черный 'геленд' — сообщил он Ровнину — Прямо в переулке. Стекла затонированы, но внутри кто‑то есть, ручаюсь.

— Олег, все же можно решить проще — задушевно предложил Герман — Ты понимаешь, о чем я?

— Понимаю — кивнул Ровнин — И я тоже считаю, что это был бы оптимальный вариант. Но ты знаешь наши законы не хуже, чем я.

Колька, который слышал эти слова, почему‑то сразу подумал про то, что Ровнин явно не о законах Российской Федерации говорит.

— Законы, традиции — Герман презрительно сморщил нос — Нас всегда убивают без законов и традиций, почему мы должны их чтить?

— Гер, ты хочешь, чтобы я тебе толкнул очень пафосную и такую же бесполезную речь про наши правила? — голос Ровнина затвердел, как цемент на воздухе — Это беспредметный разговор.

— И очень небезопасный — заметила Валентина — Герман, не буди лихо, пока оно тихо. Ты не отступник, не отверженный — так не провоцируй судьбу.

'Отступник'? 'Отверженный'? Колька тряхнул головой — однако, он тут почти год, а все время что‑то новое всплывает. Что же до смысла разговора — он его уловил, но чья сторона ему предпочтительней, сказать не мог. Нет, предложение Германа его бы устраивало всем, в первую очередь тем, что отпала бы необходимость разыгрывать из себя Штирлица, но что‑то внутри упрямо твердило, что тут прав Ровнин. И все тут.

Мнения своего при этом он вслух высказывать не стал, постеснялся. Да и кого оно интересует — он как был тут младшим по всем показателям, так и остался. И это не обидные слова, это констатация факта.

Но услышанное он запомнил, и через час, когда дверь в подвал приставили к стене, Ровнин, впервые на памяти Кольки, надевший форменную одежду (на которой были погоны полковника, между прочим), отбыл в какие‑то высшие сферы, а все остальные разбрелись по дому, спросил у Тит Титыча, который, как обычно, проводил время в его компании -

— Скажи, Титыч, а кто такие 'отступники'? И 'отверженные'?

Призрак закряхтел, что было явным признаком большого его недовольства.

— Тит Титыч — Колька сделал жалобное лицо — Ну? Интересно же!

— Видишь ли, Николаша — призрак определенно не очень хотел сболтнуть лишнего и подбирал нужные слова — Не все сотрудники работают в отделе до своего конца, ты понимаешь, какого. Были те, кто уходил из него по доброй воле. И не просто уходил, а подыскивал себе место, на котором использовал свои знания, полученные здесь. Формально это не запрещено, но с такими людьми мы больше никогда не имеем дела. И если они просят о помощи или попадают в беду, то мы им не помогаем. Из называют 'Отступники'. Таких людей немного, но они есть.

— А 'отверженные'? — жадно спросил Колька.

— Это те, кто не просто покинул отдел, это те, кто из него что‑то похитил, знание или… Или что‑то другое. Для себя или для продажи — неважно. Такое почти невозможно — но все‑таки реально. Они знают, что им нет прощения, что в отношении них вынесен смертный приговор, и что любой сотрудник отдела обязан привести его в исполнение при встрече, случайной или намеренной, независимо от того, сколько времени пройдет с этого момента. Как правило, такие люди долго не живут и быстро умирают, но не все. На сегодня таких особ трое — два мужчины и одна дама, и они все еще живы. Впрочем, это ничего не меняет — их ищут, и, раньше или позже найдут.

Колька икнул — ко всему этому было, конечно, привыкнуть трудновато. Очень уж много здесь всего такого, что за пределами этих стен выглядело бы как бред сумасшедшего.

— Еще в эту категорию могут попасть отступники, если они начинают своими действиями вредить работе отдела. Но я о таком не слышал никогда, врать не буду — продолжал закончил рассказ призрак.

И снова Колька будто раздвоился. Умом он мог понять тех, кто сбежал из отдела — жизнь, она такая штука, непредсказуемая, и осуждать их он не взялся бы. Мало ли как оно в этой самой жизни поворачивается?

Но сам он ни за что не ушел бы из отдела, и дело было совершенно не в высоких словах про служение людям, или чем‑то таком. В подобную ерунду Колька не верил. Просто здесь ему было хорошо и интересно, он здесь был на своем месте, на том, которое было создано для него кем‑то там свыше. В управу в свое время Колька ходил именно как на службу — неохота, но надо. А сюда он приходил как домой, и ни на что это менять не собирался, несмотря на все мелкие неприятности вроде опасных заданий и шуточек Вики. Что же до 'никто и никогда', которые время от времени поминали сотрудники отдела… В это Колька как раз не сильно верил, полагая, что это точно зависит не от каких‑то высших сил, и даже не от человека. От кого точно подобное зависит, он, правда, тоже не знал. Просто — как оно будет — так и будет.