Читаем без скачивания Очерки агентурной борьбы: Кёнигсберг, Данциг, Берлин, Варшава, Париж. 1920–1930-е годы - Олег Черенин

Традиционная неприязнь между внешнеполитическим ведомством и разведкой любой страны была окрашена своеобразным польским колоритом. Польские рафинированные дипломаты свысока относились к разведчикам, считая тех «солдафонами», имея в виду их принадлежность к военному ведомству. Последние не оставались в долгу перед своими «чистыми» коллегами, между собой называя их «сборищем снобов». Еще со времен своей киевской миссии Незбжицкий вынес стойкую неприязнь к кадровым дипломатам. «От МИД (Польши. — Авт.) и ГПУ все скрывай», — учил он позже своего подчиненного.

Через год после скандального отъезда из Киева он писал: «Физически и морально я не в себе. Я устал и взволнован в высшей степени. Когда сижу дома — все хорошо, но, возвращаясь к Аншальту (консульсто), в котором работал, находит на меня ожесточение… что режет тупым ножом… Я познал на себе все методы работы ГПУ, которые, кстати, ограничены в средствах и способах, и я не боюсь ничего, кроме МИДа, миссии, консульства (Польши. — Авт.)».

В другом письме читаем: «Отношение миссии к плацувке крайне подозрительное и недоброжелательное. Все это создает нехорошую атмосферу».

Несмотря на в целом доброжелательное отношение руководителя консульской службы МИД Виктора Дрыммера к своим бывшим коллегам по польской разведке, большинство польских разведчиков за рубежом, в той или иной мере, наталкивались на непонимание своих задач со стороны кадровых дипломатов. Особенно это касалось сотрудников плацувок, работавших либо в самом СССР, либо по нему с территории других государств. Дело доходило до того, что, обсуждая в своем кругу деятельность советской контрразведки и козни, чинимые своими же дипломатами, польские разведчики делали вывод, что ГПУ, по крайней мере, работает «честнее».

Посол Польши в Москве Юлиуш Лукасевич, испытывая стойкую неприязнь и к самой разведке, и к ее представителям в своей «советской епархии», не только не помогал разведчиками, но, где было можно, даже вредил. Когда заместитель Незбжицкого Ян Уряш был направлен с инспекционной миссией по плацувкам в СССР, Лукасевич не принял его, обосновывая свой отказ от встречи тем, что он «не считал нужным затевать дискуссию с заместителем начальника реферата».

Такое высокомерное отношение посла к разведке проецировалось на уровне других дипломатических учреждений. Долголетний консул в Киеве Ян Каршо-Седлевский, с подачи самого посла, поставил перед собой задачу полностью очистить киевское консульство от польских разведчиков. Незбжицкий нейтрализовал такую угрозу для разведки простым и эффективным способом — он предложил консулу возглавить киевскую информационную плацувку. Каршо-Седлевский на такое нестандартное предложение ответил согласием.

Одним из главных недоброжелателей польской разведки был посол в Иране Станислав Хемпель. Незбжицкий так его характеризовал в одном из документов: «Человек упорный… при своем подлом характере любит мстить и “солить”… Он готов при любом удобном случае сделать “предельное свинство”»[266].

Еще одним недоброжелателем разведки был посол в Афинах Владислав Шварцбург-Гюнтер, который прямо заявлял, что не намерен терпеть в своих владениях лиц, связанных с разведкой, и что он будет стремиться к тому, чтобы их пребывание в греческой столице стало невозможным.

Большинство польских дипломатов, работавших в Советском Союзе, таких как Станислав Патек, Витольд Оконьский, Адам Зелиньский и другие, свое негативное отношение к «военным хамам» из разведки проявляли в многочисленных интригах.

Ушедшие же из разведки и ставшие карьерными дипломатами Казимеж Рудзкий, Ежи Матусиньский, Эугениуш Везе и другие, напротив, снисходительно-доброжелательно относились к своим бывшим коллегам, оказывая им помощь при любом удобном случае.

Для того чтобы минимизировать последствия и причины, порождающие взаимные интриги дипломатов и разведчиков, на должности консулов в Советском Союзе в 1930-е годы были назначены бывшие сотрудники 2-го отдела Главного штаба. Им также было предложено возглавить информационные плацувки в стране пребывания. Из всех таких дипломатов-разведчиков Незбжицкий выделял в лучшую сторону Богдана Яловецкого (В.17) и Ежи Клопотовского (С.15). Первый перед переходом в МИД успешно руководил рефератом в отделении IIb (контрразведка), а второй хорошо себя проявил на практической разведывательной работе в Данциге и Токио.

По мнению Незбжицкого, «золотым фондом» реферата «Восток» в работе по СССР были: Хенрик Яковский (Кh(I), Эугениуш Везе (W), Владислав Коцяткевич (О.5), Здислав Милошевский (М.13), Константы Рокицкий (F.16), Болеслав Войтковский и другие. Часть из них (меньшая) специализировалась непосредственно на агентурной работе, другая — на информационно-аналитической и вспомогательной деятельности.

Так, Петр Курницкий, обрабатывая открытые советские источники и на основе своих собственных наблюдений, представлял реферату «Восток» много хорошо составленных обобщенных справок и докладов по внутриполитической советской проблематике.

Юзеф Едынак (Kjd), работая в Москве около десяти лет, специализировался на обслуживании контактных почтовых ящиков и выполнении вспомогательных функций по покупке книг, картографической продукции, газет и журналов.

Сотрудники плацувок Хана Хженщевская (Кirka), Ян Лагода (R.82), Станислав Оссовский (Serafim), Тадеуш Павловский (Крl) и другие активно работали по визуальному наблюдению за выделенными военными и промышленными объектами.

Действовавший в Москве с июня 1932 по июнь 1934 года «Станислав Шадурский» (КL), будучи известным в Польше востоковедом, сумел установить в интересах разведки многочисленные контакты с советскими и иностранными коллегами. Одним из них был английский журналист, индус по происхождению Азиз Азат Хан, живший в стране много лет и женатый на уроженке России. Одно время он занимался преподавательской деятельностью в академии Генерального штаба и с тех пор продолжал поддерживать отношения со многими ее выпускниками, дослужившимися до высоких воинских чинов в Красной армии.

Другой близкой связью «Шадурского» был сын министра иностранных дел в китайском революционном правительстве по фамилии Чен. От последнего «Шадурский» получал много ценной информации о происходящих на Дальнем Востоке политических процессах, особенно в части влияния на них Советского Союза[267].

В свою очередь, центральные и территориальные органы безопасности СССР неутомимо и настойчиво проводили операции по агентурному и оперативно-техническому внедрению в польские дипломатические представительства в стране. Так, в середине 1935 года при обследовании польскими специалистами помещений консульства в Минске только в одной из комнат было обнаружено 15 подслушивающих устройств, вмонтированных в стены[268].

Серьезную обеспокоенность руководства польской разведки вызвали результаты работы комиссии, созданной для инвентаризации дел консульского отдела при московской миссии после смерти в октябре 1931 года его начальника — Адама Зелезиньского. Указанная комиссия в составе председателя — советника миссии Яна Каршо-Седлевского, членов: консула Тадеуша Блашкевича, атташе Станислава Забелло, Станислава Коженевского, пришла к неутешительным выводам о крайне неблагополучном положении с обеспечением режима секретности и безопасности в представительстве[269].

В частности, в итоговом рапорте Каршо-Седлевский отметил, что проверка установила многочисленные факты сожительства покойного с женщинами-сотрудницами плацувки и прислугой из числа местных жительниц. Причем в отношении последних имелись серьезные подозрения об их принадлежности к агентуре ОГПУ, о чем Зелезиньский был осведомлен из докладов сотрудников разведки, но мер по изолированию подозреваемых не предпринял.

Материалы служебного делопроизводства отдела на момент проверки находились в крайнем беспорядке, причем отмечалось, что доступ к некоторым из них был открыт не только для кадровых сотрудников, но и для обслуживающего персонала. Руководству МИД и 2-го отдела Главного штаба было предложено в кратчайшие сроки отозвать семь сотрудников и уволить пять человек из обслуживающего персонала, что и было сделано.

Положение с обеспечением безопасности дипломатических учреждений Польши в СССР начало исправляться с приходом в 1933 году на должность начальника консульского отдела бывшего разведчика Виктора Дрыммера. С его подачи была подготовлена служебная инструкция, регламентировавшая порядок работы в сфере обеспечения секретности и безопасности. Отдельными положениями инструкции были установлены порядок охраны помещений, включая ночные дежурства кадровых сотрудников, обращения со служебной документацией, работа с посетителями и т. д.[270].