Читаем без скачивания Ветер перемен - Андрей Колганов

– Интересно… – протянул Паша. – Такого, кажется, еще нигде не было.

Он задумался на минуту, потом обратился к Шацкину:

– Слушай, Лазарь, а почему эту бригаду на «Красном металлисте» дирекция не прикрыла? Выполнение заказов срывают, среди рабочих буза пошла…

Поскольку Лазарь долго собирается с мыслями, отвечаю за Шацкина сам:

– Так они же для администрации роль «погонял» исполняют, как на капиталистической фабрике. Нормы небось регулярно перекрывают, – а для заводоуправления хороший повод эти нормы пересмотреть и расценки срезать.

– Так и есть, – подтверждает комсомольский вожак. – На них еще и за это рабочие злы донельзя.

– Так, друзья, – ломаю линию разговора, – нечего нам лбом в этот случай упираться. Поняли, в чем проблема, наметили пути решения, и надо двигаться дальше. Лучшая оборона – это наступление.

– Куда наступать предлагаешь? – интересуется Лазарь.

– О, тут целая стратегия! Ты ведь помнишь, с чего мы разговор о хозрасчетных бригадах начинали?

– Конечно! – восклицает Шацкин. – Ты тогда начал с речей о неизбежности бюрократического перерождения Советской власти, как какой-нибудь децист. А потом извернулся: сказал, что чисто политически бюрократию не переиграть, но вот если на производстве втянуть рабочую массу в управление, тогда появится основание для борьбы с бюрократизмом.

– Вот! – И задаю риторический вопрос: – А достаточно для создания такого плацдарма борьбы с бюрократией хозрасчетных бригад?

– Нет, пожалуй. – Лазарь не медлит с ответом. – Да и сами эти бригады пока не слишком-то широко пошли.

– Но все-таки пошли. Значит, в чем-то мы угадали, и рабочие в этом заинтересованы, так?

– Так.

– Теперь надо этот интерес дополнить, – принимаюсь растолковывать имеющиеся у меня в запасе планы. – Сейчас на первый план выходит борьба за рост производительности труда, который отстает от довоенного, борьба с браком, борьба за качество и стандартизацию продукции. Через производственные совещания провести решение этих задач не получается, потому что это просто говорильня, без прав и без ответственности. Я же предлагаю, чтобы актив хозрасчетных бригад организовал рабочие комитеты борьбы за качество и рационализацию. Для них это не будет пустой говорильней, потому что совершенствование приемов производства, снижение брака, простоев, улучшение качества продукции непосредственно влияют на результаты работы бригады и, значит, на заработки. А грамотно составленный договор подряда не даст администрации возможности немедленно поднять нормы и срезать расценки.

– Понял! – вдруг воскликнул Павел Семенов. – Если привязать заработок рабочих к конечному результату работы предприятия, а заработок администрации и спецов – к заработку рабочих, то у них появится общая заинтересованность…

– Именно! – Смотри-ка, быстро схватил идею. – Но и это еще не все, – продолжаю интриговать своих собеседников. – Социализм ведь не заключается только в том, чтобы дать возможность рабочим участвовать в решении вопросов управления на уровне своей бригады. Надо, чтобы администрация, специалисты и рабочие на заводе образовали общий, сплоченный коллектив, основанный на взаимном уважении и взаимовыручке, чтобы все члены коллектива могли смело опираться друг на друга. Значит, на следующем шаге наша задача будет заключаться в том, чтобы инициативу по участию рабочих в делах бригады вывести на уровень цеха, завода и на межзаводской уровень. – Мой указующий перст почти втыкается в грудь комсомольского вожака.

– Постой, постой! – Шацкин отводит мой палец в сторону. – Как вывести хозрасчетные бригады на уровень завода – понятно. Пример Харьковского паровозостроительного это уже показал. Но представить себе межзаводской хозрасчет я что-то не могу…

– Кто говорит о межзаводском хозрасчете? Я? Ничего подобного! – И что это он уперся в хозрасчет? Ничего другого вообразить уже не в состоянии? – Предприятия ведь связаны друг с другом, так? От того, как сработал один коллектив, зависит результат работы другого. Если поставщики гонят брак или срывают сроки поставок, могут пострадать коллективы многих фабрик и заводов. И этот вопрос рабочие тоже в силах взять в свои руки. Разобраться, что там творится у смежников, почему у них провалы в работе, если надо, помочь, взять отстающих, так сказать, на свой буксир. Можно сначала отработать этот вопрос на межцеховом уровне внутри предприятия, а уже потом, получив практический опыт, выходить на межзаводской… – Дальше пусть сами додумывают. В конце концов, дело-то зависит от того, как к нему отнесутся сами трудовые коллективы, а не от того, что я тут наговорю.

– Но кто же позволит рабочим лезть на чужое предприятие… – начал было Паша, однако я не даю ему договорить:

– Чужое? Это государственное-то предприятие при Советской власти для рабочих – чужое? Мы что, ведомственным барьерам поклоняться должны? – напираю с неподдельным негодованием. – Не должно быть такого!

– Нет, Виктор, тут все не так просто, – вновь вступает в разговор долго молчавшая Лида, лишь с сожалением наблюдавшая, как остывает в стаканах чай и остается нетронутой расставленная на столе немудреная закуска. – Отношения между заводами, тем более принадлежащими к разным трестам и наркоматам, – это уже вопрос общегосударственного хозяйственного плана.

– Кто же спорит? – легко соглашаюсь с нею. – Но разве рабочие должны оставаться в стороне от выработки общегосударственного плана? Впрочем, пока не будем замахиваться так далеко. Нам хотя бы с прочими моими задумками разобраться, пощупать на практике, что и как.

– Тут еще и вопросы секретности могут встать, – продолжает моя комсомолка. – Взять хотя бы тресты нашего Главного управления военной промышленности.

– Есть такая проблема, – со вздохом признаю ее правоту. – Секретность здорово может помешать развитию участия рабочих в решении хозяйственных вопросов. Но тут уж ничего не поделаешь – в капиталистическом окружении военные секреты надо беречь втройне строго. Главное, чтобы борьба за обеспечение секретности не превращалась в самоцель или в средство замазывания промахов нерадивых хозяйственников.

Разговор на минуту затух, и, воспользовавшись паузой, Лида предложила заново согреть остывший чай. Вскоре мы все вчетвером прихлебывали обжигающий напиток, быстро подъедая стоявшие на столе баранки, ломти черного хлеба с тонкими кусочками колбасы и варенье из вазочки. Колбаска, надо сказать, была очень недурна – в век консервантов, красителей, стабилизаторов и ароматизаторов, «идентичных натуральным», такой уже и не попробуешь. Хотя есть и оборотная сторона – с соблюдением санитарных норм здесь дело обстоит ужасно, и нужно твердо знать, у кого можно покупать продукты, чтобы потом не мучиться последствиями.

Проводив гостей (меня за гостя уже вроде бы и не считали…), мы с Лидой отправились на кухню – мыть посуду. Прополаскивая стаканы остатками горячей воды из чайника, она передает их мне, а я уж вытираю их насухо льняным полотенцем. Девушка была как-то необычно сосредоточена, или, скорее, погружена в себя, в какие-то свои мысли. И похоже, мысли эти были довольно невеселыми.

Разобравшись с чайной посудой, собираюсь было покинуть кухню, как вдруг Лида порывисто кидается ко мне, обнимает здоровой рукой за шею и прячет лицо у меня на груди. Осторожно поглаживая ее по коротко стриженным волосам и по спине, спрашиваю:

– Что стряслось?

Немного помедлив, она отвечает мне каким-то бесцветным голосом, полным внутреннего напряжения:

– Я сегодня была у врача… – И тут же в голосе ее прорывается рыдание: – Он сказал… Он сказал… У меня никогда не будет детей! – И, уже не сдерживаясь, девушка громко всхлипывает у меня на груди, не произнося больше ни слова.

– Может быть, это ошибка? Тебе надо будет показаться хорошему специалисту, – пытаюсь успокоить ее.

Лида поднимает голову. В глазах ее стоят слезы, но моя комсомолка уже не рыдает и не всхлипывает. Голос ее тверд и спокоен:

– Это очень опытный врач. Мне зима девятнадцатого года память оставила. Пришлось как-то ночевать двое суток на снегу. Потом лежала в горячке, еле выходили. И вот, оказалось… – Она вновь замолкает, чтобы через несколько секунд произнести с тем же леденящим душу спокойствием: – Теперь ты меня разлюбишь.

– Никогда! – тут же срывается у меня громкий возглас.

– Не надо кричать, – чуть кривится Лида. – Разлюбишь. Зачем я тебе такая?

– Зачем? – автоматически переспрашиваю ее, а затем решаюсь: – Пошли в комнату, объясню.

Лида остается стоять на месте, и мне приходится взять ее под руку и усилием (впрочем, совсем небольшим) повести за собой. Устроив ее на диване, говорю:

– Я попал сюда из будущего.

– Как? – лишь чуточку более оживленным голосом спрашивает девушка, сидя с закаменевшим лицом и смотря прямо перед собой невидящим взором.