Читаем без скачивания Нищета. Часть вторая - Луиза Мишель

— А разве Джуда поймали? А Уолдера? А скольких еще других?

— Теперь держитесь! Полиции все равно, кого забрать, лишь бы пойманного казнили и можно было сообщить, что правосудие свершилось.

Угольщик крепко спал, закутавшись с головой в одеяло. Виднелась лишь густая копна его растрепанных черных волос да лохмотья, запачканные углем.

От скуки снова начали приставать к ребенку. Как он предан хозяину! Но, плотнее завернувшись в свои отрепья, маленький бродяга проворчал, словно усталый старик:

— Дайте же мне спать!

— До чего он смешон, этот будущий каторжник! — переговаривались кругом. — Он, наверное, и родился где-нибудь под виселицей!

Мальчуган презрительно усмехнулся, но, слишком утомленный, чтобы возражать, снова положил голову на ноги угольщика.

— Просто под дубом, на большой дороге, от какой-нибудь потаскушки! — заявил кто-то.

— Врете! — крикнул оборвыш. — Моя мать была важная дама! Ни у кого из вас такой не было! И господин Николя говорит, что я далеко пойду. Правда, он забывает обо мне всякий раз, как я исполню его поручение, и меня опять сажают, как бездомного, в кутузку. Но я вырасту!

— Как же звали твою мамашу? Маркизой де Караба или Спящей красавицей?

— Маму звали Эльминой.

Ноги угольщика под головой малыша вздрогнули.

Внезапно галерею осветил сноп лучей от потайного фонаря. Явилась полиция. Бродяги плохо рассчитали!

Мальчуган забился в промежуток между стеной и коленями угольщика. Тот повернулся спиной к фонарю и достал документы (очевидно, бывшие в полном порядке), чтобы предъявить их, если потребуется. Но показывать бумаги не пришлось: угольщику и мальчишке повезло, или, вернее, их спасла общая глупость: бродяги кинулись к выходу, словно стадо овец, но в темноте ошиблись, попали в тупик, и полицейские, которых было много, без труда их переловили. Все оказались беспаспортными. Впрочем, если б угольщика и задержали, то, наверное, отпустили бы, так как у него был паспорт.

Окружив группу человек в двадцать, полицейские всех увели. Среди арестованных оказалась целая семья — отец, мать, двое детей и дед. Судьба их была поистине плачевна: их выселили из квартиры. Оставшись без гроша, не зная, где найти приют, они провели весь день в подворотне, пока их не выгнали оттуда. Старик еле волочил ноги, дети озябли. Они отыскали какой-то сарай, но из сарая их выдворили. Тогда отец вспомнил, что бездомные ночуют в обжигательных печах, вот они и отправились туда. Глава семейства уже долгое время не мог найти работы и с негодованием рассказывал о своих злоключениях.

— Идите, идите, — отвечали полицейские. — Там разберемся. А, вы еще упираетесь?

Отчасти из-за того, что эта семья отвлекла внимание блюстителей порядка, они забыли проверить закоулок, где притаились угольщик и мальчишка. Никому не пришло в голову, что забрали не всех. Арестованных отвели в участок.

— Слушай, малец! — сказал угольщик, когда шаги стихли и вновь наступила тишина. — Хочешь остаться со мной? Мы купим тележку, лошадь и вместе отправимся в дорогу. Тебе будет со мной хорошо.

— Настоящую лошадь? — воскликнул мальчуган. — Ах, я так давно не катался! С длинной гривой?

— Длинной-предлинной, и с хвостом до самой земли.

Ребенок захлопал в ладоши.

— Но ты должен меня слушаться. Иди за мной!

Угольщик уверенно пошел вперед; по-видимому, он хорошо знал все ходы и переходы галерей. Мальчишка колебался.

— Что ж ты не идешь? Трусишь?

— Нет, — сказал Пьеро (читатель, наверное, уже узнал его) и, дрожа, последовал за угольщиком.

Они дошли до круглого помещения, где сходились все галереи. Угольщик вынул из стены несколько кирпичей, втолкнул мальчишку в образовавшееся отверстие, пролез за ним сам, уложил кирпичи на место, зажег вынутую из кармана свечу и, накапав сала, прилепил ее к выступу стены. Маленький оборвыш, заложив руки за спину, осматривался кругом. Любопытство пересилило страх. И было от чего! Угольщик вытащил из кармана несколько свертков.

— Гляди, малыш, это моя туалетная комната. Ты будешь моим камердинером. Я скажу тебе, что нужно делать.

— Совсем как в театре, — заметил Пьеро. — Я видел там такую же декорацию. Только здесь не поют…

— Разве? — И угольщик начал, к полному восхищению мальчугана, напевать вполголоса какую-то мелодию.

— Повернись-ка к свету! Да, похож… Я знавал твою мать, братишка.

Ребенок вскрикнул.

— Молчи и делай, что я тебе говорю!

Угольщик достал из свертков иглы, порох, какие-то флакончики и начал с помощью мальчугана татуировать свое лицо, стремясь придать ему такой вид, словно оно пострадало от взрыва. Пьеро в точности выполнял все его указания.

— Через три дня мы отсюда выйдем. А до этого — ни слова, ни звука! Подожди меня здесь.

Превозмогая боль, угольщик вернулся обратно в галереи, обошел их, подобрал остатки хлеба и консервов, принес их в свой тайник и вновь заложил вход кирпичами.

— Тут хватит жратвы дней на пять; к тому же у нас есть пачка свечей и две коробки спичек. Можешь дрыхнуть на здоровье!

И, подавая пример, он растянулся на земле.

— Вот вам вместо подушки! — сказал мальчуган, заметив наполовину зарытый в землю узел с какими-то тряпками.

Угольщик взглянул на этот узел, по-видимому лежавший здесь уже много лет, и в испуге отшатнулся.

— Нет, нет, не трогай!

Там были две блузы с еще заметными пятнами крови, две пары полуистлевших штанов, две рубашки. Из узла выскочила крыса и бросилась наутек.

— Мне на это наплевать! — сказал Пьеро, и, устроив себе ложе из груды пыльных лохмотьев, сладко заснул. Во сне он увидел тележку, лошадь и, главное, мать…

Его разбудили чьи-то стоны. Свеча почти догорела; при ее слабом мерцании он увидел распухшее лицо угольщика, ставшее после татуировки еще безобразнее. Правда, и раньше оно выглядело отталкивающе, но Пьеро ничему не удивлялся. Физиономия угольщика вздулась, побагровела и стала напоминать кусок сырого мяса. Он что-то бормотал в лихорадочном бреду.

— Эй, Лезорн, нужно сменить робу! Она запачкана кровью. Оставь, оставь меня! Малыш, прогони этого мертвеца, он навалился на меня!

— Да тут никого нет! — возразил мальчуган.

— Я вижу его! Он положил руку на твою голову.

Пьеро испугался. Он попытался вытащить кирпичи, которыми был заложен вход в их убежище, но у него не хватило сил, и он только ободрал себе пальцы. Свеча погасла. Съежившись, мальчуган прижался к стене.

— Вот и остальные! — бредил угольщик. — Я погиб… Стой, девчонка, я задушу тебя опять, только пикни! Ах, это уже другие… Вот я вас! Как, вы меняетесь головами? Этот человек превратился в Лезорна… Погоди, Обмани-Глаз, я тебе покажу, как меня продавать!

Его бред длился почти сутки. Стуча зубами от страха, Пьеро забился в угол.

— Кто там лязгает зубами? Я расправлюсь с тобой!

И, схватив ребенка, угольщик хотел было укусить его, но из-за распухших губ не мог разжать челюсти. Пьеро громко всхлипнул. Звук его голоса вернул угольщика к действительности.

— Не бойся, малец! У меня лихорадка.

Но Пьеро не отвечал. Угольщик зажег другую свечу и прилепил ее к стене.

Так они провели три дня. Перепуганный насмерть мальчуган едва притрагивался к коркам хлеба.

На четвертое утро Пьеро заметил, что опухоль на физиономии угольщика опала. Еще более безобразное, усеянное вдобавок синими крапинками от пороха, его лицо стало неузнаваемо: татуировка удалась. Черные волосы свисали с парика, словно ветки плакучей ивы.

— Теперь, — сказал угольщик, — я займусь твоей наружностью.

Пьеро вскрикнул.

— Ничего страшного нет, я только чуточку подкрашу твою рожицу. Что касается одежды, то все лохмотья одинаковы.

Мальчуган успокоился. Он столько видел, бедняжка, что его уже ничем нельзя было удивить. Через несколько минут его рыжие волосы и брови стали черными, как парик угольщика.

— Забавно! — воскликнул Пьеро. — Нас теперь никто не узнает.

— Ты еще и не то увидишь! — пообещал угольщик.

— А теперь куда мы пойдем?

— Немного подышим свежим воздухом, а потом купим тележку с лошадью и отправимся в Дьепп, к морю.

Пьеро был в восторге.

— Только запомни, — добавил угольщик, — что я — твой отец, пострадал от взрыва в Вальвикских каменоломнях и последние два года работал угольщиком в Париже. Если ты забудешь, я тебя укокошу!

— Как, вы сказали, называется место, где вас изувечило?

— Вальвик, каменоломня в Оверни.

— Хорошо, я запомню.

— Тебя зовут теперь Фирмен, а я — Клод Плюме, бывший камнетес, а теперь угольщик.

— Ладно.

Вечером по дороге, ведущей на север, катилась одноколка, запряженная резвой лошадью. В ней сидели угольщик и Пьеро.