Читаем без скачивания Мерси, камарад! - Гюнтер Хофе

— Мы вам доверяем, господин подполковник. Подождем немного. Я еще раз навещу вас. А за господином Альтдерфером вам нужно будет присмотреть, хотя он, как и вы, тоже член нацистской партии. — Гестаповец улыбнулся, выбросил вперед руку и воскликнул: — Хайль Гитлер, партайгеноссе Мойзель! — А потом доверительно добавил: — Вам, возможно, покажется любопытным, что совсекретные документы и господин Генгенбах оказались в руках одного и того же командира дивизиона вашего бывшего полка майора Пфайлера. В жизни порой случаются довольно странные вещи, не правда ли?..

Подполковник подошел к окну. Он видел, как Вестендорф садился в «хорьх». Как только машина бесшумно отъехала от дома, к нему подъехал на «фольксвагене» Грапентин, который тотчас же доложил Мойзелю о прибытии.

— Сегодня утром мы так беспокоились о вас, господин подполковник.

Мойзель только махнул рукой, спросил:

— Что интересного было у генерала?

— Вы уже знаете?..

— Отгадал, мой дорогой.

— На мой взгляд, самое важное заключалось в том, что были названы соединения противника, действующие против нас: первая американская армия, пятый и седьмой корпуса, а также три пехотные дивизии — первая, четвертая и двадцать девятая; вторая английская армия, третья и пятидесятая дивизии и шестая воздушнодесантная дивизия. И в довершение всего третья канадская.

— Выходит, что задействован почти весь костяк африканской армии старика Монтгомери?

— Прошу прощения, господин подполковник, я такими данными не располагаю.

— А как все это началось?

— Почти в полночь американская авиация облетела полуостров Котантен с запада и выбросила на восточном побережье восемьдесят вторую и сто первую воздушнодесантные дивизии. Этот участок из-за больших запруд на реках Мердере и Див считался малопригодным для высадки десанта. Второй американский плацдарм располагался на участке между Пор-ан-Бессеном и Вьервилем. Здесь имелись большие запруды на реке Орн. На рассвете началась высадка морского десанта.

Мойзель искал на карте перечисленные начальником штаба места.

Грапентин перелистал несколько страничек в своем блокноте и продолжал:

— Англичане высадились севернее линии Бейё-Кан, а точнее, на участке между Арроманшем и устьем реки Орн. Ночью по обе стороны реки были также сброшены крупные десантные силы, К утру у морского десанта было уже три плацдарма, перед ним стояла задача объединиться в одну сильную группу.

— Ну и как же командование оценивает создавшееся положение?

— Командование войсками «Запад» и штаб вермахта считают, что в данном случае мы имеем дело только с отвлекающим маневром, главный же удар, по их мнению, будет нанесен позже и, видимо, на другом участке, а именно в районе Па-де-Кале.

Подполковник бросил взгляд на карту, туда, где было обозначено южное побережье Англии. Вид у него был такой, будто он решал сложную задачу.

— А какое настроение было у командования?

— Подполковник фон Венглин сказал, что командование радо, что пришел день расплаты с врагом, которого теперь необходимо разбить. Правда, сам господин генерал был более сдержанным — я бы даже сказал, скептически настроен — и предложил высказаться командирам учебных частей, начальникам служб технического и транспортного обеспечения. После этих докладов выяснилось, что наша дивизия все еще не обладает достаточной подвижностью. Вот и все, что там было.

— Ну а что касается нас?

— Гусеничные тягачи для орудий еще не прибыли. Грузовиков не хватает. Личный состав не укомплектован. Нет еще двух командиров батарей.

«Чертовски плохо», — подумал Мойзель и спросил:

— Скажите, каково ваше личное мнение, Грапентин?

На мгновение капитан так крепко сжал губы, что резко обозначились скулы.

— Я лично не верю в затишье на Востоке. Если там в ближайшее время не будет крупного наступления, нам удастся держать плацдармы высадки десанта под контролем.

Взгляд Мойзеля скользнул мимо начальника штаба.

— Я считаю, что нам давным-давно следовало бы развязать себе руки на Западе, с тем чтобы сконцентрировать все свои силы на Востоке.

— Вы имеете в виду политическую сторону? — осторожно спросил Мойзель.

— Военную, но начиная с сегодняшнего дня она уже вряд ли возможна, — ответил Грапентин.

— Своего рода сепаратный мир с Лондоном и Вашингтоном?

— Можно и так выразиться, господин подполковник.

Оба замолчали.

Мойзель вспомнил визит оберштурмбанфюрера и почувствовал, что тяжесть, лежавшая на его плечах, стала давить еще больше. «Возможно, Вестендорф только потому не назвал имени начальника штаба, что не хотел бросать на него тень как на командира полка?»

Мойзель распахнул окно. В комнату ворвалась волна горячего воздуха.

— Распорядитесь, чтобы ко мне явился капитан Альтдерфер, и немедленно.

— Слушаюсь, господин подполковник. Что я должен ему сказать о причине прибытия?

— Оставьте это мне.

Грапентин замер на месте.

— Слушаюсь, господин подполковник.

Через полчаса Мойзель был готов к разговору с Альтдерфером.

— Я вызвал вас к себе, Альтдерфер, по весьма деликатному делу. Ваш подчиненный лейтенант Тиль сегодня ночью стрелял в офицера войск СС. Вам об этом что-нибудь известно?

Капитан заявил, что он об этом ничего не знает.

— А как Тиль вел себя на этом вечере с дамами?

— Я не видел, чтобы он танцевал. А позже он вообще куда-то исчез из зала. — Про себя же капитан подумал: «Видимо, скандал с оплеухой уже дошел сюда. Сейчас Мойзель спросит, почему я сразу же не ушел с вечера».

— Жаль, что вы ничего не видели. Скажите, господин Альтдерфер, с вами была на вечере дама?

— Я полагаю, господин подполковник, что не следует искать в этом связи с лейтенантом Тилем, который открыл стрельбу. — Эти слова Альтдерфер сказал тоном адвоката, который заставляет прокурора-обвинителя перейти от наступления к обороне.

— В конце концов вы оказались на квартире у этой дамы? — не уступал своих позиций Мойзель.

— Я бы вас попросил не вмешиваться в мою личную жизнь. — Альтдерфер так покраснел, что веснушки на его лице превратились в темные точки.

— При чем тут личная жизнь? Вами интересуется гестапо в связи с исчезновением совсекретных документов. — На лбу у Мойзеля выступил холодный пот. Он понял, что проговорился о том, о чем должен был молчать. Вспомнил, что давал эсэсовцу честное слово. Ему стало но по себе. — Оставим это…

— Слушаюсь, господин подполковник. Будут у вас какие-нибудь приказания?