Читаем без скачивания Львовская гастроль Джимми Хендрикса - Андрей Курков

— Так а мне что делать? — несколько обескураженно спросила Оксана, оказавшаяся вдруг «за бортом» разговора.

— Лапочка, не переживайте! — Рука дамы в черном протянулась в сторону посетительницы, словно желая погладить ту по плечику. — Потерпите! Надо определить природу сновидения! Если это чистое сновидение, то мы к нему еще вернемся, а если это как-то связано с вибрациями, то он, — дама кивнула на Тараса, — вам всё, что Симон Федорович скажет, передаст.

— Знаешь, мне что-то коньячка захотелось, — грустно призналась Оксана Тарасу, когда они вышли из лаборатории.

— Пошли! — с готовностью ответил ее приятель. — В «Доминик» или в «Волшебный фонарь»?

— Пошли в «Фонарь», — сказала более решительно Оксана и вздохнула.

Глава 30

Полуночный проспект Черновола медленно вел Алика в сторону дома, до которого было еще далековато. Небо, подгонявшее в спину тяжелыми мрачными тучами, застывшими над оперным театром и старым городом, вдруг расслабилось, очистилось и даже удивило живущих под ним внезапным появлением круглого желтка луны. Значит, дождь или отменялся, или был зарезервирован только для жителей центра.

Алик несколько раз на ходу задрал голову и посмотрел вверх, прежде чем мыслями отвлекся от дороги, полностью доверив ее ногам.

Впереди зима, не впереди по дороге, а впереди по времени. И наступить она может и через две недели, и через месяц. Алик припоминал прошлую зиму, несколько затянувшуюся, но вполне приятную по одной-единственной причине: снег лучше дождя! И хотя жить под постоянными дождями не так уж и страшно — живут же люди в Лондоне и вообще в Англии и в Ирландии, где дождит куда чаще, чем во Львове! Но снег — как чистая, свежая простыня. Снег обновляет ощущение жизни. Омолаживает. По нему можно наново отфокусировать взгляд. Хорошо, что зрение не изнашивается из-за всего увиденного в жизни, хорошо, что на мир может Алик смотреть еще без очков. И даже ночью ему всегда кажется, что он видит так же, как днем. А зимней ночью и подавно! Зимняя ночь освещена снизу, с земли, освещена снегом, глядящим вверх, отражающим небо. А если еще луна на небе, как сейчас, то снег тянется своим светом к ней, искрится, и эти искринки делают ночь еще ярче и живее.

Алик, дойдя до парка «700-летия Львова», снова бросил взгляд на небо, на луну. Удивился, с какой легкостью ему сегодня шагается. Подумал о том, что за годы своей жизни прошел эту дистанцию от театра до своего дома на Замарстиновской сотни, даже нет — тысячи раз! На его глазах тут исчезали старые и появлялись новые здания. Выстраивался медицинский центр Святой Параскевы, поднималась мачта с большой желтой буквой «М» «Макдональдса», в который он ни разу не зашел. Если хотя бы приблизительно возможно было подсчитать их, все эти пройденные километры, и потом, превратив их в прямую линию, нарисовать ее на карте, оттолкнувшись от Львова! Добралась бы эта линия на карте до Берлина или Парижа? Наверное, да!

Алик улыбнулся, почувствовав, как близок вдруг оказался Париж.

А сверху что-то зашумело. И Алик, задрав голову, увидел на небе между собой и желтой луной стаи ворон, летевшие в сторону центра. Они летели ему навстречу, но, говоря языком пилотов, находились они — вороны и Алик — на разных эшелонах высоты.

Алик остановился, не сводя глаз с сотен черных точек, пересекавших его личное ночное небо. Вороны летели молча, не перекаркиваясь между собой, словно обо всем давным-давно договорились. Только общий шелест их крыльев опускал вниз, на землю, звуковое доказательство их движения.

Встречное пересечение неба воронами закончилось минут через пять, и снова небо замерло в своей темной одномерности, ослабленной только светом луны.

Вот уже и короткая Варшавская улица осталась позади, и шагал он теперь по своей, не самой короткой улице Львова — по Замарстиновской.

А мысли легко и непринужденно отнесли его назад, к скверику у Пороховой башни, усадили его на скамейку, на которой он уже не раз сиживал, и напомнили о скоплении нечесаных, немытых, нечистых и голодных бомжей, собиравшихся там по четвергам.

Вот и сейчас наступил четверг, но пока он созреет до полноценного дня, пройдет еще часов семь-восемь.

«Интересно, появится сегодня там, в сквере, эта круглолицая кучерявая женщина со строгим взглядом и большим фотоаппаратом?» — подумал Алик. Подумал и усмехнулся, вспомнив, как она приняла его за бомжа!

Интересно, как это его, свободного человека, могли принять за бомжа?! И тот худой мужик, что подсел к нему на скамейку в прошлый раз, он тоже разговаривал с ним, как с бомжом… Хотя что, бомжи ведь тоже совершенно свободные люди, по сути, те же хиппи, только не по уму, а по своей физической природе. Потянуло их пьянство или некий инстинкт на улицу, вот и сделали они всё, чтобы улица стала их родным домом.

— Наша крыша — небо голубое, наше счастье жить такой судьбою, — замурлыкал Алик на ходу песенку из «Бременских музыкантов».

И вдруг не совсем внятное беспокойство охватило его, оборвав песенку из мульфильма. Алик остановился. Задумался. Осмотрелся по сторонам, одинаково пустынным и тихим. Нет, это было совсем другое беспокойство, не то, которое сопровождается страхом и оцепенением. Это беспокойство было более легким, немного поверхностным. Но всё-таки оно присутствовало.

Алик полез в карманы джинсовой куртки, вытащил мобильник из правого и переложил в левый. Проверил карманы джинсов. И понял, в чем дело! Он искал ключ от своего дома, от своего флигеля, в котором прожил всю жизнь. Этот ключ всегда лежал в правом кармане куртки или, если он оставлял куртку дома, в правом кармане джинсов. Но сейчас его не было, не было нигде.

Поначалу больше растерявшись, чем огорчившись, Алик снова и снова проверял карманы, перебирая пальцами вслепую мелочь, какие-то бумажки, выпавшие давным-давно из упаковки таблетки от кашля и прочие мелкие вещественные подробности, обычно называемые «содержанием кармана». Ключа не было. Последние сомнения в его отсутствии исчезли, и теперь надо было решать: что делать дальше? Дверь, конечно, фанерная. Выломать ее ничего не стоит, но этим нарушится не только внутренний мир Алика, но и внутренняя аура его жилья. Взламывать двери — это насилие. Это всё равно что ломать руку живому существу. А его флигель был именно живым существом, согревавшим его долгие годы, сохранявшим его спокойствие и душевный мир. Нет, ломать нельзя. И ведь странно! Это был последний ключ! Несколько лет назад у него еще было два ключа, но потом второй пропал, и вот теперь исчез и последний…

Алик достал мобильник, покрутил его в руке, размышляя: кому позвонить и зачем позвонить? Да, есть фирмы, которые за сто долларов откроют любой замок или сейф, но у него нет ста долларов, да и обращаться в такую фирму это то же самое, что обращаться к киллерам с просьбой наказать обидчика. Нет, надо придумать что-то другое. Но что?…