Читаем без скачивания Боль и обезболивание - Григорий Кассиль

Не надо быть врачом или физиологом, чтобы понять, какую боль испытывал этот человек, какой поток импульсов посылали в центральную нервную систему его болевые и температурные рецепторы. Он ощущал боль от холода, от повреждения кожных покровов, от выдергивания волос. Несмотря на это, Камо так успешно симулировал психическое расстройство, что в 1908 г. был признан душевнобольным и переведен в психиатрическую больницу Бух под Берлином.

В 1909 г. в тюрьме Альт-Моабит Камо начал симулировать кожную анэстезию. Без звука, без стона, не меняя выражения лица, переносил он самые жестокие методы исследования. Его кололи булавками, жгли тело раскаленными металлическими прутьями, выщипывали волосы и т. д. Много лет спустя у Камо на бедре можно было видеть шрамы от раны, выжженной в моабитской тюрьме.

Поведение его было героическим. Он ни разу не вскрикнул, не подал виду, что испытывает невыносимую боль.

Его выдавали только зрачки. Они расширялись независимо от воли. Симпатическая нервная система, возбужденная потоками болевых импульсов, непроизвольно растягивала зрачки. Организм был наводнен адреналином. Человек молчал, даже улыбался, несмотря на то, что ему хотелось кричать, быть может заплакать, признаться в симуляции. Он испытывал нечеловеческую боль, но не реагировал на нее. Лишь расширенные зрачки и, вероятно, повышенное кровяное давление показывали, что он все чувствует. Это смущало врачей, сбивало их с толка.

Ни в одном учебнике, ни в одном солидном немецком руководстве нельзя было найти подходящее объяснение.

Прославленные психиатры, ученые доктора медицины и философии утверждали, что человек, обладающий нормальной чувствительностью, не может, не в состоянии переносить такие мучения. В конце концов судебно-медицинская экспертиза пришла к выводу, что Камо действительно страдает болезнью, которую оп изображал.

Через несколько лет в тюремной больнице Метехского замка Камо был снова подвергнут психиатрической экспертизе и был вторично признан душевнобольным, страдающим кожной нечувствительностью. Так воля побеждала и победила физические страдания.

Великая Отечественная война советского народа дала немало примеров преодоления боли, подавления страха, нежелания поддаться физическому недомоганию, ранению, контузии. Сознание ответственности перед товарищами, чувство долга, понимание опасности, нависшей над Родиной, определяли поведение бойцов и давали им силы оставаться на боевом посту, несмотря на ранение, слабость, боли и холод.

Наша Родина никогда не забудет подвига Зои Космодемьянской, сохранившей силы и мужество, несмотря на изощренные пытки, неслыханные мучения и издевательства, которым ее подвергли гитлеровцы. Очевидцы рассказывали, что четверо дюжих мужчин, сняв пояса, избивали девушку. Хозяева насчитали двести ударов, но Зоя не издала ни одного звука. А после опять отвечала «нет», «не скажу», только голос ее звучал глуше, чем прежде. Даже сами немцы вынуждены были признать, что «маленькая героиня осталась тверда. Она не знала, что такое предательство… Она посинела от мороза, раны ее кровоточили, но она не сказала ничего. Зоя тяжело дышала, волосы ее были растрепаны и черные пряди слиплись над высоким, покрытым каплями пота лбом. Губы ее были искусаны в кровь и вздулись. Наверно, она кусала их, когда побоями хотели добиться от нее признания».

На московском кинофестивале нидерландская кинематография показала фильм о бойцах сопротивления. Фильм этот называется «Нападение». Герой инспектор Баккар, попадает в лапы гестапо. Его пытают, требуя выдать подпольное руководство. Он знает все, но молчит. Силы его иссякают. И тогда он просит прислать ему яд для того, чтобы умереть и не проговориться.

Победу над болью, преодоление физической слабости и беспомощности изобразил Б. Полевой в своей книге «Повесть о настоящем человеке».

Алексей Мересьев, летчик-истребитель, сбит вражеским самолетам позади линии фронта, в расположении врага. «Сколько пролежал без движения, без сознания, Алексей вспомнить не мог. Какие-то неопределенные человеческие тени, контуры зданий, невероятные машины, стремительно мелькая, проносились перед ним, и от вихревого их движения во всем его теле ощущалась тупая, скребущая боль… Томимый безотчетным ужасом, он сделал рывок — и вдруг ощутил морозный воздух, ворвавшийся ему в легкие, холод снега на щеке и острую боль уже не во всем теле, а в ногах…»

Так пишет Борис Полевой, воплощая в художественном образе то, что знает наука о боли и человеческих страданиях. Но попробуем разобраться в картине, нарисованной писателем.

Подобно тому, как скальпель анатома, обнажая мышцы, нервы, сосуды, проникает в тайны человеческого тела, мысль физиолога вскрывает сущность жизни, изучая и расшифровывая все многообразие существования живой материи на земле. И пусть не посетует на нас читатель, если мы взглянем на все то, что рассказал Б. Полевой, глазами врача и физиолога.

Все тело Мересьева при падении было разбито. Кожные рецепторы и отчасти рецепторы внутренних органов непрерывно сигнализировали в мозг о повреждениях, кровоподтеках, нарушениях целости наружных покровов, размозжении мышц, связок, костей. В коре головного мозга возникали сначала изолированные очаги возбуждения, затем, взаимно влияя друг на друга, они распространились по всей нервной системе. Но постепенно, как это и должно было быть, боль в наиболее пострадавшем органе — нижних конечностях — заполнила сознание раненого. Согласно правилу Гиппократа, наиболее пострадавший очаг привлек внимание летчика. Все остальные ощущения отодвинулись в сторону, и он почувствовал острую боль только в ногах.

«Он тихо привстал… Та же острая боль, возникшая в ступнях, пронзила его тело снизу вверх. Он вскрикнул.

Пришлось снова сесть. Попытался скинуть унт. Унт не слезал, и каждый рывок заставлял стонать. Тогда Алексей стиснул зубы, зажмурился, изо всех сил рванул унт обеими руками — и тут же потерял сознание. Очнувшись, он осторожно развернул байковую портянку.

Его ступня распухла и представляла собой сплошной синяк. Она горела и ныла каждым своим суставом. Алексей поставил ногу на снег, боль стала слабее. Таким же отчаянным рывком, как будто он сам у себя вырывал зуб, сорвал он второй унт. Обе ноги никуда не годились. Очевидно, когда удар самолета по верхушкам сосен выбросил его из кабины, ступни что-то прищемило, раздробило мелкие кости плюсны и пальцев…»

У Мересьева были раздроблены кости, размозжены мышцы, порваны сосуды и связки, нарушено кровоснабжение мягких тканей. Боль, которую он испытывал, была ужасна. Он находился еще в той стадии, когда такое ранение вызывает острую, жгучую, ни на минуту не утихающую боль. Сознание, воля, психика подчинены этому доминирующему, главенствующему ощущению.

Именно о такой боли говорил один буржуазный психолог, что она поражает умственные способности, изменяет нравственное чувство, меняет характер, превращает альтруиста в эгоиста, храбреца в труса, порядочного человека в негодяя. Подвиг Мересьева — весомое доказательство ошибочности этого откровения. Может быть, все то, что сказано, выше, и верно, но забыто лишь одно — забыто, что существует сила, способная преодолеть самую страшную боль. Это воля и моральная твердость человека. Недаром почти 90 лет тому назад И. М. Сеченов в своих знаменитых «Рефлексах головного мозга» писал: «Про наш простой народ, ведущий суровую трудовую жизнь, ходит молва, что он переносит страшные боли совершенно спокойно и без всякой аффектации, т. е. без всякого осложнения процесса страстными представлениями».

…Постепенно у Мересьева стало развиваться близкое к шоку состояние подавленности, угнетения всех физических и душевных сил. Его начали преследовать галлюцинации, ему чудилось, что он у себя на аэродроме, что его окружают друзья, товарищи, помощники.

К этому времени в крови его накопилось огромное количество продуктов нарушенного обмена веществ. Постепенно проникая в головной мозг, они вызывали нарушение его функций, возбуждение одних участков центральной нервной системы, угнетение других.

Восемнадцать дней выбирался Мересьев из немецкого тыла. Восемнадцать дней он передвигал ноги, полз, переворачивался с бока на бок. «Самое страшное было — ноги.

Они болели еще острее даже… когда находились в покое…

Он не мог думать ни о чем другом, кроме этой жгучей, мозжащей, дергающей боли…»

Но настал момент, который был совершенно неизбежен и неотвратим, — что-то случилось с ногами. Они совсем не могли стоять. Слабость неодолимо прижала к земле. И все же Мересьев продолжал двигаться ползком вперед.

Несколько раз ему казалось, что наступает конец, что он не сможет двинуться, не сможет пошевелиться. Он останавливался, ощущая во всем теле тот страшный покой, который размагничивает волю и парализует ее. Казалось, земля во много раз увеличила силу своего притяжения.