Читаем без скачивания Маг и его кошка - Алина Лис

— Время, сеньорита. У нас впереди длинный путь.

Я не решаюсь задать вопрос, куда ведет этот путь. Слишком боюсь заплакать. Я — Франческа Рино. Врагам и плебсу не увидеть меня жалкой и униженной.

Он подводит меня к лошади. Даже подсаживает с заботой, в которой мне чудится издевка. Толпа расступается. На нас косятся с суеверным ужасом и тайком делают знаки от сглаза.

Многих, как и меня, сутки назад разбудили огненные зарницы. Помню, я стояла у окна в одной ночной сорочке, не чувствуя холода стылого рассвета, и смотрела, как небо над холмами раскрывается кровавой пламенеющей раной. Не было иных мыслей, кроме безотчетного нутряного ужаса. На моих глазах зачинался день Последней битвы, Закат богов — разве мог быть чем-то иным кипящий огненный ад на расстоянии двух полетов стрелы?

Я вдыхала полный пепла воздух, не в силах отвести взгляд, все время, пока длилась вакханалия ветра и пламени. А позже, когда с небес хлынули струи дождя, мир потерял все запахи, кроме запаха гари.

Гарью несло от еды и одежды, духов и взбесившихся со страху лошадей. Куда бы я ни пошла, меня преследовал запах пожарищ. Напоминая о человеке, кожа которого пахла так же.

Я недолго думала, что это всего лишь совпадение.

Утром на Кастелло ди Нава легли хлопья пепла — мелкого и черного, как мириады дохлых мух. Холмы напротив походили на безжизненные адские пустоши, а в замковой капелле было не протолкнуться. Люди рыдали и каялись в грехах. И на лице каждого встречного человека я ловила тень своего ужаса.

Никто не радовался избавлению от военной напасти. Слишком жутким и противоестественным оно вышло.

Подавленное молчание и крики покаяния висели над замком еще сутки. А в тревожных перешептываниях все чаще звучало одно имя.

Элвин Эйстер.

Мы спускаемся вниз по тропе, и я снова вижу впереди толпу. Кажется, здесь собрался весь Ува Виоло. Новости разлетаются быстро, город слишком близко к замку. Я молю богов дать мне сил пережить это новое унижение и выпрямляю спину. Сижу на лошади прямо, очень прямо, как будто на голове чашка с водой и надо не пролить ни капли. Делаю высокомерное лицо, а бледность… ее можно списать на нездоровье. Никто из простолюдинов не увидит моего страха или слез.

Горожане чертят мне вслед кресты в воздухе, провожают шепотом, всхлипами и любопытными взглядами.

— Вы прямо жертвенная дева, — ехидно замечает мой спутник. — Отдана чудовищу в уплату за спасение города.

— Куда мы едем?

— На север.

— И что там? Что вы собираетесь делать со мной?

— Признаюсь, сам пока не знаю. Давайте сначала доберемся до места, сеньорита.

Мы едем весь день, весь длинный, бесконечный день, под обложенным тучами небом. Сыро, водяная взвесь в воздухе. Я вспоминаю, как рано утром отец поднял меня, велел одеться, собрать вещи и выйти во двор замка. Он до последнего скрывал детали своей сделки с Элвином Эйстером.

Боялся, что сбегу?

Я могу простить ему многое, но эту трусость простить не в силах. Как не в силах простить Риккардо то, что брат так и не вышел обнять меня в последний раз.

Как мало нужно уважать меня, чтобы торговать, словно лошадь? Не спросив разрешения, не сказав ни слова. Даже не как товар на брачном рынке. Просто как вещь!

Если бы отец пришел ко мне и честно рассказал все, если бы спросил меня… возможно, я бы согласилась. Сама.

Я не хотела видеть смерти своих близких, не хотела, чтобы горели виноградники и солдаты грабили города. Всю последнюю неделю я часами простаивала на коленях в капелле, умоляя богов прислать избавление.

Не это ли ответ на мои молитвы?

Я смотрю на мужчину рядом. Что я знаю о нем? Кто он? Маг? Агент официи? Брат курфюрста? Что из этого было ложью, а что правдой?

Как сумел он сотворить то чудовищное, неслыханное деяние — то ли преступление, то ли подвиг?

Чего ждать от него дальше?

Снова приходит острое, почти похожее на боль сожаление. Мне не следовало затевать тот розыгрыш. Просто не стоило.

Впервые я пожалела о своей глупости на следующий день. Мне не хватало Элвина. Его улыбок, рассказов, насмешливых замечаний. И этого огонька, что порой загорался в его глазах.

Он теперь вообще на меня не смотрел.

И позже, когда началась осада, я пожалела вторично. Вспоминала те поцелуи в комнате Джованни и жалела, что не ответила «Да». Близость смерти все меняет. Я думала просить прощения, но так и не смогла найти нужных слов. Было стыдно, и он не хотел разговаривать.

А сейчас я просто жалею, что затеяла эту игру. Желание сделать все по-своему, против воли отца, оскорбленное самолюбие, жажда мести сыграли со мной шутку не менее дурную, чем я с Элвином.

Это была глупость.

И теперь я в полной власти этого человека.

Человека ли?

Ближе к ночи мы останавливаемся в трактире, и он представляет меня своей женой, а потом отводит трактирщика в сторону и о чем-то с ним шепчется, сдабривая рассказ медной монетой.

Закрывается дверь номера, отделяя нас от мира, опускается задвижка. И я остаюсь с ним наедине.

— Здесь только одна кровать.

— Ага. Мы же супруги, дорогая.

Я отшатываюсь. У меня больше нет ни статуса, ни титула, ни отца. Я — никто, и меня некому защитить.

Да и кто бы смог защитить меня от чудовища, способного уничтожить армию?

— Не подходите, — голос срывается.

Кривая усмешка на жестком лице.

— Почему нет, Франческа? Назови хоть одну причину.

Я пытаюсь сбежать, прошмыгнуть мимо, но это бесполезно. Он ловит меня, я кричу, трепыхаясь в его руках.

— Не надо орать, — выдыхает он мне в лицо. — Никто не придет на вопли. Я сказал трактирщику, что моя жена скорбна разумом.

Я дергаюсь, пытаюсь освободиться, остро ощущая свою беспомощность. Неужели все закончится насилием? Элвин удерживает меня за запястья, его руки — как стальные клещи кузнеца. С болезненной ясностью понимаю, насколько он сильнее.

Он швыряет меня на кровать, наваливается сверху. Вырываюсь — неумело и тщетно. От него опять пахнет костром. Знаю — теперь этот смрад будет приходить ко мне в кошмарах вместе с мелким, похожим на черный снег пеплом.

Элвин заводит мне руки за голову, стискивает запястья. Наклоняется ниже. Я бессмысленно царапаюсь, мотаю головой. Неужели мне когда-то нравились его поцелуи?

Его нога раздвигает колени, как я ни пытаюсь сопротивляться.

Он сильный. Слишком сильный. Или я слишком слаба.

Это как в дурном сне, где все наизнанку. Поцелуи грубы и болезненны. Прикосновения, которые раньше дарили столько восхитительных эмоций, теперь отзываются спазмами отвращения. Я еще пытаюсь сопротивляться, но уже понимаю — бесполезно. Ничто не помешает ему сделать это со мной.