Читаем без скачивания Живой Журнал. Публикации 2001-2006 - Владимир Сергеевич Березин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Была в неофициальном городском фольклоре песня с похожим сюжетом. В ней иностранный шпион просил у воров за большие деньги украсть «советского завода секретный план». Но «Советская малина собралась на совет. Советская малина врагу сказала «нет»».
Именно к чекисту, как к высшей силе сходятся все пути чистых и нечистых граждан.
В романе Григория Адамова «Изгнание Владыки», что вышел через год после смерти автора — в 1946, году происходит следующий диалог:
«Молодой комбайнёр с недоумением посмотрел на своего самоуверенного и требовательного гостя. После минутного колебания Комаров сказал:
— Сознаю, мой друг, и очень прошу извинить меня за бесцеремонность. Но этого требуют интересы государственной безопасности.
Комаров отогнул обшлаг. Под ним золотисто сверкнул значок.
В первый момент комбайнёр казался ошеломлённым, затем покраснел от радости: впервые в жизни ему выпала такая редкая удача — принять непосредственное участие в деле государственной важности».
Роман этот отчасти фантастический. Среди многого придуманного в нём — этот золотистый значок. Но сцена эта правильная, с рифмой: «интересы государственной безопасности» — «покраснел от радости».
Это уж не Плейшнер, который становится бел как бумага.
Извините, если кого обидел.
04 февраля 2006
Шпионский роман как средство познания мира
Шпионские фильмы для советского зрителя издавна были сродни передачам Сенкевича. Они погружали в пространство кинопутешествий. Но невозможно было представить Юрия Сенкевича, ведущего рассказ из кабаре со стриптизом. И тут шпионский фильм, хоть и снятый в Прибалтике, хоть и моральный до невозможности, приходил на помощь. Он создавал виртуальное пространство заграницы с её лаковыми лимузинами, подмигивающими вывесками, чистым асфальтом и понимающими в жизни женщинами.
И едой, между прочим.
Вот Плейшнеру гестаповцы в Берне пересказывают рецепт кофе: «Греки научили меня запивать крепкий кофе водой. Это занятно: контраст температуры и вкуса создает особое ощущение».
А вот Штирлица послевоенные беглые эсэсовцы кормят в Мадриде тручей — это рыба, если кто не знает. Макс Отто фон Штирлиц вообще похож на гастрономического путешественника по Европе.
Всё на еде, и первое настоящее впечатление от Швейцарии Плейшнер получает в ресторане.
Он смотрит в меню. Он видит там слово «омары» и слово «ветчина». В этот момент профессор похож на советского человека, падающего в обморок при виде тридцати сортов колбасы. Собственно, это так и читалось.
Даже сам Штирлиц попадает впросак с взбитой сметаной, которую заказывает в вокзальном кафе. Простой сметаны нет, а есть с вареньем, сыром и взбитая. И разведчик сидит, ошарашенный, в вокзальном кафе.
Дело ещё и в том, что Юлиан Семёнов был по-настоящему знаменитый писатель, который шёл рядом с Властью. Он шёл с ней рядом и, одновременно, чуть в стороне. Этот писатель досказывал то, что Власть не могла или не хотела сказать.
Но он оказывался ещё и культурным просветителем — в романе «Югославском варианте» пересказываются книги Кречмера. В маленьком рассказе «Нежность» есть даже перебежавший от Шекспира полковник Розенкранц, умерший, правда, от сифилиса.
Штирлиц, который больше всего любит раннюю весну, говорит Плейшнеру: «Скоро литература будет пользоваться понятиями, но отнюдь не словесными длительными периодами. Чем больше информации — с помощью радио и кинематографа — будет поглощаться людьми, а особенно подрастающими поколениями, тем трагичней окажется роль литературы. Если раньше писателю следовало уделить три страницы в романе на описание весенней просыпающейся природы, то теперь кинематографист это делает с помощью полуминутной заставки на экране. Ремесленник показывает лопающиеся почки и ледоход на реках, а мастер — гамму цвета и точно найденные шумы. Но заметьте: они тратят на это минимум времени. Они просто доносят информацию. И скоро литератор сможет написать роман, состоящий всего из трех слов: «Эти мартовские закаты…». Разве вы не увидите за этими тремя словами и капель, и лёгкий заморозок, и сосульки возле водосточных труб, и далёкий гудок паровоза — вдали за лесом, и тихий смех гимназистки, которую юноша провожает домой, сквозь леденящую чистоту вечера?».
Из этого, довольно банального, пассажа можно было в семидесятые развить что угодно — даже культурологическое исследование о виртуальной реальности. За неимением настоящего исследования использовался диалог из романа о разведчиках.
Извините, если кого обидел.
04 февраля 2006
История про компот масскульта
Эти романы Семёнова, кстати, назывались «Политическая хроника» — под номерами, а не собственно романами.
В предисловии к одному из томов «Альтернативы» Юрий Идашкин цитирует самого Юлиана Семенова о его восприятии культуры: «Главный и первый учитель Пушкин, который есть начало всех начал в русской литературе. Затем — Салтыков-Щедрин и Чехов. Из писателей XX века, пожалуй самым мощным было воздействие слова Маяковского. Поэма «Владимир Ильич Ленин» для меня азбука, букварь, камертон, по которому я настраиваю каждую написанную мной строку. И ещё — «Разгром» Фадеева, «Романтики» Паустовского, «Судьба человека» Шолохова, рассказы Бабеля. Важной профессиональной, да и человеческой школой стали для меня уроки жизни и творчества Хемингуэя».
Это подборка имён — настоящий список для массовой культуры, который включает в себя и культуры элитарную, и прочую — одним словом, всё в себя включает.
Это почти универсальный набор стилей.
И из их смеси, добавив по вкусу совершенно секретного, можно создать целый сказочный лес, по которому бродят сказочные охотники. И где вместо дичи шарахается между деревьев ослик-профессор.
Извините, если кого обидел.
05 февраля 2006
История про маленьких
Плейшнер идет по улице в Берне. Он, собственно не идет, а танцует по улице. Между окнами торчит большой цветок, и нужно лишь дождаться ответа, который — отзыв: «Странно, я был дома, но, видимо, он перепутал номер».
Один из советских разведчиков рассказывал о некоем немце, подошедшем к Юлиану Семёнову. Немец смотрел «Семнадцать мгновений весны», а во время войны был офицером абвера. Немец говорил: «Извините, господин Семенов, за назойливость, но СС, гестапо, абвер — все это были замкнутые элитные касты, и о том, что происходило внутри каждой из них, толком не знали даже немцы. А вы… за исключением небольших оплошностей… Ну, скажем, у вас в кабинетах руководителей гестапо стоят графины с водой, которых там никогда не было. Мы пользовались исключительно сифонами с газовыми баллончиками. Но это все мелочи… Объясните мне лучше ваш феномен. Как вам удалось передать дух, который
