Читаем без скачивания Мемуары и рассказы - Лина Войтоловская

К концу первой недели пути она приметила, что он сильно загорел и вид у него стал куда более здоровый и веселый.

«Отдохнул!» – подумала она, и почему-то эта мысль доставила ей непонятную радость…

Вечером было пасмурно, по временам начинал накрапывать мелкий, теплый дождик. На палубе было пусто и тихо, только из салона доносились звуки джаза, негромко игравшего какой-то незамысловатый блюз, да шарканье ног танцующих пар.

Натэлла сидела все на том же излюбленном месте, и впервые ей захотелось, чтобы этот незнакомый человек подошел к ней и заговорил, как со старой знакомой. О чем? Да неважно. Просто ей захотелось побыть с ним вдвоем.

Снова пошел дождичек; она накинула на голову капюшон плаща и вдруг услышала: кто-то остановился у борта неподалеку от скамьи, на которой она сидела.

У нее внутри дрогнуло. Но она не обернулась.

– Нам пора представиться друг другу, – чуть насмешливо произнес за ее спиной сосед по столу. – Моя фамилия Воронов, Николай Алексеевич меня зовут.

Только тогда она заставила себя обернуться. И улыбнулась; ей показалось почему-то смешным, что высокий, сухопарый ее сосед стоит с раскрытым над головой огромным зонтиком. Светлый, песочного цвета костюм, который всегда был на нем, как-то уж очень не вязался с громадным черным зонтом, кожаной кепкой, надвинутой на самые брови, точно так же, как его высокая элегантная фигура и тщательно повязанный галстук не монтировались с его простым, немного грубоватым, сильно загоревшим лицом. От этого его вида будто бы раздвинулся внутренний заслон, всегда мешавший ей при знакомстве. Она свободно протянула руку и сказала громко:

– Гавриил, Натэлла Гаврииловна.

– Гавриил? Странная какая-то, библейская фамилия. Вы – кто?

– То есть, как это кто? Ну, скажем, инженер. Электроник.

Воронов смущенно улыбнулся.

– Простите. Я не так спросил. Вы – грузинка?

– Нет, – ответила Натэлла. – Я – сванка. Всех поражает моя фамилия. А я просто – сванка.

– Так? Честное слово, я впервые вижу живую сванку. Но почему вы блондинка? Это же почти грузины.

Натэлла неожиданно весело рассмеялась:

– Во-первых, грузины тоже бывают блондинами. А во-вторых, сваны – это потомки древних римлян, которые тоже когда-то были светлыми. Да и сейчас ведь венецианки в основном – русы и голубоглазы…

– Вы бывали в Венеции?

– Да. В туристской поездке. А в Риме – в командировке… Но ни одного родственника там не нашла, – опять засмеялась Натэлла.

– Я тоже бывал там… Но последние несколько лет жил, скажем прямо, в очень сыром и прохладном месте.

Натэлла молча и сочувственно поглядела на Воронова.

– Да нет, – улыбнулся он. – Вы не совсем правильно меня поняли. Я вот уже четыре года жил в Нидерландах. Я, видите ли, дипломат. Есть такая профессия.

– Вот как…

– И привез я оттуда отвратительную способность болеть насморком от малейшего дождичка. Потому и таскаю всюду эту шоферскую кепку и зонт. Смешно, верно?

– Смешно, – рассмеялась Натэлла. – И не очень романтично…

– Ну, романтики, положим, хоть отбавляй… Но и скуки, признаться, тоже…

– Романтики?

– Ну да… Пока я там представительствовал, меня бросила жена и вышла замуж, за весьма представительного заместителя министра здравоохранения… Собственно, бросила она меня давно, а замуж вышла только месяц назад. Я как раз поспел к свадьбе… Чем не романтика – бывшего мужа вызывают на родину, на свадьбу его бывшей жены!

Натэлла посмотрела на него с легким неодобрением.

Ей показалось, что в голосе его не было ни капельки сожаления, только ироническая насмешливость…

«Ну, – с неудовольствием подумала она, – и этот разболтался о своих интимных делах. Вроде всех этих теплоходских дам…»

Словно почувствовав ее недовольство, Воронов на минуту примолк, потом сказал негромко:

– Извините. Ни к чему вас путать в мои глупые дела. Но как-то само собою это вышло. Я, поверьте, никому никогда ничего не рассказывал. А тут почему-то захотелось, чтобы вы знали, кто я такой и… и с чем меня едят… Вы не сердитесь?

И снова Натэлле стало легко с ним. «Нет, он симпатичный, – подумала она. – Надо же человеку когда-нибудь и кому-нибудь рассказать о себе…»

– Можно, я присяду рядом? – спросил Воронов.

– Только не выколите мне глаза вашим гигантским зонтом!

– А дождь прошел.

Он чуть отстранился, что-то нажал в ручке зонтика, и тот с тихим шелестом закрылся сам.

Здорово! – засмеялась Натэлла. – Какой покорный.

Японцы придумали. Он и открывается сам. Теперь таких полно.

– Походим немного, я что-то озябла…

С этого вечера они почти не расставались. Он больше уже не говорил о себе, а только о странах, в которых бывал, о людях, с которыми встречался. Она слушала его со все возрастающим интересом и каждое утро, просыпаясь, думала о том, что вот скоро увидит его и снова услышит какой-нибудь длинный и яркий рассказ. Ни за что не хотела она признаваться себе, что просто хочет его увидеть, услышать его хрипловатый голос, ответить на ласковую улыбку, мгновениями мелькавшую в его серых глазах!

…Сегодняшняя ночь была не по-осеннему жаркой, почти душной. От полной луны словно бы тоже исходил теплый свет.

Утром они должны были прийти в Астрахань. Там он собирался сесть на самолет и улететь в Москву – короткий отпуск кончился.

Почему ей было сейчас так грустно? Она попыталась заставить себя собраться, замкнуться, осудить это свое нелепое грустное настроение. Но впервые не могла принудить, подхлестнуть себя.

«Завтра… – думала она. – И больше мы никогда не увидимся… Ну и что? Мало ли было пароходных, туристских знакомств, о которых я больше никогда не вспоминала?! Зачем он мне нужен, этот чужой, странный человек? Да ни зачем! Не нужен!»

Она оторвала взгляд от его лица и стала глядеть на лунную дорожку, струившуюся на неспокойной воде.

И почему-то в эту секунду вспомнился ей кривоногий тренер пан Казимеж.

«Как, как он сказал тогда? – с тревогой и непонятным волнением подумала она. – «Нельзя всегда держать коня на цугундере. Надо иногда отпускать»… Да, надо иногда отпускать…»

Она вздохнула прерывисто, точно после долгих слез.

«Вот, если он скажет… если он скажет – летим завтра вместе… я… что я сделаю?… Что я отвечу?… Что?»

Но он выпрямился и, не отрывая рук от перил борта, негромко произнес:

– Ну, Натэлла Гаврииловна, пора прощаться. Поздно уже. Мы прибываем в четыре тридцать. Вы еще будете спать, а я сразу помчусь на аэродром. Боюсь, билетов не будет, если задержусь… Ну, попрощаемся…

Она почувствовала, как слезы накапливаются у нее где-то в горле и, боясь, что сейчас постыдно расплачется, резко поднялась и сказала сухо: